«Устная история ЕХБ в СНГ» (СИ)

- Можно ли приравнять истоки движения автономной оппозиции к 70 годам?

Нет, это позже немного. Но начало можно считать, как первая ступенька отчужденности Совета церквей от братьев. Не братьев от Совета церквей, а наоборот. Совет церквей создал оппозицию сам, своими руками. И вот мы приехали туда с Антоновым и от Совета церквей имели полномочия. Приехали, узнали, где они собрались. Там человек 30 было собрано. Григорий Абрамович, и Бондаренко, и все братья Шумейко, Величко - все, с которыми мы работали. Зашли, поприветствовали братьев. Они нас тоже поприветствовали, но руки не подают. Я говорю: «Братья у вас есть что сказать Совету церквей»? Они говорят, что есть. Я: «Ну раз мы прибыли по поручению Совета церквей, то вы можете нам сегодня высказать. Вот с Иван Яковлевичем нам поручено. Можете изложить?» Они: «Можем». Я: «Ну, изложите». Они: «Хорошо, мы изложим на бумаге». Но они написали письмо немного раньше. И Крючков, прежде чем нас послал к ним, уже получил это письмо. Письмо подписано Гаммом и еще одним братом от имени 30 или 40 человек. У меня есть копия этого письма. Братья написали так: «Дорогой брат Геннадий Константинович, мы поздравляем тебя с освобождением (или праздником Пасхи или другого праздника). Мы благословляем тебя на всякий труд, мы твои братья. Мы собрались здесь, чтобы высказать наши предложения. Мы хотели бы иметь встречу с тобой, чтобы высказать наши не только пожелания, но и предложения как вести в дальнейшем работу среди братства, чтобы оно было более благословенным, с большим успехом». Вот такое примерно письмо. Оно короткое, примерно, на одном листочке. Крючков получил это письмо, но не зачитал нам его и говорит, что оппозиция уже прислала ему письмо, и чтобы мы выезжали и разбирались с этой оппозицией. И мы поехали. Говорим им: «Вы написали в письме, что вы оппозиция? Он нам ничего не читал, а сказал что вы там очень сложное что -то написали». А они написали там свои предложения. И говорят: «Мы написали, что хотим иметь встречу, мы не против ходатайства за узников, но чтобы эти ходатайства были выдержаны в духе христианства, чтобы не было требований, оскорблений в адрес правителей, этим мы только усугубим положение. И когда пишут ходатайство, не принуждать тех, кто не хочет, а добровольно, например, общее ходатайство о ком -то. Написали. И кто хочет подписывать, пусть подписывает. Не принуждать тех, кто не желает подписывать по каким -то мотивам». Вот такие предложения, действительно, братские, которые заслуживают внимания. Мы привезли эти предложения. Братья говорят, что это все это - оппозиция и только начало. И так эту оппозицию стали создавать. После совещания делали обыск в доме, в котором проходило это совещание, поскольку не дали им туда протокола, а потом обвинили, что вопрос был поставлен только о регистрации, а практически провели избрание Совета церквей, утверждение и так далее. И сделали обыск. Крючков ушел на нелегальное положение в глубокое подполье. Это тоже 70 год. Уже с ним нельзя было часто встречаться, только периодически два раза в год, а то и раз. Или через пленку. Он напишет пленку, передаст, а ему в ответ напишут пленку. Братьев, с которыми мы работали 25-30 человек, теперь не привлекались. Все ограничивались узким кругом. Возникло недопонимание. Теперь братья едут от Совета церквей уже с подозрительностью, в каждой общине видят оппозицию. Так Среднеазиатское братство вывели из членов Совета церквей Храпова. Он написал книгу - трилогию «Счастье потерянной жизни» и дал мне прочитать ее, немного редактировать. Это был, наверное 73 год. Отдельные главы я читал у нас в церкви, с молодежью собирали общения и прочитывали. Это только был первый экземпляр, рукопись можно сказать. Я хотел узнать, как отреагирует молодежь и те, кто будет ее читать. Реакция была исключительно положительной. Молодежь высказывала, что в ней есть и воспитательный характер, хотя показаны и отрицательные стороны. Но это тоже воспитательная сторона, как не должно было быть. Очень положительно была воспринята рукопись. И он дал экземпляр прочитать Крючкову и другим братьям. И вот когда нас везли к Крючкову в подполье, мы не могли каждый ехать. Крючков присылал связных, и эти связные приезжали и нас туда доставляли. Он жил в Прибалтике на берегу моря в небольшом селении. Брат, который доставлял продукты машиной из Финляндии привозили их в Ригу, а потом уже доставляли туда. Там был оборудован на чердаке сарай, жерди наложены, доски, а над жердями пол был, и сделана комнатка, обитая паласом. Окон не было, электричество проведено, печка электрическая на которой готовить, отдельно спальня, перегородка из легкого занавеса, рабочий кабинет, приемная, и так дальше. Так он там находился около 17 или 20 лет без выхода, только ночью выходил на чердак подышать. Туалет в ведро и все. Две сестры он там держал. Они готовили, были связными, документы писали, переписывали, выполняли его поручения. Храпов Николай Петрович высказал: «Геннадий Константинович, ты отправь сестер и возьми двоих братьев, чтобы не было соблазна ни тебе, ни о тебе». Он промолчал, ничего не сказал, а потом среагировал и предложил, чтобы Храпова Н.П. вывести из Совета церквей. Предложил и там сделали. Но чтобы это не было для народа возмутительным (ведь Храпов был в авторитете, 25 лет отсидел, выдержанный брат, имеет свое мнение, положительного характера служитель, хотя как пастор он не годился. Он и сам говорил: «Я же ведь 25 лет среди заключенных, становись- разойдись, что с меня могло быть». Но как мыслитель, как высказать мнение, направление -это у него не отнять). Приехали мы, и он говорит: «Геннадий Константинович, я тебе дал прочитать мою книгу. Какое твое мнение»? Крючков говорит: «Мне жалко твою седую голову, что ты ее посрамляешь через эти книги». Я говорю: «Геннадий Константинович, я читал отдельные главы в церкви, все одобрили, очень хорошее влияние оказывает. Я не знаю почему ты так судишь». Николай Петрович промолчал, ничего не сказал, выдержал все (он имеет выдержку большую). Потом перешли к другим вопросам. Оставили его как писателя в Совете церквей без права голоса. А это значит, что он мог присутствовать, но ничего не решать, не предлагать не мог. Это было принято в 75 году, потому что в 79 году уже Среднеазиатский союз среагировал на это и написал большое обширное письмо Г.К. Крючкову. «Нам кажется, что тут что -то не правильно. Общения с председателем мы не можем иметь, так как общение через пленки нас не устраивает через три, четыре месяца. А жизни братства председатель не видит своими глазами, в общении не бывает, со служителями не общается. Если два раза в год с отдельными братьями Совета церквей, то это - не общение. Съезды или совещание обширные не собираются, а за всю работу отчитываемся только издательством. Издадут журналы, документы разошлют - и это вся работа церквей. Теперь если так пойдет, то мы можем потерять всю Западную Украину (поскольку там оппозицию объявили кругом по Союзу через пленку. Но там никакой оппозиции не было, у меня письма есть)». И вот так создавалась эта оппозиция, они не предпринимали ничего, не издали ни одного документа, ни одного обращения к верующим. Они просто собирались там и молились в основном в квартире Шумейко. Съезжались раз в два или три месяца, пообщались, помолились, почитали Слово Божие, обсудили обстановку. Помолились за Совет церквей, за Геннадия Константиновича, и так проходила работа. А пленки шли. Там противники, там противники, искусственно все это создавалось, как говорят «у страха глаза велики». И это все виделось с таких вот позиций, что там предатели, и там. И тут вдруг три, четыре точки сразу накрыли.

-С кем Крючков непосредственно работал и писал пленки?

Это он сам писал.

-Откуда он получал информацию?

У него были более приближенные, которых чаще привозили на встречи с ним. Миняков был ответственный кассир, к нему средства стекались. Уже стали поступать из-за рубежа (какая сумма мало кто из членов Совета церквей знал, потому что никогда эта сумма не называлась на наших расширенных заседаниях Совета церквей, мотивируя тем, что мы вам скажем, а потом станет известно другим, придет к властям, начнутся обыски, поэтому лучше не говорить эту сумму). А Миняков высказал так: «Если мы назовем сколько у нас сейчас средств, то перестанут жертвовать поместные церкви. Не будем пугать их, чтобы они думали, что мы имеем недостаток в средствах, это будет побуждать их побольше жертвовать». Вот такое было состояние. Также у нас не было определенного места хранения, а надо полагать что средства были большие, покупали на них ценности. Я присутствовал когда Миняков и Крючков решали это перед реформой. Геннадий говорил: «Ты организуй и пошли сестер, выдай им средства, и пусть они в ювелирных магазинах скупят драгоценности, золото, а потом их сдать можно и получить деньги». Это может быть разумное дело, чтобы деньги не пропали, но зачем они хранятся, когда последнее отбирают. Нет чтобы родственников узников содержать, а они там лежат, что их некуда деть вплоть до того, чтобы золото надо скупать, ценности какие -то. Сколько там средств было не знаю, но сам Миняков высказал так: «Я раздал по городам сестрам, чтоб они хранили». Он даже позабыл города и тех сестер, которым он давал эти деньги. Какая небрежность в таком служении! Никакой отчетности, ни прихода, ни расхода, неизвестно. Только что на печать мы знаем и на родственников узников. Но родственников узников содержат объединением, а не Советом церквей, а оттуда только члены Совета церквей содержались. Значит только на печать, но там уже были из-за рубежа средства и немалые суммы. И сейчас там в Туле, говорят, большой офис построен из тех средств.