«Какое великое утешение — вера наша!..»

Я по милости Божией здоров и благополучен. Устаю, правда, и после небольшого труда. Но в общем — слава Богу за все. Осень ныне у нас сухая и сравнительно теплая. Уже недели 1¹/₂ земля покрылась тонким слоем снега. Сегодня его прибавилось, так что земли уже не видно. Я пока в тепле, — по–прежнему дневальным. Бывают и огорчения, но где без них обойдешься?

О том, что о. П[авла] Уст[инова] [144] нет в родных краях, я еще не знал. А об Ив[ане] Яковлевиче] [145] тоже нет известий? Вернулась ли Мария Лаврент[ьевна] [146]?

Где сам Фом[ин]? Господь да хранит Вас, мои родные, и да благословит. Всех Вас молитвенно поминаю и взаимно прошу святых молитв. Есть ли во Владимире возможность собираться вместе для молитвы? Если нет, молитесь в клетях ваших [147]… Спасайтесь о Господе.

Богомолец Ваш е[пископ] А[фанасий]

Хотел бы знать о судьбе моих книг. Очень желал бы, чтобы они сохранились как–нибудь и где–нибудь до меня. Сообщите о них. <…>

№ 22

Диакону Иосифу Потапову

20 ноября 1940 г. Белбалтлаг

Милость Божия буди с Вами, милый и дорогой мой отец Иосиф!

Опять давненько нет писем от Вас. Начинаю скучать. Но я тоже оказался не очень исправным. Когда послал Вам последнее письмо, — не помню. Совсем памяти не стало. Во всяком случае писал Вам, Вероятно, после 17 октяб[ря] (дня моей иерейской хиротонии и именин + о. Андрея), когда я получил последнюю посылочку от Жени. Совсем было решено у меня непременно писать Вам 28 окт[ября], чтобы чрез Вас еще раз поздравить именинницу того дня. Кроме того этот день памятен для меня еще и потому, что в него я в первый раз участвовал иеромонахом в служении литургии в нашем кафедральном] соборе с + архиепископом Николаем [148]. В 1912 г. это было воскресение. Из причта соборного, сослужившего тогда покойному владыке нашему, — здравствует сейчас только один Александр Афанасьевич. Дал бы Бог еще с ним увидеться. Как он живет? Приветствуйте его от меня, а в день памяти св. бл[аговерного] в[еликого] к[нязя] Александра Невского — особенно. Не уверен я в отношении 30 ав[густа] и 23 нояб[ря]. Но если он чтит св. князя (а я уверен, что он чтит его и любит), то, конечно, празднует оба дня… Вероятно, в тот приезд мой во Владимир видел я и молоденького келейника + преосвященного] Евгения [149], у которого я, несомненно, был с визитом. Виделись мы с этим бывым келейником, вероятно, и накануне 28–го, в субботу за всенощной в крестовой. Уже 28 лет прошло, и как много перемен!.. И не только нет тех, с кем участвовал я в служении в 1912 году, но много ли осталось тех, кто сослужил мне в 1927 году, — последнем моего служения в родном городе, в родных храмах. Да и о тех, кто еще здравствует, ничего не знаю. Здравствует ли о. М[ихаил] Аврор[ов] [150] и о. Ал[ексей] Владыч[ин] [151]?.. А из других отцев наших я не знаю, о ком и спросить как здравствующих? Разве о. М. Беляев [152] и о. М. Флоринский [153], о. А. Ильинский [154]? Да, я думаю, что здравствует о. В. Побко и мои ученик и о. Иоанн [155] и о. Александр] Солертовские [156]…

Но где они?.. Если о ком знаете, сообщите мне, — а им, если будет у Вас случай, от меня сердечный привет и благословение… Впрочем, все ли пожелают принять последнее, — теперь такие времена?.. А что знаете об о. Вас[илии] Лебедеве из Боголюбова [157]?.. О ком из братии Боголюбовского есть у Вас весточки?.. Всех растерял, — и имена–то из памяти уходят. Только общей формулой поминаю я братию обителей наших: Рождественской и Боголюбовской. А об о. Германе [158] нет ли слухов?.. Одних уж нет, а те далече!.. Бывает, что и теперь иной раз сблизишься, сроднишься с человеком, — а потом думаешь: лучше бы не сближаться… только лишняя боль сердцу. Так часто сбывается на нас слово Христово: «и разлучат вы» [159]… Знаю, все Господа ради терпеливо подобает нам понести, и, насколько возможно и я, грешный и нетерпеливый, смиряюсь. Но нелегко это бывает. И как подумаешь о всех этих прежних и новых разлуках, о всех и ушедших в иной мир, и о странствующих, еще в сей юдоли скорби находящихся; может быть, и недалеко от нас, но от кого и о ком не получишь никакой весточки, болью сжимается сердце и хочется плакать… и воздыхаю ко Господу со слезами: «О, сохрани тех, кто еще здравствует, кто дорог сердцу моему… сохрани их здравыми и благополучными до моего возвращения, — дай мне еще раз увидеться с ними в этом мире, утешиться общением с ними в молитвах и таинствах, усладиться беседою усты ко устом [160]!..» И только это обстоятельство, да то, о котором писал я в прошлом письме, — желание написать то, что задумано, обработать то, материал к чему заготовлялся в моих книгах и записочках в течение многих лет, — только эти два обстоятельства заставляют меня желать скорейшего освобождения. А что тяжело в моих условиях, — с этим я готов бы и помириться, тем более что заботы обо мне Ваши и других весьма облегчают мои тяготы, утешают и радуют меня.

Обещался я Вам написать заявление о скидке года, когда будет у меня бумага. Теперь есть бумага, а заявление все еще не написано. Не выберу времени… Вот я непременно хотел было написать Вам это письмо 28 окт[ября]; а пишу только 7 ноября. 28–го со мной случилось небольшое несчастье, которое принесло мне некоторое счастье. Пробились подошвы у моих кожаных сапог. Отдал починить.

Положили на них резиновые подметки. И в первое же утро, 28 окт[ября], когда я в них пошел за водой, я сразу же поскользнулся и упал. Как всегда, инстинктивно, чтобы удержаться, я хотел опереться на ладонь правой руки и сильно зашиб ее. Сгоряча боль не особенно сильно чувствовалась. Я убрал барак, но когда стал убирать сени, я не мог уже держать метлу. Пришлось идти к лекпому [161], — и, о счастье!.. — я пять дней был освобождаем. Отдохнул за это время. Но, к стыду моему, письма так и не написал… Большую часть этих безработных дней я отсыпался. Думал было писать Вам 2 нояб[ря] — это праздник Шуйской ик[оны] Б[ожией] М[атери] [162], мною чтимой. Но тут опять испытание. Взяли от меня моего доброго помощника, иерея Твер[ской] епар[хии], с которым мы месяца три душа в душу жили и который много облегчал мне мой труд. Теперь мне значительно тяжелее. Остаюсь я на той же работе и в том же бараке. Предстояло–то было нам обоим — идти за 7 километров вместе со всей бригадой и там вместе работать. Но для меня страшнее всего переходы, в особенности ночью и в гололедицу, как было в тот день. Да и мои вещи и иродов[ольственный] запас, полученные от Вас и здесь приобретенные… Так я и остался, хотя и состав бригады, обслуживаемый мною теперь, совсем другой, — ив этом отношении мне тяжелее нравственно…

Письмо Анюте [163] было на очереди прежде Вашего, она именинница 20 ноября, и ей кое–как за время отдыха написал. А Вам, видно, и сегодня не допишу. Прошлую ночь я дежурил и потому днем проспал почти до ¹/₂ 3–го или до 3 ч[асов]. Справивши кое–какие дела, я успел засветло написать эти две с половиной странички. Сейчас 11–й час ночи. Все спят, а я жду, когда идти в каптерку за хлебом. Хотел было продолжить письмо, но свет слаб, лампочки электрические] высоко подвешены, трудно глазам. Поэтому оставляю до завтра.