Твердые реки, мраморный ветер (СИ)

– Нет, ну это не всё, что я читал из истории за свою жизнь, я много читал и раньше, прочел наверное около двухсот книг, просто раньше это было как-то… без энтузиазма, а сейчас именно стало очень интересно – разбираться, сопоставлять.

– Какую тему ты хотел бы рассказать детям? – Спросил Менгес. Голос его оказался мягким и сильным одновременно.

– Хочу рассказать про то, как происходило становление американской цивилизации, как возникали первые города, про "Мэйфлауэр", про отцов-основателей и их принципы, про Пенна и Брэдфорда…

– И про индейцев тоже? – Так же мягко спросил Менгес, но в его вопросе уже почувствовался какой-то подтекст.

– Про индейцев? – Не понял Андрей.

Йолка сидела и чему-то усмехалась, словно предвкушая развлечение.

– Да, про индейцев, тоже расскажешь? Про то, как они жили до прихода европейцев и как стали жить потом и почему?

– Ну…, я не знаю, ну можно и об этом рассказать, только я пока не вижу, чем это интересно, хотя почему бы и нет! Рассказы про индейцев могут быть интересны детям.

– Могут, – согласился Менгес. – Рассказы про славную и дружную семью советских народов тоже детям могут быть интересны, и про Павлика Морозова, и про героическую борьбу смелых и добрых комиссаров со злыми плохишами-буржуинами – всё это может быть интересным.

– А ты неплохо знаешь русский фольклор, – рассмеялся Андрей.

– Вот именно, "фольклор", – непонятно с чем согласился Менгес, – а ты-то ведешь речь про историю, вот мне и интересно, как же ты собрался ее преподавать, если сам ничего о ней не знаешь.

– Да так же, как я рассказывал о генетике – открываю "Учебник XXV века", к примеру, разбираюсь сам, кое что еще смотрю в интернете, и…

– Генетика – это наука, – перебил его Менгес. – А история?

– История… тоже наука.

– Разве? А по-моему, нет.

– Странно, а что же это тогда??

– Проститутка.

– Я не понимаю, – покачал головой Андрей. – Почему проститутка?

– Потому что историю пишут те, кто выполняет тот или иной политический заказ. Взять например вашу Россию. Сто лет вам насаждали фантастические сказки про революцию и вторую мировую. И сто лет сотни миллионов людей вешали на свои развесистые уши эту клюкву. А что оказалось? Оказалось, что всё это сказки – с начала и до конца. Появился Виктор Суворов и кончились сказки, началось ревизионистское движение, как его ни подавляли, и спустя двадцать лет люди выяснили, что правды в советской истории было ровно ноль процентов.

– С этим я согласен, тут все понятно – коммунисты создавали легенды, оправдывающие их диктатуру, переписывали историю, но их время прошло, и нам всё-таки удалось узнать правду.

– Удалось, но всю ли? – С сомнением произнес Менгес? – Если ревизионизм начался, то насколько далеко он зашел? Слышал ли ты где-нибудь, что Нюрнбергский процесс – сплошь фарс и преступление против самой идеи правосудия?

– Слышал, но как-то так, ничего конкретного…

– Конечно, потому что политический истэблишмент Европы и Америки до сих пор не хочет признать правду. А ты почитай статьи… ну например таких людей, как Марк Вебер, Юрген Граф, Ричард Харвуд, Дэвид Дюк, Рас Грэната, Рональд Ленард, Майкл Харви, Роже Гароди, и ты поймешь – насколько далека правда от того, что мы имеем сейчас в качестве "признанной истории".

– Хорошо, я допускаю, что и сейчас мы не все еще знаем и многое знаем искаженно, но я-то не говорю о современной истории, я говорю об истории очень далекой, это ведь основание американской цивилизации, там-то ничего не может быть искажено.

– Почему?

– Как почему?

– Ну так, почему? – Продолжал гнуть свое Менгес.

– Ну потому что это было аж триста лет назад, и потому что там по сути и скрывать и искажать было нечего…

– Нечего?

– Нечего.

– Откуда ты знаешь?

– Ну…

– Оттуда же ты это и знаешь – из американских же источников, из их героических эпосов, воспевающих якобы героическое же прошлое нации. Советским людям сложно было расстаться с верой в справедливую отечественную войну? В справедливость "великой" революции? Сложно. А как ты думаешь – легко ли будет четыремстам миллионам американцев расстаться с их собственным фетишизированным и идолизированным выдуманным героическим прошлым?

– Выдуманном? Но не выдуман же Линкольн и Вашингтон, не выдуманы же "Декларация независимости" и…

– Нет, не выдуманы. – Согласился Менгес. – Просто они преподнесены так, словно висят в вакууме, словно из этого и состояла история Америки, а состояла-то она не из деклараций, а из реальных поступков, реального геноцида в том числе.

– Геноцида? Я не понимаю. Ты имеешь в виду индейцев.

– Я имею в виду их. Ты знаешь – сколько индейцев было в Америке, когда началось активное переселение европейцев, то есть к концу восемнадцатого века?

– Нет. Миллионов сорок-пятьдесят.

– Сто пятьдесят. А сколько их осталось к концу двадцатого века?

– Миллионов десять?

– Четыреста тысяч. Куда же делись остальные?

– Мммм… не знаю.

– Но ты же как-то объяснял себе этот факт – ты считал, что их было пятьдесят миллионов, а через двести лет, то есть после того, как они двести лет плодились и развивались, их осталось… десять миллионов? И как ты себе объяснял – куда делось сорок миллионов и всё их двухсотлетнее потомство?

– Я как-то об этом не думал.

– Вот именно. Если правильно промыть мозги, то люди даже "как-то и не думают". Ну а как ты сейчас можешь объяснить – куда девались сто пятьдесят миллионов индейцев? Да еще и со всем их потенциальным двухсотлетним потомством?

– Ты считаешь, что… что американцы их попросту… убили?

– Не всех. Некоторых убили, причем не только из огнестрельного оружия, но и прибегая к приемам биологической войны. Например, раздаривая индейцам одеяла, пропитанные тем, что оставалось от больных оспой. Устраивая массовые "вакцинации", которые были ни чем иным, как массовым заражением крови. Уничтожая пищевую базу индейцев. Например бизонов насчитывалось в те годы примерно столько же – около ста пятидесяти миллионов. А знаешь, сколько осталось к концу девятнадцатого века?

– Нет.

– Тридцать девять.

– То есть было убито… около трех четвертей! Но это ведь, возможно, было просто следствием растущего населения, которому не хватало…

– Ты не понял. – Менгес улыбнулся. – Я не сказал "тридцать девять миллионов", я сказал – "тридцать девять".

– А…!! Охуеть…

– И убивали их не для пропитания. За скальп индейца платили сумму, эквивалентную нынешним двадцати тысячам долларов. Как ты думаешь, к чему это привело, если учесть, что из Европы в Америку ссылали прежде всего преступников? Это привело к резне, так как можно было быстро обогатиться.

– Но ведь индейцы и сами снимали скальпы…

– Ты это по художественным фильмам знаешь?

– В общем, да…

Художественные фильмы – это не источник информации, мне кажется это и ребенок должен понимать. Вот например есть прекрасный писатель – Робер Мёрль. Написал несколько отличных художественных книг, и среди них – "Смерть – мое ремесло" – якобы исповедь Рудольфа Гёсса, коменданта Освенцима. Всем хороша книжка, кроме одного – строится она целиком на показаниях самого Гёсса, которые были выбиты из него жестокими пытками, и которые категорически противоречат исторической правде, а голос этих вот историков-"ревизионистов", которые вскрывают эти факты, до Мёрля не дошел. Книга получилась хорошая, но исторической ценности в ней – ноль. То же и с индейцами. Скальпы друг с друга снимали еще с шестнадцатого века именно европейцы, шотландцы или ирландцы – сейчас точно сказать не могу. И когда индейцам англичане стали платить за скальпы испанцев и французов, а испанцы в свою очередь платили индейцам за скальпы англичан, то резня и пошла, но стоит ли обвинять в этом индейцев в большей степени, чем самих "носителей культуры"?

Андрей, заваленный информацией, молчал.

– Или взять День Благодарения – старый добрый американский праздник, с которым связано столько традиций. Легко ли будет американцам узнать, что лубочная версия его происхождения категорически расходится с исторической правдой?