Русские патриархи 1589–1700 гг

Как сел Федор Алексеевич на трон — стали в храмах не переводные поучения святых отцов читать, а от себя говорить проповеди. Патриарх запрещает — попы же, презирая его неудовольствие, ради привлечения прихожан в этом за царским учителем Симеоном Полоцким следуют. Государь завел во дворце Верхнюю типографию: там не токмо проповеди Полоцкого печатают, но и Псалтирь издали — не святой Церковью почитаемую, но новомодными виршами вольно изложенную. Настолько освоеволились, что патриарх прежде типикарского издания тех книг не прочитывал и не видывал, на печатание тех книг не давал ни благословения, ни изволения!  [349]

В Кремль теперь не пускают на извозчиках, кругом одни кареты; младшие придворные по особому указу более с коней не сходят, чтобы боярам и самому патриарху кланяться, зато протыкают друг друга на дуэлях почем зря. Стригутся коротко, бреют, ироды, бороды — и нагло с голым лицом мимо патриаршей Крестовой шастают. Даром, выходит, обличал Иоаким со всем освященным собором необузданных юных брадобритие: сии еллинекие, блуднические, гнусные обычаи через соборное запрещение у самого трона процвели  [350]. А днесь глянь — холопы, что с лошадьми ждут хозяев на Ивановской, в короткое платье обрядились!

Что же получается, сердито жаловался в своих покоях патриарх, всякому ныне позволено новые одежды, ястия и пития у иноземцев перенимать и какие хочешь обычаи вводить? Монахи впали в задумчивость: патриарх сердит, но и государь близко. Лишь душевный друг Евфимий Чудовский, муж зело ученый, негодование Иоакима поддерживал. А Боголеп Адамов, инок изрядно книголюбивый, осмелился возразить: что–де из того, что царь повелел народу российскому платье носить от татар отменное?  [351]

Патриарх призадумался. Может, и впрямь великий государь решил еще раз проклятых магометан уесть и обычаи их, на Руси укоренившиеся, до основания извести? Ведь заставил же он едва ли не всех служилых иноверцев святым крещением просветиться — хотя лучше бы их на путь истинный не обращать, а вместе с проклятым магометанством и язычеством, мечетями и капищами до основания искоренить. Ведь эдак большая часть российского дворянства от басурманских корней пойдет!

Ладно, махнул Иоаким рукой на одежду и другие ухищрения царя Федора Алексеевича, здесь он хозяин–барин. Но пусть и не надеется, что ради всех этих нехристей саму Церковь будет дозволено хоть как–то переменить. Долг государя — беречь непоколебимо древлепреданное церковное устроение, а не выдумывать новшества. Защищать, а не изменять! А коли царь сам на Церковь покусился — патриарх на страже устоев бдит, вверенное его попечению благочиние строго хранит и ничего в духовном чиноустройстве повредить не даст.

Уверившись в собственной твердости, Иоаким мог теперь признать, что истинной причиной его расстройства, была записка царя, требовавшего рассмотреть, наконец, проект пресловутой епархиальной реформы. Патриарх тянул с этим давно, месяцы, не желая допускать вымышленных царем безобразий, но избегая явно противиться воле самодержца. Теперь чаша архипастырского терпения переполнилась. И не из–за Никона. Того Иоаким не разрешал освободить из заточения по закону, хоть царь сам упрашивал за опального и на соборе в Крестовой многие царя поддержали. Но патриарх крепился и стоял на своем: сие дело, говорил, учинено не нами, но от великого собора и святейших восточных патриархов. Нам того без ведомости их учинить невозможно. И о том царю будь своя воля.

Не смог Федор Алексеевич управиться своей волей! Послал к восточным патриархам и молил самого Иоакима, пока тот не смилостивился: Никона перед смертью позволил в Новый Иерусалим отпустить. И от участия в похоронах ласково отговорился: дескать, будь по воле; царской, готов я, иду на погребение. Но Никона не патриархом именовать буду, а просто монахом, как собор повелел. Если же восхочет царь называть Никона патриархом — то я не иду. Мягко отказался, с удовлетворением вспоминал Иоаким, митрополиту Корнилию Новгородскому позволил отпевать Никона так, как государь велит. Непорядка в Церкви не допустил, даже драгоценную митру, почему–то в свое время у опального не изъятую, на помин его души брать у царя не стал — откуда у монаха митра? Однако и зла на Никона не держал  [352].

Никон при жизни беспокоил Иоакима возможностью непорядков. Царский свиток, уже не один месяц лежавший у него на столе, являл собой зримое покушение на все церковное чиностроение. Коли не воспротивиться, не воспятить государя от его замысла, случатся в Русской православной церкви перемены беспримерные. Измыслил царь Федор, что подданных нужно в православии укреплять и непрестанно наставлять, действовать прежде просвещением, а не караулами и градским судом. Сие, уверял себя Иоаким, против обычая, прельстил государя учитель его Симеон Полоцкий.

Эко надумали — учить народ! Доселе светские власти знали, как с покушающимися на святую православную веру и благочиние поступать. Читают книги старые, пергаменные, в коих не так, как патриарх благословил, написано — враз указ те книги в церквах и монастырях отобрать. Изъявил себя кто раскольником, глядь: караул, застенок, дело заведено честь по чести, как царем велено, а там и градская казнь по приговору исполнена. Коли же хочет великий государь запретить духовенству изготовлять вино, чтобы покупали его в кабаках и тем изрядно обогащали казну, — на то есть особая формула: патриарх, слушав великого государя указу, указал  [353].

Свиток, лежащий перед патриархом, не содержал глупых выдумок, о которых ходили среди архиереев слухи. Поговаривали, что с легкой руки Симеона Полоцкого умыслил Федор Алексеевич разделить страну на наместничества, среди которых главнейшие — в Новгороде, Казани, Астрахани и Сибири — должны иметь своих патриархов, а на Москве при государе следует быть православному папе. Задуманная царем реформа Церкви была хитрее я глубже, ибо проект новой организации епархий соответствовал уже реформированному и вполне реальному административно–территориальному делению страны на разрядные округа и уезды  [354].

Вместо 17 архиерейских кафедр государь желал иметь 834 Ему казалось, что патриарха, 9 митрополитов, 6 архиепископов и епископа мало на всю страну. Необходимость искоренения невежества народа и буйства низшего духовенства, усиления духовного просвещения и укрепления церковного управления при обширности и отдаленности многих епархий требовала,, по мнению царя Федора, стройного соподчинения архиереев по степеням соответственно наместническим титулам, придуманным государем для светских чиноначальников.

Подготовленный Федором Алексеевичем указ гласил, что царь по совету с патриархом «изволил для украшения святой Церкви и для спасения и просвещения христиан быть и именоваться архиереям по степени, и каждому архиерею иметь в своей епархии епископов, подвластных им, а святейшему патриарху, отцу отцам, иметь многих епископов, как главе и пастырю». Государь полагал, что Русская православная церковь должна быть на земле отражением Царства Божия: патриарх подобен Христу, а митрополиты — 12 апостолам.

Не забыл Федор Алексеевич и о земном чиноустроении. Патриарху, в пределах его области, следовало иметь 10 епископов  [355]. Митрополии делились на епископии, для каждой из которых точно намечалась территория в соответствии с административным членением, новейшим подворным описанием страны, данными о жительстве староверов и иноплеменных. В особенности царя заботили территории, сравнительно недавно вошедшие в состав государства. Реформа была призвана не только привести структуру епархий в соответствие с новыми границами державы, но способствовать укреплению и расширению российских рубежей.