Сумма теологии. Том V

Этому противоречит следующее: добрый навык относится к избранию чего-то доброго точно так же, как дурной навык – к избранию чего-то дурного. Но иногда не обладающий навыком к добродетели человек избирает то, что является соответствующим этой добродетели благом. Следовательно, точно так же иногда не обладающий навыком к пороку человек может избирать зло, в чем, собственно, и состоит грех в силу некоторой порочности.

Отвечаю: воля соотносится с благом и злом по-разному. В самом деле, по самой природе этой способности она стремится к разумному благу как к присущему ей объекту, по каковой причине о грехе говорят как о том, что противно природе. Следовательно, если воля посредством своего выбора склоняется к некоторому злу, то на это должна иметься какая-то иная причина. Так, иногда это обусловливается неким изъяном в разуме, как когда кто-либо грешит по неведенью, а иногда побуждается чувственным желанием, как когда кто-либо грешит из-за страсти. Однако ни то, ни другое не является грехом в силу некоторой порочности, поскольку кто-либо грешит в силу порочности только тогда, когда его воля подвигается к злу по собственному на то согласию, и так может происходить двояко. Во-первых, из-за наличия в ней порочного расположения, склоняющего ее к злу, притом такому злу, которое было бы, так сказать, соответствующим и подобным этому расположению. К такого рода вещи, в связи с ее соответствием, воля склоняется как к чему-то благому, поскольку все склоняется к соответствующему ему по собственному согласию. Далее, это порочное расположение является или приобретенным благодаря привычке навыком, или же болезненным состоянием со стороны тела, как это бывает в том случае, когда человек в силу естественной порчи в нем самом приобретает естественную склонность к некоторым грехам. Во-вторых, воля по собственному согласию может склоняться к злу вследствие устранения некоторого препятствия. К примеру, человек уклоняется от прегрешения не потому, что ему противен сам грех, а из-за надежды на вечную жизнь или страха перед адом. Так вот, если его надежда уступает место отчаянию или его страх – самонадеянности, то он, освободившись от того, что его дотоле сдерживало, может согрешить в силу некоторой своей порочности.

Следовательно, очевидно, что согрешение в силу порочности всегда предполагает наличие в человеке некоторой неупорядоченности, которая, однако, не всегда является навыком, и потому вовсе не необходимо, чтобы в случае согрешения человека в силу его порочности он непременно грешил по навыку.

Ответ на возражение 1. Для того чтобы поступать неправосудно, как это делает неправосудный человек, не достаточно просто делать неправосудные вещи в силу некоторой порочности, но нужно делать их еще и с удовольствием и без какого бы то ни было противления со стороны разума, а так это бывает только с тем, кто обладает [соответствующим] навыком.

Ответ на возражение 2. Действительно, человек не впадает в грех в силу некоторой порочности внезапно и вдруг и, кроме того, для этого необходимо наличие в нем чего-то еще, но это что-то, как уже было сказано, не обязательно должно быть навыком.

Ответ на возражение 3. То, что склоняет волю к злу, не всегда является навыком или страстью, но иногда – чем-то еще. Кроме того, нельзя проводить аналогию между избранием блага и избранием зла, поскольку зло не может существовать без некоторой толики блага, тогда как благо может быть совершенным, то есть существовать без порчи и зла.

Раздел 4. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ГРЕХ В СИЛУ ПОРОЧНОСТИ БОЛЕЕ ТЯЖКИМ, ЧЕМ ГРЕХ ИЗ-ЗА СТРАСТИ?

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что грех в силу порочности не всегда более тяжек, чем грех из-за страсти. В самом деле, неведенье освобождает от греха или в целом, или отчасти. Но в том, кто грешит в силу порочности, неведенья больше, чем в том, кто грешит из-за страсти, поскольку тот, кто грешит в силу порочности, поражен самой дурной формой неведенья, а именно, как говорит Философ, неведеньем начала, поскольку он лишен правильного суждения о целевой причине, которая является началом поступков [503]. Следовательно, у того, кто грешит в силу порочности, больше оснований надеяться на то, что он будет оправдан, чем у того, кто грешит из-за страсти.

Возражение 2. Далее, чем сильнее человек побуждается к греху, тем менее тяжким является его прегрешение, что очевидно на примере человека, опрометчиво бросившегося в водоворот неистовой страсти. Но тот, кто грешит в силу некоторой порочности, побуждается навыком, каковое влечение превосходит влечение страсти. Следовательно, грех в силу порочности менее тяжек, чем грех из-за страсти.

Возражение 3. Далее, согрешить в силу некоторой порочности означает согрешить посредством избрания зла. Но тот, кто грешит из-за страсти, тоже избирает зло. Следовательно, его грех не менее тяжек, чем грех того, кто грешит в силу своей порочности.

Этому противоречит следующее: если грех совершен преднамеренно, то уже в силу этого он заслуживает большего наказания, согласно сказанному [в Писании]: «Он поражает их, как беззаконных людей, пред глазами других за то, что они преднамеренно отвратились от Него» [504] ( Иов. 34:26, 27). Но наказание возрастает только при возрастании вины. Следовательно, преднамеренность, то есть согрешение в силу порочности, отягчает грех.

Отвечаю: грех, совершенный в силу порочности, более тяжек, чем грех, совершенный из-за страсти, и причины на то три. Во-первых, та, что коль скоро грех по преимуществу заключается в акте воли, то из этого следует, что при прочих равных условиях грех тем более тяжек, чем в большей степени движение греха принадлежит воле. Но движение греха принадлежит воле в наибольшей степени именно тогда, когда грех совершается в силу порочности, поскольку в таком случае воля подвигается к злу по собственному на то согласию, тогда как при совершении греха из-за страсти воля, как уже было сказано, побуждается к греху чем-то внешним. Поэтому грех отягчается тем, что он совершается в силу некоторого порока, и тем больше, чем большим является порок, в то время как при совершении его из-за страсти он облегчается, и тем больше, чем большей является страсть. Во-вторых, та, что побуждающая волю к греху страсть быстро проходит, и человек обретает возможность раскаяться в своем грехе и обратиться к благим устремлениям, в то время как склоняющий к греху навык является постоянным качеством, и потому грешащий в силу порочности пребывает в своей греховности гораздо дольше. Поэтому Философ сравнивает распущенного человека, который грешит в силу порочности, с больным хронической болезнью, а невоздержанного человека, который грешит из-за страсти, с тем, кто страдает от периодических приступов [505]. В-третьих, та, что грешащий в силу порочности дурно расположен в отношении цели, которая является началом в вопросах действия. Но худший из всех изъянов – это изъян в начале, и потому такой изъян гораздо опасней, чем согрешение из-за страсти, когда намерение склонно к благой цели, хотя вследствие страсти на некоторое время уклоняется с правильного пути. Следовательно, очевидно, что совершенный в силу порочности грех более тяжек, чем тот, что совершен из-за страсти.

Ответ на возражение 1. Неведенье выбора, на которое ссылается возражение, не оправдывает и не уменьшает грех, о чем уже было сказано (76, 4). Поэтому еще более дурная форма неведенья тем более не может уменьшить тяжести греха.

Ответ на возражение 2. Тот порыв, который подчас наблюдается в страсти, связан с тем, так сказать, изъяном, который находится вне воли, в то время как навыком воля склоняется изнутри. Следовательно, приведенная аналогия неуместна.