Приходи, следуй за Мною. Беседы по притчам Иисуса. Том 4

Если я смогу прийти в ваше сновидение, вы испугаетесь. Сновидение - это очень частная вещь: никто не может войти в сон кого-то другого. Обычно это невозможно. Даже двое любящих не могут войти в сон друг к другу. Сновидение - это совершенно частное дело каждого, и если кто-то может войти в ваш сон, будет нарушено ваше право на частную собственность. Вы будете бояться этого. Если кто-то может войти в ваши сновидения, то он может наблюдать ваши мысли, он может наблюдать ваши чувства, он может видеть вас изнутри... отсюда страх. Вы только подумайте об этом. Если кто-то может заглянуть в вас и увидеть ваши мысли и ваши чувства, вы будете напуганы до смерти. Потому что каждый несет в себе так много безобразного...

«Если бы вы могли заглянуть друг в друга, - говорят психологи, - если бы люди могли заглядывать друг в друга, любовь была бы невозможной». Дружба оказалась бы невозможной; в мире были бы одни только враги. Вы вспомните, что вы думали о своем любовнике: немного гнева, и вы готовы убить его. Если бы люди могли читать мысли другого, это было бы совершенное насилие; отсюда и страх. Человек испугался.

Эти люди просили, чтобы свершилось чудо. Оно случилось, но они не были к нему готовы. Потому что для того, чтобы увидеть чудо, вам нужно совершенно другое видение, совершенно другая структура психики. Чудеса случаются каждый момент - все существование является чудесным, и каждый момент жизни является чудом. Вы не сможете найти больших чудес, чем все то, что происходит вокруг вас. Но вы не понимаете этого, вы не видите этого, вы не готовы к этому. Вы все время живете в своем однообразном, скучном уме, вы почти спите.

Я слышал такое. Работник социального обеспечения однажды сказал убежденному пьянице: «Когда мы встречались последний раз, я был очень счастлив, потому что вы были трезвым. Сегодня я несчастлив, потому что снова вижу вас пьяным». «Сэр, - сказал пьяница, - сегодня моя очередь быть счастливым».

Ваше счастье состоит из вашей бессознательности. Когда вы сознательны, вы становитесь несчастными. И пока вы не сможете быть счастливыми сознательно, ваше счастье будет не многого стоить. Я работаю со многими людьми: в тот момент, когда они начинают становиться сознательными, они становятся несчастными. Они приходят ко мне и говорят: «Что вы делаете? Мы пришли сюда, чтобы стать более счастливыми, но чем более сознательными мы становимся, тем в большей степени чувствуем себя несчастными». Потому что счастье, которое было основано на их бессознательности, исчезает, а это было все счастье, которое они знали. Они не знали никакого сознательного счастья. Они становятся несчастными, они лишаются иллюзий.

Если они сбегают, они теряют возможность. Если они настойчивы, то сначала счастье от бессознательности исчезнет, и будет некоторое время. Некоторый интервал агонии, большого хаоса, большой анархии. Они потеряют свою личность, свою индивидуальность. Они не будут знать, кто они есть, потому что все, что они знали о себе, принадлежало их бессознательному. Они будут полностью потеряны, они почти сойдут с ума. Но если они настойчивы, то скоро возникнет новый вид счастья, новый вид блаженства, который не имеет ничего общего с бессознательностью и иллюзиями. Если вы не можете быть счастливыми сознательно, ваше счастье ничего не стоит; оно бесполезно. Люди все время живут во сне - иногда их глаза закрыты, иногда их глаза открыты, но сон продолжается. Он редко прерывается.

Эти ученики стояли и говорили об Иисусе, а Иисус был здесь. Они не видели его. Это кажется невозможным. Нет, это не невозможно; это естественно для бессознательных людей.

Однажды Мулла Насреддин пришел меня проведать. «Почему твой палец обмотан ниткой», - спросил я у него.

«Моя жена обмотала его, чтобы напомнить мне, что я не должен забыть отправить ее письмо».

«И ты отправил письмо?» - спросил я.

«Нет, - сказал Мулла, - она забыла дать его мне».

Вот так мы все время живем: без вспоминания о себе, без какой-либо осознанности, без какой-либо сознательности.

Иисус сказал: «Мир вам...»

Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа.

Но Он сказал им: что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши?

«Разве вы не видите меня? Почему подобные мысли возникают в ваших умах и в ваших сердцах? Разве вы не видите меня? Разве вы не узнаете меня? Мы многие годы жили вместе. Разве вы не знаете мое лицо?»

Но Он сказал им: что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух, плоти и костей не имеет, как видите у Меня.

Жалкое человечество... даже Иисус должен приводить доказательства того, что он существует. Доказательства, которых вы требуете, являются доказательствами существования материи, материального. Иисус - даже Иисус! - должен показывать вам: «Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои». Вы не можете видеть, вы не можете встретиться лицом к лицу с реальностью, с бесконечной реальностью, которая находится перед вами. В руки и ноги вы можете поверить; вам нужна материя. Нематериальное становится несуществующим. «Осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух, плоти и костей не имеет, как видите у Меня».

Как низко мы пали в своей бессознательности! Насколько мы стали нечувствительными! Мы видим только самое грубое и вульгарное, мы не видим тонкого.

И, сказав это, показал им руки и ноги...

Жалкое человечество, если Иисус должен давать вам доказательство своего существования, и это доказательство должно быть материальным. Он показал им свои руки и ноги.

Когда же они... еще не верили... потому что они были так напуганы: «Кто знает? Этот дух, может быть, шутит? Кто знает? Как может возвратиться мертвый?» Иисус был распят, они видели его мертвым: «Как мог он прийти? Это невозможно. Это какой-то трюк, это привидение шутит».

Когда же они от радости еще не верили и дивились, Он сказал им: есть ли у вас здесь, какая пища?

Это весьма символические слова. Теперь он переходит к грубому, поскольку вы не видите тонкого. Даже Иисус должен спускаться на ваш план, на ваш уровень; только тогда вы можете увидеть его. Вы не можете видеть его вершину, вы можете видеть только его ноги, и даже в это вам трудно поверить.

Есть ли у вас здесь, какая пища? Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда.

И, взяв, ел пред ними...

Потому что дух не может есть. Пища нужна для тела. Дух не имеет тела; пища для него не имеет значения. А он ест мясо, грубую пищу. Это только символ.

Вся жизнь Иисуса является жизнью безмолвия, описываемой притчами.

И, взяв, ел пред ними... Только тогда они поверили.

Говорят, что, когда он ел, они узнавали его по его привычкам, по его манерам. Никто другой не ел так, как Иисус. Они наблюдали, как он ест, в течение многих лет. Всего три дня назад была последняя вечеря. Манеры этого человека были совершенно особенными; он не был похож на других людей. Когда он ел, он ел в таком молитвенном настроении, в такой глубокой благодарности, в таком бесконечном восторге, с такой радостью - его трапеза была празднованием.

Только после того, как он поел, они поняли: «Да, кажется, это наш Иисус, потому что никто другой не может привносить такое качество в такую обыкновенную вещь, как еда». Все, к чему он прикасался, становилось священным, места, по которым он ходил, становились священными местами.

Я слышал о таком случае: литературное общество в Милуоки давало роскошный обед. В заключение мадам Морджевская спросила, может ли она выразить свою признательность декламацией чего-то польского. Отис Скиннер, один из гостей, описывает то, что она делала: «Ее слабый голос наполнялся то меланхолией, то радостью; он был нетерпеливым, трагическим, легким от счастья и отравленным горечью. Не было ни одной нотки в гамме эмоций, которую бы она не затронула. Она закончила повторяющимся ритмом, зловещим и предвещающим нечто дурное. Мы были очарованы ее обаянием. Мы не знали, о чем она говорила, но мы понимали, что это было что-то необычайное. Кто-то спросил ее, что это было. Она ответила с застенчивой улыбкой: "Я всего лишь прочитала вам алфавит"».