Полное собрание творений. Том 4

ІІІ-е отделение

Собственной ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА

Канцелярии

Экспедиция 4

С<анкт>-Петербург 26 ноября 1852

№4419

Секретно

Господину Обер-Прокурору Святейшего Синода

По отношению Вашего Сиятельства, от 8 августа № 5630, сделано было распоряжение к секретному дознанию об отзывах Архимандрита Игнатия по делу о крестьянах помещика Страхова.

Ныне получено сведение, что Архимандрит Игнатий убеждал Устюжского предводителя дворянства Ефимьева содействовать, при следствии, к оправданию виновных священников, намекая на принимаемое в этом деле участие Ее Высочеством Великою Княгинею Мариею Николаевною, — подобным же образом выражался в доме судьи Ушакова и в разговоре с полковником Коковцевым; потом убеждал одного из священников, показавших при прежних исследованиях о подстрекательстве крестьян и впоследствии заключенных в монастырь, дабы отказался от своих показаний, с обещанием за то свободы; — наконец, пред выездом в С<анкт>-Петербург собрал прочих священников и объявил, что никто из них наказан не будет.

Имею честь сообщить это сведение в ответ на помянутое отношение Вашего Сиятельства.

Генерал-адъютант Граф Орлов.

{стр. 602}

№ 8360

30 ноября 1852

Его Высокопреос<вященс>тву Никанору, Митрополиту Новгородскому и С<анкт>-Петербургскому

Высокопреосвященнейший Владыко,

Милостивый Государь и Архипастырь.

В минувшем августе сего года г-н Генерал-лейтенант Дубельт сообщил мне о полученном им совершенно частном сведении, будто бы командированный в Устюжский уезд по делу о крестьянах помещика Страхова Архимандрит Игнатий по приезде на место следствия говорил открыто при посторонних лицах, что он прислан переделать следствие в пользу крестьян и на этом настоит.

Как упомянутое отношение г-на генерал-лейтенанта Дубельта, так и мой отзыв ему, и ныне полученное от г-на шефа жандармов Генерал-адъютанта Графа Орлова [ 1709] отношение по сему же предмету долгом считаю сообщить Вашему Высокопреосвященству в списках на благоусмотрение.

С совершенным почтением и преданностию имею честь быть

Вашего Высокопреосвященства Милостивого Государя и Архипастыря покорнейшим Слугою

Граф Протасов.

{стр. 603}

№ 3885

24 декабря 1852

Его Сиятельству

Г<осподи>ну Обер-Прокурору Св<ятейшего> Синода

Графу Николаю Александровичу

Протасову

Сиятельнейший Граф, Милостивый Государь!

Вследствие отношения Вашего Сиятельства ко мне от 30 минувшего ноября за № 8360 относительно действий Настоятеля Сергиевой Пустыни Архимандрита Игнатия во время пребывания его в г. Устюжне при производстве следствия по делу о помещике Страхове, имею честь препроводить при сем на усмотрение Вашего Сиятельства секретно истребованное мною от архимандрита Игнатия объяснение по обстоятельствам, изложенным в приложенных при означенном отношении Вашем двух списках.

С совершенным почтением и преданностию имею честь быть

Вашего Сиятельства покорнейший слуга

Никанор М. Новгородский и С -Петербургский.

Вследствие предъявленного мне, последовавшего на меня в четырех пунктах, доноса от неизвестного лица по пребыванию моему в Устюжне в сем 1852 году, имею честь представить следующее объяснение:

По первому пункту. По прибытии моем в Устюжну, когда из следователей там находились только генералы Игнатьев и Строев, уездный предводитель дворянства г-н Ефимьев почтил меня своим визитом. Я, между прочим разговором, счел обязанностию своею выразить ему мои мнение и желание, чтоб никто из посторонних лиц не вмешивался в имеющее производиться следствие, а положились бы на следователей, которые — люди благонамеренные. Существенная причина этих {стр. 604} слов, которой, впрочем, я не объяснил г-ну предводителю, состояла в том, что в делопроизводстве первой комиссии (том 1-й) имеется протест духовного депутата, в котором сей жалуется, что во время допросов в соседней комнате, при отворенных дверях в присутствие, стояли некоторые дворяне и подслушивали производившееся исследование; в числе прочих фамилий в протесте поименована и фамилия г-на Ефимьева. Надеюсь, что в словах моих г-ну Ефимьеву могут быть найдены и некоторая основательность и некоторая благонамеренность. Г-н Ефимьев беседовал со мною без свидетелей, глаз на глаз. Выраженная мною мысль диаметрально противоположна мысли, которую мне приписывает доноситель. Эту последнюю мысль я, в свою очередь, признаю лишенною логического смысла. Если б следственная комиссия состояла из местных членов, то я имел бы еще повод просить предводителя отрекомендовать меня не знакомым мне членам. Но какой повод искать содействия в предводителе, когда члены ему вовсе не известны, когда я, как депутат, имел право относиться прямо к членам и на словах и письменно (что мною и было исполняемо, даже с отягощением для господ следователей), когда, наконец, постороннее вмешательство строго воспрещено законом, а самое дело должно быть тайною для всех, кроме следователей и депутата?

По второму пункту. По приведенной мною причине я не мог просить о том же и судью г-на Ушакова; он еще менее предводителя мог действовать на следователей: ибо следователи лично выразили мне свое особенное недоверие к сему лицу, наиболее же г-н полковник Станкевич.

Беседа в доме г-на Ушакова была исключительно о духовных предметах. — Что ж касается до статьи доноса, якобы я в разговоре с полковником Коковцевым просил и его содействовать к оправданию виновных, как их называет доноситель, священников, то я недоумеваю пред сею статьею и не знаю, как и чем объяснить её. Можно объяснить её разве тем, что доноситель хотел позабавиться надо мною и над теми, которые бы на слово поверили ему. Полковник Коковцев женат на дочери г-на Страхова, питает всю привязанность к своему тестю. Искать, чтоб г-н Коковцев действовал в пользу обвиненных священников, следовательно, против своего тестя, было бы противным уже не только логическому смыслу, но и {стр. 605} смыслу здравому и естественному порядку. Когда комиссия окончила свои занятия в деревнях и, на обратном пути в Устюжну, остановилась на несколько часов в усадьбе Страхова-сына для снятия немногих дополнительных показаний, тогда в первый раз в жизни я встретился с г-ном Коковцевым. После некоторого времени, в общей зале, где находилось несколько и других лиц, полковник Коковцев, заметя, что я стою одинокий у окна, подошел ко мне с приветливостию образованного человека и, в течение пяти-десяти минут, излагал мне тягость положения, в которое приведены настоящим делом и тесть его и все они — ближние г-на Страхова; при сем он выразил свою мысль, что причиною доноса, поданного священником Ивановским, было корыстолюбие сего священника. Признавая себя не вправе говорить о деле с г-ном Коковцевым, я наиболее отвечал ему молчанием. — Тогда был бы основан на неопровержимых фактах донос доносителя, когда бы он написал, что я просил следователей о точном определении прикосновенности к делу обвиняемых священников, что утруждал комиссию неоднократно по сему предмету моими мнениями, что, несмотря на почти постоянный отказ комиссии, я подписал под окончательным журналом, что остаюсь при всех поданных в комиссию мнениях: это всё совершенная правда.