Преподобный Симеон Новый Богослов и православное предание

99. Всем это, может быть, покажется тяжелым, поэтому они и сочтут справедливым говорить в себе:«Кто может все это исполнить, чтобы всем послужить и всех накормить и решительно ни одним из них не пренебречь?». Но пусть они послушают Павла, который ясно говорит: Ибо любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если один умер за всех, то все умерли [1731]

100. Как главные заповеди содержат в себе все заключенные в них частные заповеди, так и главные добродетели собирают в себе все частные добродетели, заключенные в них. Ибо кто продал свое имущество или расточил его нищим и сам сразу же стал бедным, тот в этом одном исполнил все частные заповеди; поэтому уже не имеет необходимости просящему у него давать или от хотящего занять у него не отворачиваться  [1732]. Таким же образом и непрестанно молящийся включил в это все, и уже не имеет нужды семь раз в день хвалить Господа  [1733] или вечером и утром и в полдень  [1734] как уже исполнивший все, о чем мы молимся и поем согласно канону и в определенные времена и часы. Точно так же и тот, кто сознательно приобрел в себе Бога, дающего людям знание, прочитал все Святое Писание и собрал весь плод пользы от чтения, и более уже не будет нуждаться в чтении книг. Почему так? [Потому что] обладающий как собеседником Тем, Кто вдохновил написавших Божественные Писания, и посвящаемый Им в тайны сокровенных таинств сам станет для других бо–годухновенной книгой, содержащей новые и ветхие таинства, написанные в ней перстом Божиим, как совершивший все и упокоившийся от всех дел своих в Боге — верховном совершенстве.

ПОСЛАНИЕ ОБ ИСПОВЕДИ [1735]

1] Ты повелел нашему ничтожеству, отец и брат, ответить на твой вопрос:«Позволительно ли исповедовать грехи некоторым монахам, не имеющим священства?», прибавив также и сие:«потому что мы слышим, что власть вязать и решить дана одним священникам». Эти слова и душеполезные вопрошания [свидетельствуют о] твоей боголюбивой душе, пламенном желании (узнать истину] и страхе [перед Богом]. Одобряя твое стремление к добру и желание узнать о Божественных и священных предметах, мы, тем не менее, не способны рассуждать и писать об этом, почему и хотели бы молчать; ведь соображать духовное с духовным [1736]· — дело бесстрастных и святых мужей, от которых мы отстоим далеко и жизнью, и словом, и добродетелями. [2] Но поскольку, как написано, близок Господь ко всем, призывающим Его в истине», то и я, недостойный, призвав Его в истине  [1737], скажу тебе следующее не своими словами, но от самого Божественного и богодухновенного Писания, не поучая [от себя], но предлагая тебе из него свидетельство о том, о чем ты спрашивал [меня]; дабы мне от обеих пропастей по благодати Божьей сохранить самого себя и слушателей своих: и от сокрытия таланта, и от того, чтобы недостойно и тщеславно   — более того, [находясь] в помрачении, — изъяснять догматы.

Итак, откуда положим начало слову, если не от безначального Начала всего? Это ведь лучше всего, ибо тогда и сказанное будет твердо. Мы ведь не ангелами сотворены, и не у людей учились, но по благодати Духа таинственно научались и ежечасно всегда научаемся от мудрости свыше, которую и теперь призвав, будем говорить здесь. И прежде всего скажем о способе исповеди и о ее силе.

[3] Итак, исповедь есть не что иное, как исповедание долгов, а также признание ошибок и собственного безумия, то есть осуждение своей нищеты; как и в евангельской притче сказал Господь: У одного заимодавца, — сказал, — было два должника, и один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят; но как они не имели, чем заплатить, он простил обоим [1738]. Итак, всякий верный является должником своего Владыки и Бога, и что он взял у Него, то и будет спрошено с него на страшном и ужасном Суде Его, когда все мы — цари и нищие вместе — предстанем перед Ним нагие, опустив головы. Слушай же, что именно дано нам Богом. Многое и другое, чего никто из людей исчислить не в силах, но прежде всего лучшее и совершеннейшее: освобождение от осуждения, освящение от скверны, переход из тьмы в несказанный Его свет, а также и то, чтобы нам через Божественное Крещение сделаться детьми, сыновьями и наследниками Его, облечься в Самого Бога, стать Его членами и принять живущим в нас Святого Духа, являющегося царской печатью, которой Господь запечатлевает овец Своих, и — зачем много говорить?   — стать и нам подобными Ему, сделавшись братьями и сонаследниками Его. Все это и другое большее этого дается тотчас при Божественном Крещении всем крещаемым — то, что и Божественный апостол называет богатством и наследием  [1739].

[4] Заповеди же Владыки даны как хранители этих неизреченных дарований и даров: они словно стена отовсюду окружают верного, соблюдают невредимым хранящееся в душе сокровище и делают его неприкосновенным для всех врагов и воров. Мы, однако, считаем, что заповеди человеколюбивого Бога соблюдаются нами, и тяготимся этим, не зная, что скорее мы сами бываем хранимы ими; ибо соблюдающий заповеди Божьи не их, но самого себя соблюдает и сохраняет от видимых и невидимых врагов, о которых Павел говорит, показывая, что они бесчисленны и страшны: Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных [1740], то есть тех, которые в воздухе и которые всегда невидимо противостоят нам.

Итак, сохраняющий заповеди сам сохраняется ими, и вверенное ему от Бога богатство не теряет; презирающий же заповеди оказывается нагим и легко уязвимым для врагов, и, расточив все богатство, становится должником Царю и Владыке во всем том, о чем мы сказали, — что невозможно человеку чем‑либо возместить и что невозможно найти. Ибо эти [блага] небесны, и с небес пришел и ежедневно приходит Тот, Кто приносит и раздает их верным; и где получившие и потерявшие их смогут снова найти их? Поистине, нигде. Ибо ни Адам, ни кто‑либо из его сыновней не был бы в силах совершить восстановление себя и своих сродников, если бы сверхъестественный Бог и Господь наш Иисус Христос, сделавшись сыном его по плоти, придя, не поднял бы от падения его и нас Божественной силой. А кто думает соблюдать не все заповеди, а только некоторые, о других же нерадит, тот пусть знает, что, если хотя бы одной пренебрежет, теряет все богатство целиком. Предположи, что заповеди — это двенадцать вооруженных мужей, которые окружают и охраняют тебя, стоящего среди них обнаженным; представь также других солдат–противников, наступающих отовсюду, нападающих, стремящихся захватить тебя и тотчас убить. Итак, если один из двенадцати по собственной воле отпадет, пренебрежет охраной и оставит свое место, как дверь, открытую для противника, что пользы будет остальным одиннадцати мужам, когда один [из противников] войдет внутрь и беспощадно рассечет тебя, так что они не смогут даже обернуться, чтобы помочь тебе? Ведь если они захотят обернуться, то и сами будут захвачены противниками. Точно то же самое произойдет и с тобою, если не будешь соблюдать заповеди. Ибо если ты ранен одним врагом и падаешь, все заповеди отлетают от тебя, и ты мало–помалу лишаешься силы. Иначе говоря, как из сосуда, наполненного вином или маслом, если он не отовсюду цел, а с одной стороны сделался дырявым, понемногу выливается все содержимое, так и ты, пренебрегши хотя бы одной заповедью, понемногу отпадаешь и от всех прочих, как сказал Христос: Имеющему дастся и приумножится, а у не имеющего отнимется и то, что он думает иметь [1741]. И еще: Кто нарушит одну из заповедей сих и научит людей, — то есть своим преступлением [научит], — поступать так же, тот малейшим наречется в Царствии Небесном [1742]. И Павел говорит: Кто кем побежден, тот тому и раб  [1743]. И еще: Жало же смерти — грех  [1744]. И не сказал:«тот или иной [грех]», но какой бы ни был грех, он самый и есть жало смерти. Жалом же смерти он называет грех потому, что ужаленные умирают. Итак, всякий грех — к смерти. Ибо однажды согрешивший, как сказал Павел, уже умер  [1745], сделавшись виновным в долгах и грехах; разбойниками оставлен он лежать [при дороге]  [1746].