Адепты. Эзотерическая традиция Востока

Под изящной фантазией на тему китайских бессмертных смутно вырисовываются очертания строгой идейной структуры. Как и у западных святых, философский аспект разъясняется редко. И тем не менее эти бессмертные почти точно соответствуют сонмам греческих героев, таких, как Ахилл, Улисс и Эней [224]. Те исторические факторы, которые, возможно, и существовали изначально, подчинились общей концепции, или идее, колыбелью которой, вероятно, была Индия. Высвободив божественные внутренние ресурсы, заключенные в его собственной природе, человеческое существо может переступить обычные ограничения, налагаемые человеческим состоянием, и подняться до середины пути между богами и смертными. Оно может стать заступником; к нему можно обращать молитвы; оно являет собой пример потенциальной силы и мудрости, скрытых в глубине души человека.

Многое из своего формального устройства даосизм позаимствовал у буддистов, включая детально разработанную концепцию строения вселенной. Существовали небесные миры, где обитали высшие божества, существовали и низшие миры, населенные всевозможными тварями. Видимым был только мир смертных, остальные же сферы могли посещать только невоплощенные или освобожденные от телесной оболочки. В то же время в человеке были заключены силы, с помощью которых он мог перемещать собственное сознание, преодолевая все ограничения своей телесной формы, и во время медитации ему, возможно, выпадало счастье смешиваться с жителями какой-нибудь запредельной сферы.

Бессмертные не только составляли фантастическое племя, сотканное из основ и фантазий; они представляли собой проекцию представления человека о собственном потенциале. Человеческому существу всегда нравилось верить, что в нем скрыта способность к духовной и интеллектуальной свободе, к счастью и развитию до более совершенного состояния. Следовательно, бессмертные были проекцией самого человека. С этой точки зрения они не были полностью плодом воображения, потому что человек не считал свои мечты всего лишь иллюзиями. Учения даосизма и буддизма уверяли его в том, что он действительно является гражданином гораздо большей и прекрасной вселенной, чем представляет в своей повседневной борьбе за существование. Он не только верил, но и интуитивно знал, что есть существа, превосходящие его. Он знал, что они должны существовать, и был вполне готов признать, что они составляют ранги, или иерархии, богов и божков подобно престолам, владениям и чинам, о которых упоминает Св. Павел.

Любопытное сочетание высокого идеализма и чрезвычайно практического образа мыслей, характерное для китайского ума, естественно, привело к формализации концепции бессмертных. Эти создания не просто обладали почти беспредельными магическими силами, но и составляли компанию очень счастливых существ, не испытывавших ни голода, ни жажды, не знавших нищеты и боли, наслаждавшихся тесными дружескими отношениями и бывших бесконечно далекими от жестокостей прогнивших политических систем. У них было собственное правительство, и поскольку они сочетали блаженное состояние с проницательным умом, то могли, если их попросить надлежащим образом, способствовать улучшению человеческого поведения, как индивидуального так и коллективного. Мало-помалу характерные черты этих небожителей перемешались с чертами буддийских лоханов; они становились учителями тех, кто мог устанавливать с ними внутреннюю связь, и благожелательными служителями искавших истину смертных, которые отвергали житейскую мудрость, посвящая себя эзотерической философии.

Столь сложная структура неизбежно расширялась и в конце концов поглотила любимых героев, ученых и лидеров культуры, которым отвели различные места в трансцендентальном мире китайской метафизики. Почти каждый почитаемый человек посмертно возводился в какое-нибудь достоинство, дававшее ему право на всенародное поклонение.

Естественно, это поклонение переходило в рамки религии и раздувало пантеон до невероятных размеров. Просвещенные императоры, победоносные генералы, выдающиеся поэты, известные ученые и прославленные предки получали свою долю всеобщего восхищения. Свои божества имелись даже у входных дверей, крепостных валов, стен, подвалов, садов, постоялых дворов, мостов и домашних очагов. В отличие от древнегреческих нимф, дриад и сатиров, большинство из них было не просто воображаемыми созданиями или элементами. Они восходили к живым людям, некогда чем-нибудь прославившимся или достигшим высокого положения и вспоминаемым с восхищением.

Таким образом, китайских иллюминатов можно разделить на три главных класса. Первый составляли добродушные ученые, общавшиеся друг с другом в какой-нибудь излюбленной бамбуковой роще, писавшие поэмы, обсуждавшие политику и спорившие о проблемах логики и разума. Были и странствующие монахи и священнослужители, которые в результате глубокого размышления над содержанием тайных книг и письменных свидетельств своих орденов обрели интуитивные способности и внутреннее видение и понимание, благодаря которым могли исследовать окружавшую их невидимую вселенную. Следовательно, они обладали знанием, как правило, недоступным или недостижимым для профанов. Эти праведники более всего соответствуют западной концепции благочестия и были в должное время и вполне справедливо канонизированы. Третья группа — это великий «полиглот», в основе ее воззрений лежит отчасти инстинктивное желание человека возвеличивать чудесное, отчасти фольклор и легенды, отчасти научно-религиозное убеждение в возможности качественного развития человеческого существа до тех пор, пока оно не выйдет за пределы постижимого и не превратится в создание уже не человеческое, но еще и не вполне божественное. Оно, следовательно, становилось бессмертным Смертным, жившим на границе, соединявшей видимое с невидимым. Все было возможно для такого существа, и все же оно не было изолировано от великого вселенского плана. Оно в большей или меньшей степени указывало путь, по которому должен следовать обычный человек, ибо в каждом человеческом существе есть бессмертный Смертный, вечно старающийся вырваться из земных пределов и жить в более чистой атмосфере небесных сфер. Бессмертные не заменяли великих богов Китая, но жили, внутренне укрепленные плодом древа бессмертия, на склонах небесной горы.

Прежде чем продолжить разговор о даосских бессмертных, следует прерваться и обратить внимание на то, что типичный китайский ученый-философ сочетал весьма рациональные приемы с большими интуитивными способностями к рефлексии [225] и прозрению. Он был не только широкообразованным, но и очень просвещенным человеком. Он чтил традицию, однако часто трактовал ее мистически или символически. Он был идеалистическим реалистом, жившим по строгим моральным и этическим законам. В личной жизни он занимался упражнениями, приличествовавшими индусскому праведнику, но, когда говорил или писал, строго следил за логикой и давал слишком мало пищи для народных суеверий. Однако в глубине души мудрецу хватало мужества признать реальность сил и способностей, не объяснимых известными законами физики. Подобно Платону, он подтверждал существование богов и их управление человеческими делами, но также и допускал, что каждый человек несет ответственность за свою судьбу и должен усердно заниматься исправлением и улучшением собственного характера. Таким образом, можно сказать, что в Китае в одно и то же время существовали искатели истины нескольких типов и, остававшиеся при этом крайне индивидуалистическими, имели много общего в своих взглядах.

Преподобный Обри Мур составил вступительную статью к переводу произведений Чжуан-цзы, подготовленному Гербертом А. Гейлзом. Упоминая о встрече императора Яо с отшельником, преподобный Мур говорит относительно мудрецов: «Однако более великим, чем Яо и отшельник, является божественное существо, которое обитает на таинственной горе в состоянии полного невозмутимого бездействия. Для мудреца жизнь, следовательно, означает смерть всего, что люди считают жизнью, жизнью видимости или репутации, делания или действия, существа или отдельной личности. Мудрец ничего не знает о разнице между субъективным и объективным… мудрец видит множество, исчезающее в Едином, в котором встречаются и сливаются субъективное и объективное, позитивное и негативное, здесь и там, где-то и нигде».