Иллюстрированная история религий

Но вся мифология орфиков есть только теологическое выражение их основных религиозных мыслей: о несовершенстве, скорби и призрачности мира и о прирожденной нечистоте и греховности человека. Смешение титанического и дионисического есть то состояние, которое должно быть побеждено; тело есть титаническое, душа – дионисическое начало; задача человека заключается в том, чтобы освободить связанную душу из телесной темницы. Это освобождение не совершается само собою; смерть не может его совершить, так как она есть только путь к новым формам существования. У орфиков и пифагорейцев, как и у индусов, первоначальным психологическим положением было переселение души. Колесо рождений вращается в орфической поэзии так же, как и в проповеди Будды. Следовательно, должны быть изысканы средства для устранения этой постоянно возобновляющейся нечистоты. Средство это прежде всего религиозное: посвящение в таинства, через которое человек соединяется с богом, с Дионисом, и делается участником его спасения. "Не собственной силе, но милости богов избавителей" обязан человек своим освобождением, и "владыка Орфей" есть тот посредник, через откровение которого можно найти путь ко спасению.

Орфей, Эвридика и Меркурий (Национальный музей в Неаполе)

К этим религиозным средствам присоединяются этические предписания "орфической жизни".

"Аскетизм есть основное условие благочестивой жизни. Он не требует исполнения гражданских добродетелей; нужно не воспитание и не нравственное преобразование. Совокупность моральных требований заключается в обращении к богу и отречении от всего, что связано со смертностью и телесной жизнью. Отказ от мясной пищи был самой сильной и самой выдающейся формой воздержания орфических аскетов. В остальном они сохраняли себя чистыми от таких вещей и отношений, которые в сущности представляли собою связь с преходящим смертным миром скорее в религиозной символике, чем в действительности. Давно выработанные предписания жреческого ритуала чистоты были приняты и еще усилены, но здесь они получили более широкое значение. Не от прикосновений демонов должны были они избавлять и очищать человека, но они делали чистой самую душу, – чистой от тела и его пятнающего сообщества, чистой от смерти и от страха, внушаемого ее владычеством. Душа заключена в тело для искупления "вины"; жизнь на земле, являющаяся смертью для души, есть расплата за грех. Все разнообразие существования сводилось для этих ревнителей к однообразному представлению о соединении вины и искупления, запятнанности и очищения. Если при жизни очищение не было достигнуто таинствами и искуплениями, то оно будет достигнуто через наказание адскими муками в Аиде. Таким образом, душа освобождается от тела и нечистоты, и только уже после того, как она совершенно избавится от повторения рождений, начинается ее действительная жизнь, "вечная, как бог, так как она сама происходит от бога". Орфизм оказал на греческую жизнь обширное и продолжительное влияние; уже в цветущий период жизни греческого народа, в шестом столетии, в главном греческом городе замечается струя этой жизненной философии. Превращение светлого и здорового гомеровского мира в грустную серьезность трагиков и в особенности возникновение явного пессимизма благороднейших лириков были бы немыслимы без орфизма. Даже у рационалиста Эврипида в отрывках из "Критянок" можно заметить мысли, в сильной степени производящие впечатление орфических. Орфизм наложил свою печать и на некоторые памятники искусства, как это доказал Герард. Однако это не эллинское воззрение на жизнь не достигло официального признания. Но тем ревностнее оно действовало за кулисами, и учение о ничтожестве мирской жизни нашло себе благодарную почву в том недовольстве, которое постоянно вновь вызывалось в высших слоях населения вечным политическим беспокойством. Для действительного протеста против орфиков не находилось поводов благодаря неоспоримой честности большинства орфических обществ; только против выродившихся форм орфизма, т. н. орфеотелестов и метрагиртов, бродивших в качестве заклинателей, волшебников и целителей, звучали неодобрительные или насмешливые голоса, например со стороны Платона и Аристофана. О значении орфизма как подготовления к христианству доныне больше говорилось, чем было доказано; впрочем, нельзя отрицать, что этим направлением даны были подготовительные моменты. Греческий мир, который выступил навстречу христианству, не был миром суетной светскости; поскольку греческая культура была проникнута орфическими мыслями, постольку люди сроднились с воззрением, что мир во зле лежит, что тело должно быть уничтожено, чтобы душа спаслась для вечной истинной жизни, и что этого нельзя достигнуть одною человеческой силой, но лишь посредством божественной помощи и откровения. Легко видеть, что этот круг идей только соприкасается с христианством; кроме того, остается еще вопрос, насколько затронуты были орфическими идеями те слои народа, в которых прежде всего нашло себе сочувствие христианство. Во всяком случае, если верно, что христианские воззрения и культ заимствовали нечто от мистерий и орфизма, то размеры этих заимствований часто слишком преувеличивались.

Напомним здесь еще раз, как образовался греческий культ. По существу этот культ был государственным культом. Постоянное почитание божества состояло из культовых актов и комплексов культовых актов, которые были обозначены в календарях праздников каждого города; при исключительных обстоятельствах, как, например, во время мора или войны, иногда совершались особые культовые акты. Отдельный человек мог, например, дарением жертвенных животных увеличить блеск государственного праздника. Бесчисленны были священные дары, которые приносились в святилища со всех сторон. В общественных святилищах каждый в отдельности приносил за себя жертвы и молился, однако существовало также и домашнее служение богу. Наряду с государственными культами были также упомянуты и культовые общества тиазы и эраны. В амфиктиониях несколько государств соединялись для одного общего культа. Затем существовали еще упомянутый идеальные культовые общества всего эллинского мира; но и эти общества опирались на особые государственные культы, как, например, на культ эллинского государства в Олимпии. Мистерии по своей сущности были церковными обществами; но и эти общества также включались в государственные культы.

Общественный культ, таким образом, охватывал большую часть внешних выражений религиозной жизни, как бы они иногда не были различны по своей первоначальной природе. И уже это обстоятельство произвело острое разделение в религиозной области. Основного различия между религией образованных и религией низших классов народа накануне эпохи философии и софистики, собственно, не было. Необразованные со своими культовыми действиями, находящимися в связи с фетишизмом и волшебством, рассматриваются иначе, чем духовная аристократия, но последняя еще не дала для этого никакого повода. Мифы могли пониматься в более возвышенном или же в более наивном смысле. Пиндар описывает рождение Афины в неопределенных очертаниях в качестве грандиозного явления природы. По композиции на восточном фризе Парфенона, во всяком случае, можно установить, что Афина стоит там во весь свой рост рядом со своим отцом. Фидий представляет момент, после которого богиня родилась: произошло чудо; весь Олимп, даже весь мир охвачен тем, что произошло; но как это произошло, не видно. Напротив того, в изображениях на вазах Афина представляется в виде маленькой куклы, которая выходит из головы своего отца. Таким образом, здесь мы видим огромное различие в понимании, и тем не менее миф в точности один и тот же. Таинственное господство божественных законов наполнило умы Эсхила и Софокла благоговейным страхом. Но каким необдуманным образом эти законы могли рассматриваться в качестве чего-то чисто внешнего, показывает история, которую рассказывает нам Платон в своем Эвтифроне.