Мифы, в которых нам жить

Тяжелая жизнь и жестокий нрав неандертальца отошли в прошлое и стерлись из людской памяти примерно сорок тысяч лет назад, когда закончился ледниковый период. Вслед за этим довольно внезапно на Земле появилась значительно более развитая человеческая раса — собственно Homosapiens, наш прямой предок. Именно ему большинство ученых приписывает чудесные наскальные рисунки в пещерах французских Пиренеев, в гротах на берегах Дордони и среди холмов испанской Кантабрии. Тот же человек вырезал из камня, мамонтовой и слоновой кости крохотные женские скульптуры, прозванные «палеолитическими Венерами»; эти фигурки являются, по-видимому, первыми на свете произведениями человеческого искусства. Выставленные для поклонения черепа пещерного медведя (как, впрочем, и захоронения или примитивные кремневые орудия труда) — еще не образцы искусства в том смысле, в каком я здесь употребляю это слово. У женских фигурок не было ступней, так как их вставляли прямо в землю в небольшом домашнем святилище.

Важно отметить, что мужчины на пещерных рисунках той эпохи всегда одеты, а женщины, наоборот, неизменно обнажены — они просто стоят безо всяких украшений. Эта особенность отражает психологическую и, следовательно, мифологическую значимость мужского и женского начала. Женщина мифична и без прикрас: она не только является источником и дарительницей жизни, но и околдовывает самим своим прикосновением, присутствием. Не менее таинственна и согласованность ее циклов с фазами луны. С другой стороны, мужчине необходим наряд — он приобретает свои силы и исполняет некую частную, ограниченную социальную роль или функцию. Как отмечали и Фрейд, и Юнг, в младенчестве мать воспринимается как сила природы, а отец — как власть общества. Мать рожает ребенка, кормит его, и в детском воображении может представать, подобно колдунье из сказки про Ганса и Гретель, матерью пожирающей, готовой проглотить собственное порождение. В силу этого отец связан с инициацией: мальчика он посвящает в предстоящую социальную роль, а девочке дает первые и главные впечатления о природе мужского начала, пробуждает ее к общественной роли женщины рядом с мужчиной. Палеолитических венер всегда находят неподалеку от домашнего очага, а изображения наряженных мужчин — в темноте дальних уголков пещерных храмов, в окружении любовно выписанных звериных стай. Одеждой и позами мужчины напоминают шаманов более поздних примитивных племен, так что эти наскальные рисунки несомненно связаны с ритуалами охоты и посвящений.

Теперь я хочу познакомить вас с легендой североамериканского индейского племени черноногих, которую я уже пересказывал в первом томе «Масок бога» («Первобытная мифология»). Это предание лучше всех мне известных объясняет, как охотники-живописцы палеолита должны были понимать обряды, проводившиеся в загадочно украшенных пещерных святилищах. Миф черноногих рассказывает о преддверии одной зимы, когда индейцы не смогли запастись достаточным количеством бизоньего мяса: животные упорно ускользали от охотников, пытавшихся сбросить их с горы. Когда стадо подгоняли к обрыву, бизоны сворачивали у самого края в сторону и уносились прочь.

Случилось так, что однажды утром девушка из голодающего селения, расположенного у подножия отвесной скалы, пошла за водой и, подняв глаза, увидела стадо бизонов, пасущихся вверху на равнине, у самого обрыва. Девушка крикнула бизонам, что выйдет замуж за любого из них, если стадо запрыгнет в загон. И вот животные бросились к обрыву, многие сорвались и разбились насмерть. Девушка, конечно, удивилась и обрадовалась, но потом, когда огромный бык одним махом перескочил через ограду загона и помчался на нее, ее охватил ужас.

— Пойдем со мной, — велел бык.

— О, нет! — Девушка попятилась, но бизон напомнил про ее обещание, заставил подняться наверх и увел через прерию прочь от дома.

Тот бизон был духом стада — героем скорее мифическим, чем реальным Его близнецы встречаются в легендах всех примитивных охотников' это получеловек-полузверь, персонаж шаманского толка, в котором как и в образе Едемского змея, человеческое невозможно отделить от животного. Однако в контексте сказаний мы без труда примиряемся с обеими гранями его природы.

Пропажу обнаружили лишь после того, как обрадованные «свалившейся с неба» удаче жители деревни закончили добивать бизонов. Отец девушки отыскал ее следы и, углядев рядом отметины копыт, сбегал домой за луком и стрелами, а потом поднялся на плоскогорье. Одолев немалый путь, он пришел к бизоньему болотцу и увидел неподалеку стадо. Охотник был утомлен и решил посидеть, пытаясь сообразить, что же делать дальше; тем временем прилетела сорока.

— О! — воскликнул человек. — Какая красивая птица! Ты ведь всюду летаешь… прошу тебя, как увидишь мою дочь, скажи ей, что отец ждет ее тут, у бизоньей лужи.

Изящная длиннохвостая белобока вспорхнула и полетела прямо к стаду; углядев среди бизонов девушку, она села на землю и принялась деловито вертеть головой, будто выискивая жучков, а сама тем временем подбиралась все ближе к пленнице. Оказавшись рядом, сорока сказала:

— Отец ждет тебя у бизоньей лужи.

Девушка испуганно оглянулась: в нескольких шагах от них дремал ее нечаянный муж.

— Тихо!.. Возвращайся, — прошептала она, — и скажи, чтобы отец не уходил.

Птица вернулась с этой вестью к болотцу, а бык-вожак тем временем проснулся.

— Сбегай-ка за водой, — велел он.

Девушка поднялась на ноги, сняла с головы мужа рог и направилась к пруду. Отец тут же крепко схватил ее за руку.

— Нет, — возразила девушка. — Он прибежит и убьет нас обоих! Нужно ждать, пока он опять заснет, тогда я ускользну незаметно, и мы Убежим домой.

Она наполнила рог водой и вернулась к мужу. Бизон осушил рог одним глотком, потянул носом воздух и сказал:

— Чую человека. Он еще раз принюхался, поднялся с земли и заревел. Каким же ужасным был этот рев!

Бизоны вскочили на ноги. Они хлестали себя по бокам короткими хвостами, вскидывали морды и мычали, а затем, взрывая копытами землю, бросились врассыпную на поиски. Они скоро добрались до болотца и насмерть затоптали беднягу индейца, который пытался спасти свою дочь. Быки поддевали его рогами и вновь сбрасывали под копыта, пока на земле не осталось ни кусочка тела.

— Отец, отец мой! — кричала девушка, и по лицу ее катились слезы.

— Ага, вот как ты плачешь по своему отцу! — сурово заявил бык. — Надеюсь, теперь ты понимаешь, что мы чувствуем, когда режут и убивают наших матерей, отцов и всю родню. Но мне жаль тебя, и я дам тебе еще один шанс. Если тебе удастся оживить отца, отпущу обоих домой.

Несчастная девушка поговорила с сорокой и упросила ее разыскать в изрытой земле кусочек отцовского тела. Птица долго обшаривала болото длинным клювом и наконец наткнулась на осколок позвонка. Девушка осторожно извлекла его из грязи и, спрятав за пазухой, запела волшебную песню. Вскоре у нее под рубахой уже угадывались очертания мужчины. Приподняв подол, девушка узнала отца, но он еще не ожил, и потому девушка вновь опустила рубаху и продолжала петь, пока отец не задышал. Он встал на ноги, а сорока с радостным стрекотанием взлетела в небо. Вожак был поражен.

— Много странного мы сегодня видели, — сказал он остальным бизонам. — Человек, которого затоптали до смерти, снова жив. Люди и вправду сильны. А теперь, — обернулся он к девушке, — прежде чем вы с отцом уйдете, мы научим вас нашим песням и танцам. Никогда их не забывайте.

Дело в том, что это были волшебные песни и танцы: с их помощью можно вернуть к жизни убитого людьми бизона, — подобно тому, как был возвращен к жизни убитый бизонами человек.

И быки затанцевали. Как подобает таким огромным зверям, шаг их был размерен и тяжел, а сопровождающая песня — медленна и торжественна. Когда танец закончился, большой бизон сказал:

— Идите домой и не забывайте того, что видели. Научите этому танцу и песне свой народ. Священные предметы этого обряда — голова и шкура бизона; танцующие должны надевать их.