Твердые реки, мраморный ветер (СИ)

– Обрати внимание на кончики пальцев, на кончик языка, на губы, ты чувствуешь их? Чувствуешь так же, как обычно?

Внимание пробежалось по телу, и вдруг я удивился. В самом деле, ощущение кончиков пальцев исчезло, их словно нет! Кончик языка исчез и стали исчезать губы, и исчез подбородок! От возбуждения я вздрогнул всем телом, и странное онемение исчезло.

– Да, удивительно! – смеясь, воскликнул я. – В самом деле, я ВООБЩЕ не чувствовал… интересно, а если бы потерпеть дольше?

– Это – другое направление исследований, – с нетерпением перебил русский, но теперь ты понимаешь, что наши ощущения существуют лишь в движении. Просто мы не замечаем, что двигаемся всем телом непрерывно, микроскопические движения, постоянно. Только во сне мы полностью на длительное время можем лежать без движения, и неудивительно, что ощущения при этом полностью пропадают, но так как человек в это время спит, он не может исследовать это состояние, если только не осознает себя во время сна, но я о другом – можно зажать в ладони камешек и – как ты сейчас – перестать совершать движения этой рукой. Кулак фиксируется в одном положении и все. Начиная с какого-то момента ощущение камешка исчезает полностью. И вот тут можно начать тренировать свою уверенность – есть камень в кулаке или нет? Это в сто раз сложнее, но постепенно тренировки приносят результат, уверенность в самом деле можно выращивать, и можно гибко управлять своей уверенностью, как тебе захочется.

– До каких пределов? – поинтересовался я.

– Каждый раз, когда тебе кажется, что предел достигнут, оказывается, что это не так, – уклончиво ответил русский.

– Значит, – медленно начал я, – сейчас ты здесь пробуешь на прочность… новые пределы?

– Да. – Русский посерьезнел. – Иногда силы, которые мы вызываем к жизни, оказываются менее управляемыми, чем нам это представляется…

– В этом причина того, что ты не снимаешь свой рюкзак? – Я сначала рассмеялся своей шутке, но при виде выражения лица русского, смех застрял у меня в горле и я откашлялся. – Причина, значит, в этом?

– Да. Я тренируюсь в уверенности в том, что нахожусь не в том месте, где нахожусь.

– Вот как! – Только и смог произнести я. – Ты это… серьезно?

– И еще не в том времени, – продолжал русский. И выглядел он при этом совершенно серьезным.

– То есть ты всерьез полагаешь, что если ты создаешь уверенность в том, что ты находишься в другом месте и другом времени… господи, но это же совершенно невозможно, это чистое безумие!

– Раньше мне тоже так казалось, – ответ русского был уклончив.

– Послушай, Андрей, – наклонившись к нему через стол, страстно произнес я, – ну нельзя всерьез верить в это. Камешки в кулаке или там листочки со словами, это понятно, но НЕЛЬЗЯ всерьез верить в то, что ты, о господи, перенесешься сквозь пространство и время.

– Почему? – только и спросил русский?

– Господи, ну как "почему"?

– Потому что этого никто еще не делал?

– Да нет же, дело не в этом, причем тут "делал" или "не делал", но… – я замолчал в бессилии. В конце концов, сложнее всего отвечать на самые дурацкие вопросы, это всем известно. Почему наш мир трехмерный? Ну вот ответь-ка на этот вопрос? Почему… да сколько угодно можно задать "почему". Что это вообще за вопрос такой – "почему"? Не всякий грамматически правильно заданный вопрос имеет смысл, это же ясно.

Я молча смотрел на русского, а тот – на него. Молчание затянулось. Подул слабый ветерок. Наконец-то официанты стали приносить ужин, и я обрадовался тому, что теперь можно под благовидным предлогом прекратить разговор. Русский продолжал смотреть на меня, и мне стало неуютно. За соседним столиком голландки снова чему-то рассмеялись, и смех этот показался совсем не таким отвратительным, как раньше, снова возник образ длинных ног. Я обернулся и посмотрел – черт возьми, роскошные ноги… Одна голландка была в толстых шерстяных носках, зато другая – в тоненьких и дырявых, и я с неожиданной яркостью представил, как я ласкаю ее большие ступни, целую, как она закрывает глаза и отдается…

– ОК, спасибо за разговор, было очень-очень интересно, – я неловко встал. – Еду несут, приятного аппетита.

– Приятного аппетита, – ответил русский и принялся уплетать поставленный перед ним острый томатный суп.

Проходя мимо голландок, я пожелал приятного аппетита и им, и те ответили с таким энтузиазмом, что мне подумалось, что вопрос не в том – соблазню я кого-то или нет, а в том – какую выбрать. А может, дадут обе? Секс втроем… Указав замешкавшемуся официанту на свой столик, я дошел до кабинки туалета. Занято. А, во дворе же была еще кабинка… Быстро сбежав по лесенке вниз, я приметил совершенно уже спрятавшуюся в темноте деревянную кабинку туалета. Видимо, пользовались ей редко, когда остальные были заняты, так что внутри не было ничего, даже туалетной бумаги. Писать хотелось уже сильно, так обычно бывает, живешь себе и ничего, а как понимаешь, что сейчас можно в туалет сходить, так сразу хочется… рассуждая над этой удивительной особенностью человеческой психики, я опорожнил мочевой пузырь, не особенно выбирая – куда льется струя. Неожиданно и кишечник дал о себе знать.

– Черт с ним, – пробормотал я, присаживаясь над дыркой, грубо вырубленной в досках. – Опытного трекера ничем не проймешь!

В кармане полартека был кусок туалетной бумаги, вполне достаточный для таких аварийных случаев, и я вертел его в руках, так как заняться было больше совершенно нечем. "А суп-то остынет" – мелькнула мысль, за ней – другая, и вскоре от нечего делать я стал вновь перебирать в памяти разговор с русским. Вот чудак! Кретин! – рассмеялся я. Надо же – верить в такую чушь. Псих он и есть псих, хотя среди гениев часто попадаются психи, и когда они еще не были признаны гениями, они считались психами, а было бы здорово… Мне представилось, как журналисты… нет, журналистки с длинными ногами, обступив меня, расспрашивают: "расскажите, как вы познакомились с Андреем, Вы и вправду были самым-самым первым из тех, кому он рассказал о своей гениальной идее перемещения в пространстве-времени? Боже – как интересно". А я бы им отвечал: "да, я был самым первым, это случилось в Гималаях" – тут конечно ахи, восклицания, неужели в Гималаях! – да, мы познакомились совершенно случайно… знаете, я поначалу принял его за сумасшедшего! – ах, не может быть, ну надо же, боже как интересно… да, и только потом, когда мы расстались и я пошел… извините, но история такова, какова она есть, правда? – я смотрю в широко открытые голубые глаза журналисточки, я смущаю ее своим натурализмом, – понимаете, мне захотелось в туалет, по правде говоря, мне захотелось не столько справить нужду, сколько поиграться… ну вы понимаете, – еще более смущенные глаза девушки, она восхищена моей прямотой и необычностью, и, кажется, не откажется продолжить интервью в более интимной обстановке, – и вот я сижу значит и думаю – а что если в самом деле все так и есть?

"А что, если в самом деле так и есть". Эта мысль прозвучала в моей голове как-то особенно громко, и все фантазии с длинноногими журналисточками исчезли. Толстые доски туалетной кабинки поглощали все звуки снаружи, да и вряд ли было этих звуков много, разве проходящие вдалеке официанты могли брякнуть посудой. Темнота уже сгустилась окончательно, и я вспомнил, что фонарик-то в карман полартека не положил – думал, что до ужина еще схожу в свою комнату. Кабинка была в глубине деревьев да еще и сбита на совесть, так что темно было внутри абсолютно.

"А что, если в самом деле так и есть"! Мысль была такой громкой, что я рассмеялся, но на самом деле мне было не смешно – этим смехом я хотел заглушить нарастающий страх. Хорошо тому русскому, он тренировался управлять своей уверенностью, а что если сейчас я испытаю вдруг такую сильную уверенность, что нахожусь, скажем, в средневековой Франции, что возьму и окажусь там? А что там русский говорил на счет того, что мол мы не всегда можем управлять силами, которые вызвали к жизни? Или он говорил что-то другое?