Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни

4. (Глас 5). Неизследимы пути души твоей, / непостижимы тайны сердца твоего, / преподобие отче Нектарие, / но яко лучи пресветлыя словеса твоя, / тем же Христа Бога моли / спасти и просветити души наша.

5. (Глас 4). Воине доблестный и изряднейший, / светом откровения яко Павел озаренный, / вся в уметы Христа ради вменил еси, / иноческим подвигом подвизался еси, / «течение скончах и веру соблюдох», / вне стана со Христом смерть приял еси, / тем же зовем ти: / спасай нас молитвами твоими, / преподобие Варсонофие, отче наш.

6. (Глас 2). Всем сердцем во Христе возлюбил еси / житие скитское и послушание брату богомудрому; / странствуя же от них далече, / в терпении стяжал еси душу твою. / Тем же упокой тя Бог в дому воздыханий твоих, / окрест старца и брата возлюбленнаго, / преподобие отче Антоние, / не престай молитися о нас, / чтущих святую память твою.

7. (Глас 6). Святителю собеседник достойный, / старцу смиренный послушниче, / благодати восприемниче и подателю, / освятил еси именем Христовым сердце свое, / преподобие отче Анатолие, / зерцало Духа Всесвятаго, / моли Жизнодавца Утешителя Христа / да помилует нас грешных / и спасет души наша.

8. (Глас 1). О, велия твоя купля, / преподобие отче Исаакие, / село отеческое оставив, / покров Божией Матери приобрел еси / и игуменство с кротостию и незлобием, / обитель Заступницы Усердной прославляя и украшая, / под сенью Ея упокоился еси. / Тем же моли Владычицу нашу Богородицу / спасти от смерти души наша.

9– (Глас 2). Отрасле святая лозы старческой, / простершаяся до севера и моря, / плодами исповедничества украшенная / и венцем мучничества венчанная, / преподобие отче Никоне, / слава Оптины к похвале, / упование наше и утверждение, / не забуди убогих твоих, / призывающих имя твое святое.

10. (Глас 3). Яко голубь Ною утомленному, / тако ты, утешителю наш предивный (пречудный), преподобие отче Анатолие, / спасения благовестниче, / миром души окрыляющий, / темже молим тя и просим, / земли спасения достигнута / сокрушенным сердцам нашим.

11. (Глас 2). Послужив старцу преусердно, / облистаем был еси сиянием его славы / и преобразился еси телом и душею, / благообразие преподобие отче Иосифе, / светильниче пресветлый, / темже чреду старчества унаследовал, / таинник Божия благодати явился еси. / Моли Человеколюбца Христа и Заступницу усердную / спастися душам нашим.

Эти одиннадцать тропарей – как единая молитва к преподобным старцам. «Собор преподобных», как писал он в своих стихирах, предстательствует перед Господом о возрождении Оптиной Пустыни. Старцам можно молиться и не по отдельности каждому, а сразу всем. Так, вместе, они были прославлены; так же обрелись и их святые мощи… Только преподобный Амвросий – первый, но и он неотделим от старческого «собора», где все первые и все последние.

В дневнике о. Василия вызревал канон, посвященный Оптиной Пустыни, точнее даже – возрождающейся Оптиной, обнимающий все – и прошлое, и настоящее обители, и благодатных ее наставников, и преисполненную русской красоты землю, на которой она стоит.

Недолог был монашеский путь о. Василия. Вот уже настал и 1993 год. Кончается Рождественский пост. О. Василий, как всегда, очень глубоко переживает службу. «В Рождественский сочельник 1993 года, – вспоминает о. М., – в храме не было света. О. Василий канонарх. Я подошел к нему с книгой и свечой. У батюшки все лицо было залито слезами. Мне даже удивительно было такое обилие слез. То есть он весь был залит, и вся борода…» Пользуясь темнотой, о. Василий дал себе волю. Господь ему, вероятно, что-то открывал из грядущего… Этому еще впереди будут подтверждения. А вот архимандрит Иоанн (Крестьянкин) за четыре месяца до Пасхи просил передать оптинской братии: «У вас должно произойти очень серьезное событие. Будьте к этому готовы: это воля Божия». Братия тогда, услышав это, никак не могла догадаться, о чем идет речь. И вскоре о предупреждении прозорливого старца забыли…

За месяц до Пасхи о. Василий побывал в Москве. Отслужил панихиду на могиле отца. Дома он, зная, что Анна Михайловна завела сберкнижку на его имя и кладет туда деньги, работая гардеробщицей в свои семьдесят лет, – взял ее у матери, пошел в сберкассу, закрыл вклад и, отдавая ей деньги, сказал: «Мать, не клади больше. Ну, как я с такими знаками предстану перед Господом?» Потом собрал все свои прежние рукописи и увез в Оптину Там он их, кажется, сжег в печке.

Во время службы 11 апреля, в воскресенье, – это был праздник Входа Господня в Иерусалим – о. Василий произнес на запричастном стихе проповедь. Эпиграфом к ней можно было бы поставить слова святителя Игнатия: «Кто не взойдет в таинственный Иерусалим духом во время земной жизни, тот и по исшествии душею из тела не может иметь удостоверения, что дозволен ему будет вход в Иерусалим Небесный» (Соч. Т. I. С. 302).

Проповедь о. Василия произвела большое впечатление. «И сегодня для нас с вами, – говорил он, – Господь восходит в Иерусалим. Идет так же впереди нас, но мы с вами представляем собою ту же самую картину, как некогда представляли ученики Его. То же самое несовершенство владеет нами, те же самые страсти нас обуревают, и мы с вами и ужасаемся и мятемся, а иногда друг другу завидуем… Не хотим воззреть на Него, идущего ради нас с вами на распятье. Не хотим посмотреть на Него и принять ту силу которую Он нам дарует каждый день. Доколе мы с вами будем так скорбеть и так малодушествовать, и постоянно этим прогневлять Бога? Почему мы с вами не хотим взять ту решимость, которую нам Господь сегодня предлагает, почему мы не хотим с вами понудить себя на дела поста, на дела молитвы, на дела милосердия и благочестия?.. Господь ныне восходит в Иерусалим. Мы идем и мятемся, и не хотим воззреть на Него… Не хотим даже порой открыть Евангелия и почитать… Восклонитесь волей вашей от земли, от скорбей ваших, от неприятностей ваших, воззрите к Богу и веру примите, – примите радость о Духе Святом, который ныне торжествует в нашей Церкви. И сегодня, причащаясь Святых Христовых Тайн, войдите с Господом нашим в Иерусалим! Восходите в то небесное жилище, которое нам с вами уготовал Господь святою смертью Своей и святым Своим Воскресением!»

Великим постом этого года многие из братии болели, служить было некому. О. Василий находился в храме ежедневно: он служил и был постоянным канонархом.

Многие поступки о. Василия в эти дни многозначительны. Вот, уже на Страстной, в Великий Вторник, он зашел к своему сотаиннику иеромонаху Ипатию, у которого был день Ангела (он был наречен в честь преподобного Ипатия, целебника Печерского). «После Литургии, – вспоминает о. Ипатий, – он зашел меня поздравить и принес крест. И сказал: "Вот я подумал… Мне хочется, чтоб он был у тебя". Рассказал, что этот крест из Иерусалима. Я был поражен тем, что он самую большую свою святыню мне отдал, – я знал, как он дорожил этим крестом. Благодарить было как-то нелепо. Мы обнялись с ним. И вот что я заметил: он был в особом состоянии, тихий-тихий такой, необычайно тихий. Поскольку я очень хорошо знаю его, знаю много лет, то это особое состояние внутренней тихости, кротости было для меня явно».

Иконописец Дмитрий (впоследствии о. Иларион) был свидетелем этого случая. О. Василий обратился к нему «Дмитрий, повесь его на подобающее место». «Я повесил крест, – вспоминал о. Иларион, – между иконостасом и окошком. Я заметил, что он – о. Василий – в это время был очень благостным, обычно более суровый, нахмуренный, собранный. А тут он был как человек после молитвы… Я отошел продолжать работу, а они еще некоторое время разговаривали. Потом о. Василий тихо вышел. Мне было очень приятно, что он подошел ко мне и спросил: "Что ты пишешь?" Я говорю: "Пророка Илью". – "Пророк Илья… хорошо…", – он кивнул мне головой и, тихо прикрыв дверь, вышел. У меня в памяти вот таким он и остался».

О. Василий жаждал тишины, то есть смирения и кротости, старался их приобрести и хранить… В своем сокровенном дневнике он писал тогда: «Если смирение Христово воссияет в сердце, то жизнь земная для тебя будет раем. Но как это описать? Невозможно. Это чувство сердца. Если оно есть, то знаешь, что это – оно.