Русские патриархи 1589–1700 гг

Каково было смирение Иоакима — мы еще увидим. Пока же, в 1666—1667 г., он принимал в Чудовом монастыре главных актеров драмы, разыгранной по сценарию царя Алексея Михаиловича, которой режиссировал из–за кулис его друг Матвеев. Патриархи Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский не могли нахвалиться сердечным приемом и почестями, оказанными им Иоакимом. В подтверждение признательности они даровали Чудовскому архимандриту и его преемникам в сане право носить высшие знаки отличия: мантию со скрижалями и архиерейский жезл  [278].

Здесь мы подошли еще к одному качеству Иоакима, незаменимому для продвижения по службе: он умел быть не просто верным друзьям — но имел личных союзников с противоположными взглядами. Лишение Никона патриаршего сана и осуждение староверов на Большом церковном соборе было общим делом Питирима и Павла, Паисия и Макария, царя Алексея Михайловича и Матвеева. Однако, в отличие от русских архиереев, Артамон Сергеевич Матвеев должен был — по воле государя — позаботиться, чтобы Питирим и Павел со товарищи не помешали православным иноземцам вновь низвести сан Московского патриарха до роли царева слуги.

Матвеев не остановился перед тем, чтобы арестовать парочку русских митрополитов и запугивать остальных архиереев казнью. Восточные патриархи были поставлены выше всех российских архипастырей, включая назначенного царем Московского патриарха Иоасафа  [279]. Успешно участвовавший в государевой игре Иоаким не вызвал нареканий со стороны защитников попираемой чести Русской православной церкви, поскольку для всех было очевидно: в его действиях отразились интересы службы. Никто не мог ожидать, что архимандрит может поступиться ими ради чего бы то ни было!

При этом не мешает заметить, что если своей позицией на Большом соборе Питирим временно проиграл патриарший престол, то он стал во главе Церкви именно тогда, когда друг его друга Матвеев достиг высшей власти. Не могу не обратить внимание читателя на изящество интриги, позволившей Артамону Сергеевичу сделать царицей основательно подготовленную к этой роли красавицу: племянницу его жены (урожденной Гамильтон) Наталью Кирилловну Нарышкину.

Выросшая в интеллигентном доме Матвеевых девица почти выиграла всероссийский смотр царских невест, продолжавшийся с ноября 1669 по май 1670 г. Это само по себе было ловко, учитывая уровень конкуренции на сцене (и особенно за кулисами, где соревновались знатнейшие фамилии). Но когда Наталья Кирилловна была уже приглашена во дворец, Алексея Михайловича наповал сразила Авдотья Ивановна Беляева, разбившая своей красотою и обхождением все интриги царедворцев. План Матвеева почти рухнул.

И тут во дворце были найдены подметные письма, затрагивавшие честь всех государевых невест (и особенно Нарышкиной) — кроме Авдотьи Беляевой! Письма целили и в Матвеева, ибо были подписаны: «Артемошка». Следовательно, Матвеев оказался вне подозрений, а родичи Беляевой попали под пытки, признались в слишком вольных речах и особенно в попытке сговора с царскими врачами…

Ничего криминального доказано не было. Но страх перед колдовством и отравой был бичом знати XVII в. С Беляевыми было покончено. Царь Алексей Михайлович не терпел давления: анонимно обвиненная Наталья Кирилловна стала главной кандидаткой в царицы. Как только поутихли пересуды, 22 января 1671 г. она венчалась с государем. Родичи царицы, заставившей пожилого вдовца круто изменить уклад жизни и даже завести во дворце танцы (не говоря уже о театре, концертах и открытых выездах), жадно хватали чины и награды, особенно после рождения в мае 1672 г. царевича Петра.

Матвеев оставался в прежнем чине, Держался скромно, не вызывая зависти влиятельных фамилий. Он стремился к власти, а не к почестям. Уже в марте 1671 г. знаменитый реформатор А. Л. Ордин–Нащокин был лишен канцлерского достоинства. Еще раньше Матвеев оттягал у него Малороссийский приказ, ведавший делами Украины. А в декабре главой Посольского приказа и канцлером Российского государства стал Артамон Сергеевич, спровадивший соперника в дальний монастырь.

Лишь после этого Матвеев позволяет пожаловать себе чин окольничего. И только окончательно оттеснив от власти всех родичей первой жены Алексея Михайловича, старших царевичей и царевен, расставив в государственных учреждениях своих людей, Артамон Сергеевич принимает от государя высший чин боярина, который на деле далеко перешагнул. Сами распоряжения московского правительства приобрели новую, невиданную форму: «По указу великого государя и по приказу боярина Артемона Сергеевича Матвеева»! Это решительное заявление о могуществе канцлера совпадает с поставлением Иоакима в патриархи…

К патриаршему престолу

Путь Чудовского архимандрита на вершину церковной власти был предопределен выбором друзей, но совершался не без трудностей. Мы помним, как царь после смерти Иоасафа в апреле 1672 г. медлил с поставлением на его место Питирима до июля. Еще несколько месяцев — до 22 декабря — пустовал оставленный Питиримом Великоновгородский митрополичий престол. Возможно, Матвееву было не до церковных дел — в эти месяцы он добивался вступления России в войну с Турцией и Крымом на стороне подвергшегося нападению «агарян союзника — Польши.

Но вторичная пауза — с назначением Иоакима патриархом (полагаю, разговоры о «выборах» на этот момент можно уже опустить) — свидетельствует об изрядных проблемах при его выдвижении. Питирим умер 19 апреля 1673 г. и Церковь осталась «кроме кормничества». «Праздну сущу Всероссийскому кормилу патриаршескому престолу» более года — до поставления Иоакима 26 июля 1674т. Православное государство, очевидно не без причины, пребывало без пастыря в условиях жестокой войны на юге, развернувшейся от Правобережной Украины до Азова, и во время поражений карательных войск от восставших на Соловецких островах.

Правда, причина эта нам не ведома и никаких предположений на сей счет в литературе не высказано. В деятельности Иоакима на Новгородской митрополии ничего настораживающего не заметно. Соловецкое восстание началось задолго до Иоакима и было подавлено уже после его поставления в патриархи  [280]. Митрополит не противодействовал походу на Соловки карательных войск, но взял на себя миссию уговорить повстанцев, «чтобы они в вине своей великому государю били челом».

Учитывая разнородность участников восстания, в ряды которых после разгрома бунта Степана Разина влилось немало сорвиголов, пугавших своей бескомпромиссностью ученую братию, Иоаким разумно слал в монастырь гармоты, приглашая соловчан в Новгород для сличения новоизданных книг с древними рукописями. Отказываясь от этого, защитники старой веры ставили под сомнение искренность своего намерения отстаивать «древлепреданное благочестие». По крайней мере один из лидеров восстания — черный священник Геронтий — признался позже, что хотел было по призыву Иоакима приехать, «чтобы свидетельство то восприять», только не был отпущен товарищами, справедливо боявшимися ловушки  [281].

Стремление митрополита решить конфликт мирными средствами не заставило его, однако, возмутиться пушечной пальбой по древней святыне; а позже, уже в сане патриарха, Иоаким ни словом, ни звуком не показал, что не одобряет массовой расправы над монахами, которых победившие каратели вешали на крюки за ребра, вмораживали в лед и т. п. Это было, по его мнению, дело «градского суда», которому передали себя сами монахи, не подчинившиеся светским властям. Поэтому, когда царя Алексея Михайловича, говорят, мучили после Соловецкой резни кошмары, вскоре сведшие государя в могилу, Иоаким жил со спокойной совестью.

В Новгороде митрополит осуществил еще три крупных мероприятия  [282]. Прежде всего, он решил старый спор соборных протопопов и архимандритов о первенстве в духовных собраниях — в пользу последних. При этом Иоаким слушал челобитную игуменов «и о том совет положил с архимандритами степенных монастырей Великаго Новгорода» — без протопопов. Естественно, этот совет нашел в «Божественном писании (!?), что иеромонах мирского чина иерея честью превосходит, наипаче же игуменская честь над мирскими больше есть».