Четыре направления - четыре ветра

Он несет змею к опушке джунглей, становится на колени и кладет тело змеи перед собой. Он лечит змею. Он проводит руками вдоль тела змеи и стряхивает ладони в сторону деревьев, издавая при этом отрывистый звук ртом: вуушш!.. Он прикасается к мертвому телу с глубоким уважением. Это святыня.

Вернувшись к мальчику, Рамон длинным ножом аккуратно отрезает змеиную голову. Его мачете я, кажется, оставил там, у реки. Он прижимает отрезанную голову к ноге мальчика. Он привязывает голову к укушенному месту полоской из пальмового листа, кладет какой-то листок и снова обвязывает. Он наклоняется к уху мальчика и что-то шепчет; больной стонет.

Я в другом мире. Я сделал то, ради чего пришел, но вижу, что здесь еще есть что делать. Мне хватит на всю жизнь.

Я спал весь день и всю ночь. Это был самый беспробудный сон, какой я только могу вспомнить. Пустота без сновидений. Странно, как я мог позволить себе так безбоязненно спать, освободить свое сознание от жизненных забот, предать себя чему-то похожему на смерть, разрешить телу отсыпаться, а рассудку где-то разгуливать. Как бы то ни было, я потерял день и ночь. Я не помню ничего, только пробуждение.

Мальчик выздоравливал. Лихорадка прекратилась, он поел. Его отец сказал мне, что такой укус всегда бывает смертельным и что Рамон — великий колдун. У меня есть все основания считать, что мальчик выздоровел, что и он, и это существо, которое чуть не убило его, — оба они исцелены, что некое равновесие восстановлено, и Рамон все привел в согласие с Природой.

Но кто знает? Кто может проверить, подобные вещи? Я вернулся в Куско на следующий день.

30 октября, на борту самолета

Лечу в Куско. Я охвачен беспокойством, которое предшествует открытию. Близок к осознанию чего-то фундаментального, предчувствую соединение моих чувств в некую интеллектуальную конструкцию. В аккуратную упаковку.

Гляжу с высоты на джунгли внизу и чувствую свое родство с этим местом, со всем, что там есть, с главной силой Природы.

Встречаясь со смертью, я знаю, что переживаю также смерть моего рационального сознания, смерть эго и логики. Ничто не может быть одним и тем же каждый раз…

Должен ли я сказать несколько слов об этом теле, прежде чем предать его морю? О теле, которое я оставил лежать на песке, в той пустыне на дне лагуны, под покровом, сотканным на небесной фабрике. Сожги его на погребальном костре, похорони его, не беспокойся, ничего не будет уграчено, потому что это только форма энергии, определенная интерпретация сознания, которая служила некоторое время некоторой цели. Все это детский лепет. Но я не пачкаю пеленки, потому что меня пронизывает сила этой новой готовности, нового сознания. Я чувствую себя, как дитя. Умер во плоти, родился для духовного мира; я ребенок.

Джунгли подо мной скользят к юго-западу. Это здесь начиналась и начинается эволюция, континуум. Райский Сад не был выбит из-под наших ног. Мы оставили его, повернулись к нему спиной. И перерезали пуповину.

Не успеваю писать. Организовать. Понять как можно глубже, потому что все, что ты пережил, должно быть переведено. На понятный язык.

Первобытный человек. Вооружен лимбическим и рептильным мозгом, живет в анимистическом окружении, неотделим от деревьев, скал, животных, солнечного света. Различий не существовало — его мозг был неспособен отличать себя от всего остального. Не было двойственности, не было оценки «субъект-объект». Не было «того» и «этого». Земля была садом безвременного единства, потому что никто не мог воспринимать ее иначе. Единство с Природой было буквальным.

И вот появился неокортекс. Саморефлектирующее сознание. Способность испытывать саму способность сознавать. Рассудок. Я и ты. Появляется двойственность, различие между тем и этим, субъектом и объектом. Человек может отделить себя от Природы, поставить себя отдельно от растений и животных, оценить свой опыт воздействия Природы. Саморефлексия. Самосознание.

Мы вкусили от древа познания добра и зла и ушли к востоку от Эдема. Мы потеряли свою связь с Природой. Потеряли и связь с самими собой как неотъемлемой частью Природы. Потеряли связь с Богом. Картезианская революция: я думаю, следовательно, я существую. Сознание перемещается с опыта на интеллектуальное конструирование опыта. Отделение. Рассуждающий мозг, мозг языка и определений, защищен толстыми стенами логики от видений, которых мы не можем объяснить. Законы задуманы, написаны и введены как программы в tabula rasa неокортскса; законы — для того, чтобы объяснять то, что мы решили видеть, мифы и религии — чтобы обращаться за помощью и ответами при встрече с неисповедимым.

Бьтъ может, мы просто утратили наше видение? Утратили нашу способность доступа к Божественному в Природе и в нас самих? Вот такие мы и есть, западные люди: мы рождены отрезанными от Бога, нам достался удел бесконечно ветвящегося поиска фактов, ответов и логических схем, в которые все это можно вставить. Мы ограничили размерность пространства, которое должно было быть человеческим.

И все же Природа терпит. Внизу подо мною, в джунглях. И во мне. Я побывал там.

Если сознание есть энергия, если наша энергия поступает из одного и того же источника (который не отбрасывает тени), если мы все приходим из одной и той же биологической основы, то можно ли удивляться тому, что существует общий для всех и всего уровень сознания? И что индивид может овладеть искусством доступа к этим сферам бессознательного, чтобы войти в них и общаться с реальностью на некотором фундаментальном уровне?

Освободить духовное тело от биологического, исцелить его? Подключиться к источнику!

Энергия, изливающаяся от Солнца на Землю, циркулирует во мне, как кровь по венам, переданная мне отцом и матерью. Энергия, сознание, Бог. Это послание христианского мифа. Это кредо буддизма. Каббала. Упанишады. Основные принцины мифов и религий. Принципы, которые я однажды понял, содержат в себе веру.

Но вера бессмысленна, лики Бога стоят между нами и опытом Божественного. Мне необходимо повидать Антонио, потому что я начал понимать его. Я никогда не увижу Антонио.

Это было в пятницу после обеда, и мне сказали, что он ушел рано. Дома его не было, а я не мог ждать, мне пора было возвращаться.

Я вылетел в Лиму, и когда самолет на Майами оторвался от взлетной полосы, я попытался вспомнить подробности нашего последнего расставания. Наше возвращение с altiplano. Перед моей гостиницей. Было поздно, и я направился к приемному столу, к телефону, чтобы заказать билет на утренний рейс до Пукальпы. Мы договорились встретиться в аэропорту. И он не пришел.

На ступеньках гостиницы он положил руку мне на плечо, как это он всегда делал.

И попрощался.

СЕВЕР

*16*

Прошли годы, 1975–1979.

Я снова вернулся в свой мир и отдался его суете.

Да, конечно. Насыщенный джунглями, я враждебно воспринял неверность Стефани, и между нами вспыхнул скандал. Это было выше ее сил. Я помню, как таинственно и самоуверенно вел себя. Ее гневная защита сменялась выпадами против моей «психоделической мастурбации». Она уехала в Лос-Анжелес. Позже в том же году она написала мне в связи с публикацией «Мира целительства». Она поздравляла меня и выражала надежду встретиться, когда я приеду на Юг в следующий раз. Я ответил. Наша переписка тянулась еще некоторое время, а потом угасла. Сейчас она, видимо, занимается практической психиатрией в Южнокалифорнийском университете.

Я защитил диссертацию и теперь мог приписывать через запятую к своей фамилии «д-р философии»; мне казалось, что я различаю что-то вроде почтения на лицах метрдотелей, кассиров предварительной продажи авиабилетов, а также у служащих кредитных организаций.