Христианские древности: Введение в сравнительное изучение

³⁰ Поэтому архив Археологической комиссии стал одним из самых богатых сведениями по церковной архитектурной археологии XIX — начала XX в. (хранится в Институте истории материальной культуры в Спб., Фонд 1).

³¹ В 1859 г. был создан Музей православного иконописания при Академии художеств, в задачи которого входила и организация археологических путешествий. Поворачивается к национальным древностям и РАО. Сперва его члены вели только исследования античности, а труды публиковали на немецком и французском языках. Но в 1849 г. учредили премию за сочинение о российских древностях, в 1851 г. создали Русско-славянское отделение, а с 1860-х начали систематические экспедиции для изучения средневековой архитектуры и археологии (И. И. Срезневский, Бранденбург, Ивановский и др.). Позже их поддержат любители — члены РАО, собиравшие материал (священник А. Виноградов, например, в 1876-80 гг. обмерил и отснял камерой-обскурой до 100 деревянных церквей: Виноградов, 1891; 1892).

³² Знакомству с Уваровым мы обязаны появлением, например, такого активного публикатора материалов Ростовской митрополии и других церковных древностей, как купец А. А. Титов, коллекционер и староста церквей Кремля в Ростове. Вокруг него, в свою очередь, сложился кружок знатоков местной старины. То, что в 1888 г. Ростовский Кремль был признан высочайше утвержденными правилами церковно-историческим памятником — общая заслуга ростовских и московских исследователей. Им же обязана своим существованием сильная школа церковной и архитектурной археологии, по сей день группирующаяся в Ростове вокруг кремля-музея (Рудаков, 1912; Иваск, 1911, № 8, 88–96; 1991 начат регулярный выпуск «Сообщений Ростовского музея», отдельных сборников и монографий).

³³ Первый том этого сочинения вышел очень поздно — в 1908 г., когда составлявшие его материалы в известной степени устаревали, но для второй половины XIX в. это была, по сути дела, новаторская работа. Эпиграфика христианства до этого была в России предметом разработки только у А. фон Фрикена и в «Корпусах» В. В. Латышева и И. В. Помяловского, тем паче — раннехристианские граффити и изображения. К тому же в работу была вовлечена вся многосложная ученая литература Запада.

³⁴ Как известно, идея о «принципе тайны» была основой любого исследования христианских древностей еще с XVII в. Целенаправленный поиск «скрытого изображения» догмата в любой надписи, рельефе, фреске — оставался первой задачей «христианского археолога» и в начале XX в. Несмотря на усилия Эдмона Леблана и немецкой протестантской школы, среди ученых Рима, Фрейбурга-в-Брейсгау и других оплотов «конфессиональной» археологии старый подход сохранял влияние; более того, именно теперь в ряде важных публикаций (например, работах Вильперта по живописи катакомб) он был доведен до крайности По сути дела, это была уже подмена поиска «скрытого изображения» — конфессиональной системой «скрытых доказательств» присутствия в древностях ранних христиан таинственного догматического смысла.

³⁵ Первый том «Христианской символики» — работа внутренне вполне законченная: в первой главе ставилась проблема «языка иносказаний», во второй излагался материал по схеме «идея — текст — изображение»; затем обсуждалась символика в текстах и символах-пиктограммах («рыбак», «голубь», «корабль» и т. д.). Второй том, «Символический словарь», посвящен символике животных и растений в средневизантийских древностях с упором на многочисленные русские, в основном иконографические, аналоги; это как бы серия монографий по книжной, естественной и натуральной истории. Третий содержит материалы к ней и предлагает тексты «физиологов», «бестиариев» и т. п. Целиком свод Уварова так и не был напечатан: по смерти Уварова Я. И. Смирнов подготовил перевод «Физиолога александрийской редакции» с комментариями, выступив, в сущности, соавтором, но том не увидел света из-за революции. Сейчас он издан (М., 1997). Тексты хранятся в ГИМе и, возможно, будут когда-нибудь изданы; они снабжены наклеенными оттисками с древних клише.

³⁶ Прохоров настаивал на разработке периодизации и систематизации знаний по русской церковной археологии; пытался привлечь к изучению средневековой архитектуры нетрадиционные источники — например, изображения архитектуры в миниатюрах и иконах, отождествить заставки книг с обликом храма: «квадрат изображает стену церкви, сверху низкий барабан с окнами, на нем купол, покрытый чем-то вроде черепицы, а сверху купола греческий крест. На одном из этих рисунков на верхней части барабана идет вокруг его узорчатая кайма, как это мы видим почти на всех древних наших церквах, где узорчатые каймы барабана затейливым образом выложены на ребро поставленными кирпичами или кахлями». Многое им верно угадано (своеобразие развития церковной планировки на Руси; тип оформления глав ранних храмов и др.), хотя, конечно, встречались грубые (но объяснимые) ошибки, например, поздняя датировка декора Архангельского собора.

³⁷ Исследователь истории русской археологии Г. С. Лебедев отмечает особую роль священства в археологии: «Внушительным дополнением 3 тыс. литераторов и ученых… были 250 тыс. священнослужителей. Священники и иерархи. занимали заметное место и в деятельности Археологических съездов, где обязательным было отделение «Древности церковные», а церковно-археологические публикации от съезда к съезду занимали все более внушительный объем в очередных «Трудах АС» (Лебедев, 1992, 335). Картина еще прояснится, если добавить, что в России того же времени было всего 170 тыс. учителей, 17 тыс. врачей, 18 тыс. артистов и художников.

³⁸ Одним из первых исследований русского иконописания можно назвать работу И. П. Сахарова (1849). Гораздо более серьёзен труд Д. А. Ровинского «Обозрение иконописания в России до конца XVII в.». (Подробнее: Вздорнов, 1986).

³⁹ Искусствознание определялось Н. П. Кондаковым как «наука общего движения художественных форм в трех видах искусств», противостоящая «полной науке древности» и не допускающей «совмещение археологии и истории искусств» благодаря применению единого сравнительно-исторического метода.

⁴⁰ Выдающийся археолог А. А. Спицыи изучает ювелирные изделия (в частности, доказывает изначально восточное происхождение «шапки Мономаха», что стало своеобразной сенсацией). В области эпиграфики работают И. А. Шляпкии и В. Н. Щепкин. Огромный фонд фотографий церковных зданий, их интерьеров и утвари создаёт И. Ф. Баршевский. Далеко не все его работы до сих пор опубликованы, но значительный материал печатался, начиная с конца XIX в. Особенно ценным стал «Каталог фотографических снимков с предметов старины, архитектуры, утвари и проч.» (1912). Б. И. и В. Н. Ханенко публикуют собственное собрание, очень важное для археологии Киевской Руси: «Древности русские» и «Древности Поднепровья».

⁴¹ Важное значение для переоценки художественного качества средневекового искусства Руси и Византии имело и знакомство с ним иностранных художников и искусствоведов. (Например, высказанное Анри Матиссом, посетившим Россию в 1911 г., восхищение формальным совершенством древних икон произвело глубокое впечатление на современников как за рубежом, так и в самой России). Конечно, все это служило дополнительным стимулом для развития исследований в сфере церковных древностей.

⁴² Еще будучи студентом, он входил в состав группы учеников Д. В. Айналова, работавших над фресками ц. Успения на Волотовом поле (Н. П. Сычев, Н. Л. Окунев и др.) и написал монографию, где обосновал их дату, дал развернутую стилевую характеристику и сопоставил с росписями Византии и южных славян. (Об этих работах: Вздорнов, 1989, 28–29; см. также гл V).

⁴³ Оказавшиеся за границей русские учёные, напротив, не прекратили работ, ценой немалых усилий образовав новые направления и школы византийского искусства и археологии в Европе (Франции, Чехословакии, Югославии) и Америке, чрезвычайно обогатив научные возможности принявших их стран. Довольно назвать имена византинистов А. А. Васильева, Н. П. Кондакова, А. Н. Грабара и др. См. гл. V).