Стяжание Духа Святаго в Путях Древней Руси

Вести же по пути духовного делания может лишь тот, кто сам прошел успешно этот путь.

Иной подвижник, получивший без особых усилий благодатные дары за чистоту душевную, сохраненную им с детства, может и не обладать способностью руководить другими, так как опытно не знает зла, не прошел путем борьбы со страстями, а потому не видит зла и в других. Бывали случаи, когда такие старцы, будучи сами святы, вредили своим ученикам и даже "вгоняли их в прелесть".

Чтобы управлять, необходим дар рассудительности: "Искусство — половина святости", сказал старец о. Леонид Оптинский. Подлинный старец должен обладать даром рассуждения.

Об этом даре находим мы следующее у Еп. Игнатия Брянчанинова: "Преп. Кассиан Римлянин говорит, что египетские отцы, между которыми особенно процветало монашество и приносило изумительные духовные плоды, утверждают, что "хорошо управлять и быть управляемым свойственно мудрым и определяет, что это величайший дар и благодать Св. Духа". "Необходимое условие такого повиновения есть духовный наставник, который бы волею Духа умерщвлял падшую волю подчинившегося ему о Господе, а в этой падшей воле умерщвлял и все страсти. Падшая и растленная воля человека заключает в себе стремление ко всем страстям. Очевидно, что умерщвление падшей воли, совершаемое так величественно и победоносно волею Духа Божия, не может совершаться падшей волей наставника, когда еще сам наставник порабощен страстями. "Если ты хочешь отречься от мира, — говорил Симеон Новый Богослов современным ему инокам, — и научиться евангельскому житию, то не предай (не поручи) себя неискусному или страстному учителю, чтобы не научиться вместо евангельского жития, диавольскому житию; потому что благих учителей и учительство благое, а злых — злое. От лукавых семян непременно произрастают и лукавые плоды. Всякий ненавидящий и обещающий наставлять других, есть обманщик и последующих ему ввергает в ров погибели по слову Господа: "Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму" (Мф. 15:14)... — "Старцы, которые принимают на себя роль древних святых старцев, не имея их духовных дарований, да ведают, что самое их намерение, самые мысли и понятия их о великом иноческом делании — послушании суть ложные, что самый их образ мыслей, их разум, их знание суть самообольщение и бесовская прелесть, которая не может не дать соответствующего себе плода в наставляемых ими. "Если нет хорошего руководителя, — говорит далее еп. Игнатий, — то лучше подвижнику остаться совсем без него, чем подчинить себя неопытному... Страшное дело принять обязанности (т.е. старчествование), которые можно исполнить только по велению Св. Духа и действием Духа, между тем, как общение с сатаною еще не расторгнуто, и сосуд не перестает оскверняться действием сатаны (т.е. не достигнуто бесстрастие). Ужасно такое лицемерие и лицедейство. Гибельно оно для себя и для ближних, преступно перед Богом, богохульно"...

"Преп. Пимен Великий повелел немедленно разлучаться со старцем, сожительство с которым оказывается душевредным (Алфавит. Патерик), — очевидно, по нарушению нравственного предания Церкви. Иное дело, когда нет душевного вреда, а только смущают помыслы, очевидно, бесовские. Не надо им поддаваться, как действующим именно там, где мы получаем душевную пользу, которую они хотят похитить у нас".

Старец, как личным опытом прошедший школу трезвения и умно-сердечной молитвы и изучивший благодаря этому в совершенстве духовные психические законы, как уже лично достигший бесстрастия, становится способным руководить новоначальным иноком в его "невидимой брани" на пути к бесстрастию. Он должен уметь проникать до самых глубин души человеческой, видеть в ней самое зарождение зла, а также причины этого зарождения, устанавливать точный диагноз болезни и указывать точный способ лечения. Старец — искусный духовный врач. Он должен ясно видеть "устроение" своего ученика, т.е. характер его души и степень духовного развития и обладать даром рассуждения и "различения духов", т. к. ему все время приходится иметь дело со злом, стремящимся преобразиться во ангела светла. Но, как достигший бесстрастия, старец обычно обладает и другими духовными дарами: прозорливости, чудотворения, пророчества...

Старчество в своих высших степенях, как напр., преп. Серафим Саровский, получает полноту свободы в своих проявлениях и действиях, не ограниченных никакими рамками, так как уже не он живет, но в нем живет Христос (Гал. 2:20) и все его действия в Духе Святом, а потому всегда в гармонии с Церковью и ее установлениями.

Старчество не есть иерархическая степень в Церкви, это особый род святости, а потому может быть присущ всякому. Старцем мог быть монах без всяких духовных степеней, каким был в недалеком прошлом, вначале своего старчествования, отец Варнава Гефсиманский. Старцем может быть и епископ, напр., Игнатий Брянчанинов, или Антоний Воронежский, великий современник преп. Серафима. Из иереев назовем о. Иоанна Кронштадтского и о. Георгия Чекряковского. Наконец, старчествовать может и женщина-старица, как, напр., прозорливая блаженная Прасковья Ивановна во Христе юродивая Дивеевская, без совета которой ничего не делалось в монастыре.

Итак, повторяем, благодатное старчество — это особое благодатное дарование, харизма, непосредственное водительство Духом Святым, особый вид святости. В то время, как церковной власти обязаны подчиняться все члены Церкви, старческая власть не является принудительной ни для кого. Старец никому никогда не навязывается, подчинение ему всегда добровольное. Но, найдя истинного, благодатного старца и подчинившись ему, ученик должен беспрекословно уже повиноваться во всем ему, так как чрез последнего открывается непосредственно воля Божия. И такое "иноческое послушание, в том виде, или характере, как оно проходилось в древнем монашестве", еп. Игнатий называет "высоким духовным таинством". То же самое "вопрошать старца" ни для кого не обязательно, но спросив совета, надо следовать ему по той же причине.

Но если современный подвижник уже не может найти опытного руководителя, и это не по своей вине, а по причине полного отсутствия таковых, он все-таки не должен падать духом и оставлять свой подвиг. По совету Нила Сорского инок последних времен должен руководствоваться Священным Писанием и творениями Св. Отцов, но не один, а "при совете преуспевших братии, с осторожной и благоразумной поверкой этого совета Писанием". Для ободрения духа подвижника в этих трудных условиях еп. Игнатий приводит слова св. Исаака Сирина о том, что "монах не должен сомневаться в получении дара божественной благодати, как сын не сомневается в получении наследства от отца. Это наследство принадлежит ему по закону естества". Но, хотя цель самого монашества и есть обновление Святым Духом, однако св. Исаак советует идти к этой цели покаянием и смирением, стяжать плач о себе и молитву мытаря. Столько раскрыть в себе греховность, чтобы самая совесть свидетельствовала нам, что мы — рабы непотребные и нуждаемся в милости. "Божие, — говорит Святой, — приходит само собой, в то время, как ты и не помышляешь о нем. Ей так! но если место чисто, а не осквернено".

Повторим здесь, что без Иисусовой молитвы не может быть правильного подвига. О тех же, которые страшатся приступить к Иисусовой молитве, старец Василий Поляномерульский (наставник Паисия Величковского) говорит: "Некоторые, будучи незнакомы опытно с умным деланием, мнят, что имеют дар рассуждения и оправдывают себя, или лучше сказать, отклоняются от обучения этому священному деланию тремя предлогами, или изветами: во-первых, отсылая это делание исключительно к святым и бесстрастным мужам, думая, что оно принадлежит только им. Во-вторых, по причине совершенного оскудения опытных наставников и учителей. В-третьих, из-за опасности прелести. Но эти доводы неосновательны: первый потому, что первая степень преуспеяния для новоначальных монахов состоит в умалении страстей трезвением ума и блюдением сердца, т.е. умной молитвой, подобающей деятельным. Второй безрассуден и неоснователен: потому, что за недостатком наставника и учителя, Писание нам учитель. Третий заключает в себе самообольщение: вместо того, чтобы из Писания познавать прелесть и предостережение от нее, это Писание извращается и представляется в основание к уклонению от умного делания. Бели же ты страшишься этого делания и обучения ему от одного благоговения и простоты сердца: то и я на этом основании страшусь, а не на основании пустых басен, по которым "волка бояться, так в лес не ходить". И Бога должно бояться, но не убегать и не отрицаться от Него по причине этого страха".