Приходи, следуй за Мною. Беседы по притчам Иисуса. Том 2

Быть иудеем не имеет ничего общего с еврейской расой. Есть иудеи среди индусов, есть иудеи среди джайнов, есть иудеи среди буддистов. Быть иудеем — это позиция.

Христос не преуспел: христиане — это иудеи! Христос преуспевает только в том случае, когда любовь побеждает закон, когда дух побеждает материю, когда безмолвие побеждает язык, когда поэзия побеждает прозу. Когда жизнь не управляется законами экономики, инстинкта, истории, но управляется благодатью — вот тогда Иисус преуспевает.

Не думайте, что вы не иудеи. Из ста человек девяносто девять процентов — иудеи. Лишь изредка, один человек не иудей. Этот человек живет жизнью любви. У него нет шаблона, под который нужно подгонять свою жизнь: он живет от мгновения к мгновению; он течет от одного мгновения к другому мгновению без всякой идеи о том, куда он направляется, без всякой цели. Так возникает свобода.

Только в свободе есть сознание, только в свободе есть Бог. Бог — это полная свобода. Если вы живете от мгновения к мгновению, не зная, куда направляетесь, не зная, откуда приходите, — если и прошлое, и будущее не имеют значения, если хоть какое-то значение, хоть какую-то реальность имеет лишь настоящее, — только тогда вы выходите за пределы того, чтобы быть иудеем.

Каждый рождается иудеем. Редко, очень редко, человек умирает не иудеем. Это редкое благословение. Просто называть себя христианами ничего не меняет. Меняется только ярлык. Меняется упаковка, содержимое остается тем же самым.

Иисус потерпел неудачу, — но не потому, что его революция не была достойна успеха. Иисус потерпел неудачу, потому что его революция была чрезмерна для вас, она превзошла ваши пределы. Невозможно лишь просто смотреть так далеко, так высоко. Ваши глаза зафиксированы на земле;

вы совершенно забыли о небе. И поскольку вы совершенно забыли о небе, вы забыли, что у вас есть крылья. Глядя вниз, пробираясь ощупью во тьме земли, вы стали пресмыкающимися — подобными змеям. Вы больше не птицы, птицы небесные.

Иисус потерпел неудачу, поскольку вы глубоко погружены в подсознательное. И Иисус будет терпеть неудачи; само его усилие таково, что успех почти невозможен. В том, что касается общества, он никогда не преуспеет. Успех возможен только с отдельными личностями.

Поэтому, все те, кто познал... Спросите пробудившихся: Будду, Иисуса, Кришну, Заратустру. Вы всегда увидите, что они настаивают на индивидуальном. Они хорошо знают, что ожидать высокого роста можно лишь от немногих. Большая часть человечества будет делать все, чтобы держаться за свое рабство, чтобы оставаться безопасными в своем тюремном заключении, чтобы оставаться в комфорте, — и жить как-нибудь, влачить жизнь как тяжелую ношу; и умереть как-нибудь. Большая часть людей не будет слушать, не поймет, не попытается преобразовать себя. Религия — это индивидуальное дело.

И у религии нет никакого имени. Когда кто-нибудь становится религиозным, тогда немедленно он перестает быть индусом, мусульманином, христианином. Он просто становится религиозным человеком. Это понимание; это иной род познания, иной способ зрения. И когда вы смотрите по-другому, вы видите другую реальность. Реальность зависит от вашего взгляда. Если ваш взгляд меняется, меняется и реальность.

Если вы расчетливы, вы никогда не узнаете ничего большего, чем материя, поскольку у расчета есть свое ограничение. Если вы слишком арифметичны, вы никогда не сможете узнать, что есть красота, что есть добро, что есть истина. Вы никогда не сможете узнать, поскольку расчет не в состоянии привести ни к чему такому.

Как вы узнаете красоту цветка с помощью арифметики? Вы можете пересчитать лепестки, но упустите красоту. Вы можете пересчитать части, но упустите целое. Вы точно упустите красоту, окружающую цветок, существующую подобно атмосфере вокруг цветка, но не схватываемую пересчетом лепестков. Вы должны забыть расчеты, вы должны забыть рассчитывающий ум.

Ум — это иудей. Когда вы выходите за пределы ума, вы входите в иной мир: мир, который не может быть рассчитан, мир, который не может быть объяснен; мир, который есть тайна и который останется тайной. Чем дальше вы углубляетесь в него, тем больше тайна; чем больше вы познаете, тем меньше вы знаете. И наступает момент, когда вы по-настоящему знаете его, вы знаете лишь одно: вы ничего не знаете.

О Бхагаван, сегодня, когда вы говорили, мне хотелось танцевать. Вы упомянули даже Казантзакиса, которого я люблю. Но я чувствовал, что танцевать запрещено, хотя и сидел позади. Ашрам кажется мне консервативным, но, может быть, я не танцевал из-за своего собственного консерватизма. Это вопрос?

Вовсе нет. Это признание.

Ашрам не консервативен. Но вы все консервативны, и вы создаете ашрам. Этот ашрам не мой, он ваш. Если бы он был мой, он не был бы консервативным, но я один, и я не могу создавать ашрам. Я здесь пришелец. Он состоит из вас, вы консервативны, и ашрам становится консервативным. Он не может выйти за ваши пределы, поскольку вы — его составляющие части. Он — сумма всех ваших консерватизмов.

Но кто беспокоится об этом? Если вы действительно в состоянии танца, то кто беспокоится? Тогда вы можете танцевать хоть на дороге. Может быть, явится полиция и заберет вас в тюрьму, но с этим все в порядке. Что вы можете сделать? Если вы можете прекратить танец, тогда им не стоит и заниматься. Он был, должно быть, игрой ума, он был, должно быть, лишь идеей, идеей о том, что вы хотели бы танцевать.

Но, на самом деле, вы не хотите танцевать. Когда возникает танец, он — не идея ума; вовсе нет. Он — потрясающая энергия тела. Он имеет свою собственную силу. Он овладевает вами, вы ничего не можете с ним поделать. Вы забываете ашрам, вы забываете общество, вы забываете мир. Вы беспомощны; танец владеет вами. Тогда в вас входит нечто извне ваших пределов.

То была, наверное, лишь идея ума. Вот почему вы остановили ее. Идеи можно остановить, но когда вами овладевает что-то, вы ничего не сможете сделать, чтобы остановить это. Это случается; это не делается. И когда что-то случается, оно божественно. Когда вы делаете что-то, оно обыкновенное, человеческое.

Это не вопрос. Это признание. И вы говорите, что любите Казантзакиса. Это тоже, может быть, лишь идея ума. Люди любят вещи, которых недостает им в жизни. Читая книгу «Грек Зорба», вы можете полюбить Зорбу, но если вы повстречаетесь с ним, он вам может не понравиться. Он совершенно другой, совершенно не такой, как вы. Даже Казантзакису никогда не было легко с Зорбой. Они были друзьями; Зорба ведь был реальным человеком, это не вымышленный характер. Даже Казантзакису было нелегко с ним, ведь он был человеком совершенно иного типа. Он был абсолютным жизнелюбом, абсолютно принадлежащим мгновению. Ничего, кроме счастья, для него не имеет значения.

Конечно, это выглядит очень большим себялюбием. Только печальные люди кажутся несебялюбивыми, счастливые люди всегда выглядят себялюбивыми. И счастливых людей всегда осуждают. Когда все общество несчастно, как вы осмеливаетесь быть счастливыми? Когда каждый так несчастлив, вы должны быть очень себялюбивыми, чтобы чувствовать себя счастливыми. Не улыбайтесь, когда каждый плачет и рыдает. И не смейтесь. Жизнь полна страданий, и ваше поведение будет выглядеть неприличным.

Человека, подобного Зорбе, не принимают ни в одном доме. Вы не разрешили бы ему остаться у вас, поскольку само его присутствие вносило бы беспокойство. Он не верит ни в какую мораль. Он знает только одну мораль: мораль счастья.

И я говорю вам, что это и есть единственная имеющаяся мораль. Все остальное — хлам. Только счастливый человек может быть моральным. Только счастливый человек не заинтересован в том, чтобы сделать несчастными других людей; только счастливый человек создает вокруг себя атмосферу, в которой и другие могут быть счастливыми. Но этим другим не понравится мысль о том, что вы счастливы, когда они несчастны.

Вы можете любить Зорбу, но вы не позволите ему быть гостем в вашем доме. Он ненадежен. Такой счастливый человек опасен! На печальных, мертвых людей можно положиться. Они не сбегут с вашей женой! А Зорба может сбежать с ней. Он живет мгновением. У него нет будущего, нет прошлого; нет рая, нет ада. Он поистине в настоящем мгновении.