Евангелие в памятниках иконографии

196 Мозаика церкви Софии в Солуни

Иезекииль, на штутгартской таблетке, вошел в композицию вознесения, вероятно, через посредство тетраморфа; Иеремия и Даниил — для нас пока неясны, хотя можем догадываться, что и в их пророчественных книгах древние находили пророчества о вознесении.

В нижней части главное место на византийских изображениях вознесения принадлежит фигуре оранты: тип общеизвестный в эпоху катакомбную, но его значение в искусстве византийском и средневековом западном определяется неодинаково. Гримуар полагает, что это не Богоматерь, но олицетворение церкви в образе Богоматери [2744]. А.И. Кирпичников доказывает, что в смысле буквальном это есть Богоматерь, а в переносном — олицетворение церкви [2745]. Бок видит в миниатюре Евангелия Раввулы Богоматерь, но допускает предположительно, что она может означать и церковь. Наше заключение об этом будет основано прежде всего на точных свидетельствах вещественных и письменных памятников древности. На всех памятниках византийских и русских начиная с Евангелия Раввулы оранта представляет совершенное подобие Богоматери как по костюму, так и по типу лица. В ватопедском и никомидийском Евангелиях, в угличской псалтыри, в позднейших греческих и русских стенописях и почти на всех иконах она имеет обычную для изображения Богоматери надпись

Этими фактами устанавливается первое значение оранты, по крайней мере для большинства позднейших, а отчасти и древнейших памятников. Значение это не только не противно христианскому преданию, но и находит в нем положительное подтверждение. В Евангелии не говорится о присутствии Богоматери при вознесении Христа на небо; но предание церковное, выраженное в песнопениях (стих, на литии) и синаксаре праздника Вознесения, а также в житии Преев. Богородицы иером. Епифания [2746], прямо говорит об этом присутствии. То же самое мы видели и по отношению к некоторым изображениям воскресения Христа. Несмотря на умолчание Евангелия, некоторые художники, согласно преданию, верили, что воскресший Христос являлся Богоматери.

197 Мозаика церкви Софии в Солуни

Высокое почитание Богоматери как пособницы человеческого искупления побуждало вводить ее, как участницу, в важнейшие события евангельской истории. Таково первое, несомненное значение оранты. Следует ли вместе с тем придать ей еще другое значение — церкви? По отношению к памятникам русским оно более чем сомнительно. И полное отсутствие признаков ее символизации, и надписи, повторяемые настойчиво почти во всех памятниках, и явная наклонность русских мастеров к буквально-исторической концепции, наконец, отсутствие такой символизации в русской письменности [2747] — все это заставляет нас держаться в пределах исторического изъяснения фигуры. Не совсем согласуются с такой символикой особенно те русские памятники, где рядом с Богоматерью поставлены еще две св. жены-мироносицы, с явной целью восполнить число исторических лиц малого стада Христова. Но возможное дело, что первоначальное широкое значение фигуры было сужено в памятниках позднейших; возможно, что древнейшие художники придавали оранте-Богоматери и значение церкви. Проф. Кирпичников верно отметил присутствие идеальных черт в композиции как основание для символического истолкования оранты. Если в других частях композиции художники не ограничивались рамками исторического факта, то почему не допустить, что они трактовали точно так же и эту фигуру. Если они ввели в композицию ап. Павла, который не мог быть свидетелем вознесения, то ясно, что они трактовали сцену не в узком смысле исторического факта, а в более широком. Христос вознесся на небеса, а на земле осталась основанная и утвержденная апостолами церковь. "Ανω σύνβδροζ πατρικήζ έξουσίαζ, και συνκάθ6δροζ έκτελών βροτων κάτω: вверху хранитель отеческой власти, внизу сонмище совершенных смертных; таким изъяснением сопровождает миниатюру вознесения миниатюрист давидгареджийской минеи (л. 53). В главе о распятии мы указали немало примеров олицетворения церкви в образе женщины по памятникам искусства и письменности; а поэт Седулий IV в. называет образом церкви и саму Богоматерь [2748]. Установить прочно это положение нельзя, но возможно принять его как заслуживающую вероятия догадку, по отношению по крайней мере к тем древнейшим памятникам вознесения, где Богоматерь занимает главное место в нижней части изображения и имеет вид оранты.

198 Фреска церкви Св. Георгия в Старой Ладоге (воронка купола)

Богоматерь же, стоящая боком к зрителю, не в середине, и смотрящая с материнской любовью на возносящегося Христа, есть только Богоматерь, но не олицетворение церкви; она — член церкви, но не цельный образ ее.

Группы апостолов в памятниках отличаются вообще значительной устойчивостью. В памятниках византийских число апостолов — двенадцать, с ап. Павлом; иногда одиннадцать: в русских обычно одиннадцать. В XVII в. в русских миниатюрах и на иконах в группах апостолов выделяются два-три апостола и изображаются коленопреклоненными или павшими ниц (рис. 201). Нечто подобное видели мы в коптском Евангелии. Русские иконописцы в этом случае старались приблизить византийскую схему к тексту Евангелия, где говорится о поклонении апостолов возносящемуся Спасителю (Лк. XXIV, 52). Еще один шаг в этом направлении видим на тех русских иконах (не ранее XVII в.), где в нижней части представлен Спаситель, благословляющий апостолов (рис. 200). Это момент, предшествующий вознесению по Евангелию Луки (XXIV, 51). В памятниках византийских он отделяется от вознесения и имеет самостоятельную постановку: Христос поит с простертыми руками и благословляет стоящих перед Ним в двух симметрично расположенных группах апостолов. Такова миниатюра Евангелия публичной библиотеки № 105 (л. 181), ошибочно занесенная проф. Кирпичниковым в реестр памятников, представляющих собственно вознесение.

Вознесение Христа произошло на горе Епеонской, как об этом свидетельствуют памятники письменности (Деян. 1,12; церк. песнопения праздника; синаксарь и др.). В памятниках византийских и русских предание это отражается весьма прозрачно. На одних, как в сирийском Евангелии, изображается гора; чаще на византийских миниатюрах гора эта является лишь под образом деревьев масличных. В русских памятниках XVII в. на горе изображаются следы двух ступней Христа. А.И. Кирпичников, по-видимому, склонен признать за этой особенностью самобытное византийско-русское происхождение, хотя и указывает один пример ее в западных миниатюрах, приписываемых Луке Голландскому, в венецианской библиотеке Св. Марка [2749]. Но замечательно, во-первых, то, что по памятникам византийским она совсем неизвестна; а в русских появляется лишь в эпоху распространения в России западноевропейских художественных влияний. Во-вторых, памятники западные с этой особенностью, несомненно, древнее русских.

199 Разрез купола церкви Св. Георгия в Старой Ладоге

По нашим наблюдениям, она появляется прежде всего в Библиях бедных, каковы экземпляры национальной библиотеки № 1, 5 и 5-bis и экземпляр, изданный Ляйбом и Шварцем [2750]; затем она повторяется и в других западных ксилографиях, например той же национальной библиотеки № lat. 26 и в издании «Жизни Иисуса Христа» 1501 г. Смысл этой особенности тот, что Христос, возносясь на небо с горы, оставил здесь следы своих ног. Не будем касаться вопроса о достоверности этого предания и отношении его к аналогичным чудесным преданиям за пределами христианского мира; напомним лишь, что христианское предание имеет почтенную древность [2751] и известно было на Западе и на Востоке. Золотая легенда приводит свидетельство епископа Сюльпиция, будто на горе Елеонской, откуда Христос вознесся на небо, отпечатались и видны следы Его ног [2752]. В славянском рукописном сборнике софийской библиотеки № 1479 XVI в. читаем, что «Христос на горе Елеонской ступил десною ногою на камень, а левою на херувими всед (!)… десная нога вообразися на камени» (л. 194 об.) [2753]. Наш путешественник игумен Даниил видел на Елеонской горе камень «идеже стоясте нозе Владыки» [2754], а Петр-диакон прямо говорит, что здесь под открытым небом (в церкви) видны следы ног Христа [2755].