Дурбар в Лахоре

Теперь, правда, все изменилось. Поляны Аттока и Пешавера не служат более убежищем носорогам, за которыми так любили охотиться могольские императоры, и за коими, в свою очередь, охотились сикхи. Долины Верхней Индии, где брамины и кшатрии (воины) выработали постепенно такую своеобразную цивилизацию, страна, успевавшая постоянно отражать нападения всевозможных народностей от скифов до персов, и от моголов до афган, со времен Дария и Александра до эпохи Бабура и Магомета, эта страна пала, наконец… Там, где паслись носороги, теперь гремят поезда железной дороги!..

Сикхи – еще юные, свежие энтузиасты. Ни один сикх, кроме детей и некоторых женщин, не переходил еще ни в магометанство, ни в брахманизм, ни даже, невзирая на все старания миссионеров, в христианство. Ради кальзы они на все пойдут, на все решатся… Но и их законы, под влиянием западного воспитания, начинают колебаться. Они все еще питают ненависть к «сынам лживого пророка», но уже некоторые из них вступают с бывшими непримиримыми врагами своими в коммерческие компании, и они научились уже пьянству от своих новых правителей. Зато они гордятся пуще прежнего своим названием сингов; омывают на заре все грехи свои в озере Бессмертия и поклоняются также горячо, как и прежде Гранфе. Их уважение к Нанаку столь велико, что даже теперь они почти боготворят некоего Баба Кхейн-Синга только потому, что он прямой 16-й потомок основателя сикхизма. Этот отвратительный бабá (отец) тунеядствует в Равуль-Пинде, окруженный поклонением тысяч приносящих ему добровольные приношения свыше двух лак рупий (200 тысяч) в год. Против обычая и даже закона сикхов у этого святого мужа, кроме жены, еще целый гарем, а приношения своих ревностных, но далеко не разумных почитателей он тратит с английскими чиновниками, резидентами и коллекторами на безумные празднества, охоту и пьянство.

Едва мы подъехали к кварталу Храма, как были встречены на площади нашим старым приятелем и знакомым Рам Дассом, которого уже встречали в Бауге и который едва не сделался вместе со мной жертвой миазмов в пещерах этого имени. [16] Он был сильно обрадован свиданием, и тут же на радостях и в знак своей власти показал кулак проходившему мимо мусульманину. «Божий воин» казался еще громаднее в своем официальном тюрбане. Он тотчас же вызвался провожать нас и показать все отделения храма, до самых потайных уголков. Когда мы вошли в просторный, выложенный разноцветным мрамором двор, солнце уже садилось, и Золотой Храм сиял, весь залитый горячими лучами, словно волшебное, не сего мира видение…

В этом первом дворе нас заставили снять обувь и заменили ее какими-то войлочными лаптями. Затем, сойдя несколько ступеней вниз, мы ступили на мраморную, блестящую и скользкую, как стекло, набережную, и перед нашими глазами предстало, во всей своей величавой прелести, озеро и среди оного – Золотой Храм…

Это озеро – квадратный, в 150 шагов в каждую сторону резервуар с чистою, как горный хрусталь, водой. Белоснежные Мраморные ступени ведут к воде с каждой стороны, заканчивая такую же квадратную мраморную набережную, которая обрамляет со всех сторон резервуар. Огромный сквер наглухо обстроен белыми дворцами из того же отшлифованного чистого мрамора. Каждый из этих дворцов выстроен одним из многочисленных раджей сикхов и, составляя его собственность, представлен, однако, в распоряжение Маха-гуру и его «бессмертным», которые пускают жить в них разных пилигримов. С их висящими, вырезными балкончиками, портиками и террасами, эти жилища придают много красоты и поэзии «священному скверу». Заглушая городской шум, по вечерам этот сквер является прелестнейшим в мире уголком для отдыха. Между дворцами и озером растут тенистые, чудные деревья. Каждое из них посажено одним из знаменитых своею щедростью сикхом-благотворителем, носит его имя, окружено мраморными широкими ступенями для отдыха пилигримов, и почти под каждым погребен пепел самого хозяина. Одно из них было посажено самим Говиндом-гуру и пользуется особенными почестями и заботами священнослужителей.

Пройдя половину набережной, ступая по которой в моих неуклюжих лаптях, я несколько раз чуть не свалилась, мы вошли в другой, еще более обширный двор, на одном конце которого возвышалось высокое, трехэтажное сквозное здание; а на другом – крытые ворота, ведущие через длинный мраморный мост, с прелестно вырезанными, ажурными и покрытыми мозаикой перилами, к Золотому Храму, выстроенному в самом центре озера. Первое здание – бхунга, или дворец акали, все три веранды которого были в то время наполнены «бессмертными». Бхунга построена в азиатском вкусе. Из нее, на каком бы из этажей не находились «божьи воины» могут наблюдать за храмом, где, словно живой идол, сидит по целым дням и ночам их Маха-гуру. Здесь во втором этаже находится келья гуру Говинда, висят его боевые доспехи и журчит фонтан, чудесно появившийся из мраморного пола в ночь его убиения. Это и есть фонтан «бессмертия». Согласно легенде сикхов, мусульмане, особенно кабульцы, напустили в ту ночь дурман на «божьих воинов», так что все акали, вместо того, чтобы поочередно охранять своего без того уже раненого гуру, уснули мертвым сном. В это время подкравшиеся кабульцы убили на этот раз pour de bon святого воина, отправившего собственноручно столько их братий в преисподнюю. Чудо воскресения не повторилось: поп bis in idem. Пробудившись от волшебного сна, бедные «бессмертные» (бывшие в те времена, впрочем, еще простыми смертными) нашли своего духовного вождя с перерезанным горлом, а у головы его высоко бивший под потолок фонтан самой чистой студеной воды с надписью: «Каждый из верных сикхов моих (учеников), напившись этой воды во имя мое, сделается бессмертным, минуя благополучно все трансмиграции и получив полное отпущение грехов».

Поглазев на эту надпись на стене кельи, – она на диалекте гурмукки – мы, естественно, попросили напиться из чудного фонтана и разом почувствовали себя бессмертными…

К нашему удивлению, за приобретенное бессмертие с нас не взяли ни полушки, и наш старый приятель акали даже обиделся, когда мы ему намекнули о пожертвовании, и отвечал, что они не берут платы от «братьев». Затем мы осматривали и прочие части бхунги. Там в великолепном киоте хранятся мечи всех гуру-воинов и показываются их другие доспехи. В верхнем этаже – богато разукрашенный алтарь, куда вносят на ночь обе Гранфы, где они и запираются. Каждая в особенно отведенной для нее и охраняемой акали комнате. Гранфы покоятся до зари на густом ложе из роз и других цветов. Перед бхунгой на площадке – мраморный помост, верх красоты и вкуса; на нем купель, из которой омываются от грехов сикхи под звуки целый день играющей инструментальной музыки и священного пения. Двор был наполнен молящимися всех национальностей и сект. Сикхи до сей поры равно уважают все вероисповедания и допускают всякого сектанта, за исключением магометанина, молиться в Золотом Храме. Поэтому на девалли Амритсара и стекаются пилигримы самых противоположных верований. Здесь вы увидите и поклонника Вишну, бьющего лбом о ступени храма, и старого шаиву, зрящего в куполообразном храме эмблему своего Шивы, и ведантиста, и буддиста, и многобожника гурка, и даже чертопоклонника джатта…

Пройдя мраморный мост со сквозными перилами, которые были покрыты в эту минуту густыми шпалерами одетых в собственную кожу факиров, санньяси в желто-оранжевых балахонах и шиньонах, да кук [17] с Сухаревой башней белой кисеи на голове и в узких юбках, мы дошли, наконец, до Златоглавой пагоды. Словно Венера вынырнувшая из пены морской, предстала перед нами эта красавица Индии, не знающая себе соперников, кроме магометанских Тадж-Махала в Агре да Моти-Месжиб (Жемчужной мечети) в Дели. Стены ее до двух третей из чистого, превосходно отшлифованного белого мрамора ярко вызолочены под террасами, и золотые купола группируются в центре квадрата, на каждом углу которого возвышается высокая, расписанная, словно пасхальное яйцо, башня. С трех сторон храм окружен глубоким озером, с четвертой – мостом, ведущим к бхунге акали. Вода находится почти в уровень со второю ступенью каждой из трех дверей портика: с этих ступеней сикхи, словно лягушки, прыгают целый день в озеро, а вынырнув – ложатся на мокрую верхнюю ступень и сушатся на солнце в ожидании бессмертия. С трогательным гостеприимством нам было предложено погрузиться в озеро, в чем были, а затем высушиться таким же манером. Но полагая себя достаточно бессмертными, вкусив воды источника, мы отказались.