Беседы на острове. Что делает нас счастливыми?

Гляжу, что наговорил уже двадцать четыре минуты, потому закончу здесь и продолжу во второй части.

Итак, это вторая часть беседы о лереконах и деревьях.

Ранее мы говорили об общении с ними, об их временной шкале, об их мыслях, о том, что для них важно, — у них все это не как у нас. Они по-другому видят жизнь. Для них не существует темы сохранения природной среды. Для них пищи становится либо больше, либо меньше. Многие из них провели на Земле тысячи лет. Какие-то из них исчезли, но появляются и новые существа, которых не было раньше.

Они побывали во многих местах. Насколько я понимаю, они перемещаются туда, где становится больше пищи, — как и мы, люди. Мир, энергия и все остальное меняются с каждым годом, столетием и тысячелетием: леса становятся пустынями, пустыни уходят под воду, там, где раньше было море, теперь лес или горы — все изменяется. И они воспринимают окружающую среду в соответствии с этим.

Есть среди этих существ те, кто не видит ничего плохого в том, что мы сжигаем нефть в наших двигателях. Они настолько иначе видят Землю и свою среду обитания, что для них это не загрязнение, а часть общей структуры. И тут я впервые встретил мысль о том, что сжигание нами нефти в двигателях, возможно, не было случайностью, нас как бы направили в эту сторону. Потому что в природе скопилось слишком много нефти, и природа использовала нас, чтобы выровнять данный «перекос». Мы сжигаем нефть и, соответственно, изменяем положение. Окружающая среда меняется. Да, какое-то время в воздух выбрасывается больше газов — но это происходит в значительно больших масштабах при извержениях вулканов. Подобное происходило, и когда на планете было много животных, производивших большие объемы своих газов. Итак, в природе всегда происходили большие изменения...

Вернусь к общению. Я не мог напрямую общаться с некоторыми из этих существ, потому что мы слишком отличны. Как раз тут-то и пригодился лепрекон, находящийся на шаг ближе ко мне и ставший неким посредником. Он немного понимает меня и то, как я воспринимаю мир; я же учился понимать его и то, как он воспринимает окружающее. Так установилось наше общение, в результате которого я узнал, что не все так плохо, не все, что мы делаем, плохо, нашими действиями каким-то образом руководили, о чем мы даже не подозреваем.

На планете есть и существа, которые к нам ближе лепреконов, — они находятся лишь на расстоянии вибрационного тона от нас. Это даже весело. Смотрите, вы не слышите ультразвука, а собака слышит. Пройдет немного времени, мы перестанем бояться и сделаем камеры и оборудование, которое позволит видеть подобных существ — точно так, как существуют приборы, воспринимающие ультразвук и переводящие его в слышимые нами вибрации.

Вот поэтому я и предлагаю, чтобы, когда пойдете в лес, вы воспринимали только то, что вас не пугает. Некоторые из этих существ обладают газообразной формой, позволяющей проходить сквозь более плотные объекты, но, тем не менее, у них достаточно плотности, чтобы вы могли их увидеть и почувствовать, что очутились в фильме ужасов. Моя жена часто шутила по поводу моего страха темноты. Например, я ни за что не пойду в лес в темное время суток, для меня это слишком страшно. Но если бы вы видели то, что порой могу видеть я, — то и вашей ноги не было бы ночью в лесу. Я даже знаю, что они не причинят мне вреда, что они не могут этого сделать, даже если захотят (ведь у меня есть дополнительная защита — но это другая история), но все равно мне слишком страшно. Все равно что на просмотре фильма ужасов: ты смотришь кино, знаешь, что это не по-настоящему, этого не существует, это просто изображение на экране, освещенном яркой лампой из пластмассовой коробки, — но все равно тебе страшно, ты весь покрываешься гусиной кожей. То же самое происходит с человеком, который просит показать ему их в лесу. Будьте более осторожны с подобными просьбами, вам совсем ни к чему видеть все, что там живет.

Итак, когда пойдете в лес, то, возможно, увидите там лепрекона. Не стану говорить, что вы не сможете его увидеть — хотя более вероятно, что вы ощутите его присутствие, а не увидите глазами. Первая стадия — ощутить, что он рядом, а потом в уме позволить ему принять определенную форму. Попросите свой ум придать форму существам из категории «лепреконы». Тогда ваш подсознательный ум изменит форму облачка на изображение лепрекона и даже может раскрасить его в разные цвета. При таких обстоятельствах лепреконы смогут, если захотят, установить контакт с вами. Если вам удастся привлечь их внимание, они почувствуют, что вы пытаетесь увидеть, и помогут вам, приняв эту форму, если умеют это делать.

Если человека, никогда не слышавшего слова «медитация», попросить: «Пожалуйста, сядь и войди в медитацию»... Если он никогда не слышал ни слова «сядь», ни слова «пожалуйста», то ваша фраза для него прозвучит, как: «Буль-буль-буль-буль-буль-буль».

Потому общение с такими существами должно основываться на уровне ощущений. Сначала ощущайте их, а потом изучите их восприятие мира. Для этого, в первую очередь, забудьте о вопросах экологии, потому что они не такие... У них нет воскресных газет, нет журналистов, нет проблемы всемирного потепления — нет ничего этого. Они видят изменение своей среды как закономерную часть большего процесса. Мы боимся перемен, они — нет, для них это естественно. Для них естественно, что целые виды исчезают, и это никак не связано с человеком. Они знают, что со временем лес превратится в степь, в болото, в океан, и их время отличается от нашего.

Мы говорили о возрасте с лепреконом, о котором я писал в книге «Выходные с пьяным лепреконом». Он не понимал, о чем я говорю, потому что на моей шкале времени возраст относится к годам, к временам года. Можно было бы ожидать, что он тоже будет ориентироваться на времена года, но это не так — он ориентируется на нечто иное во Вселенной, нечто, подобное Солнцу, но более значимое. (Вернусь к этому через несколько минут.) Потому эти вопросы отняли у нас много времени, но в конце концов я выяснил, что по моей шкале ему было около тысячи двухсот лет. Можете представить, сколько изменений он за это время увидел в мире и в окружающей среде в местах, где жил.

Если я спрошу у него: «Почему погода изменяется?» — он удивленно посмотрит в ответ, потому что ему не понятен такой вопрос. Лишь ближе к концу нашего общения он стал понимать, что я имею в виду, когда задаю подобные вопросы. Он очень отличался от меня. Я мог бы говорить об этом часами со сцены — и, думаю, когда-то так и сделаю. Тогда мне придется сесть и вспомнить все, что было, — а вспоминать есть что...

Вернусь к различным временным шкалам. Наша шкала основана на солнце, но есть другое солнце, которое мы не воспринимаем, и есть целая другая солнечная система. И мы пребывали в ее тени на протяжении последней тысячи лет, а сейчас переходим в освещенное положение. Можно сказать, что начинается новый день — тысячу лет мы пребывали в тени, и сейчас нас будет освещать свет этого другого солнца.

Многие изменения в погоде и в климате объясняются именно этим. Некоторые ученые замечают изменения, даже говорят, что изменяется скорость света, но это не так, ведь свет — это вибрация. Так или иначе, изменения происходят, и это результат появления этого скрытого солнца. Оно слишком отдалено, чтобы мы могли его воспринимать, и находится в несколько ином вибрационном спектре. Со временем мы, конечно, научимся воспринимать его, как научились многому другому, но сейчас даже не знаем наверняка о его существовании.

На этом основано его измерение времени. Он значительно больше внимания уделяет этому, чем временам года. Я так до конца этого и не понял. Я даже часто говорил ему, что у него «нет времен года». (Конечно, он различает времена года, когда лес замерзает зимой, но это не значит для него столько, сколько значит для нас.) Нам никогда не удавалось достигнуть полного взаимопонимания, потому что они обладают иным видением — более вибрационным и тонким. Ведь он может видеть дерево снаружи и изнутри, а мы — нет. Мы можем распилить дерево, посмотреть его слои, но не можем посмотреть изнутри. А он может смотреть снаружи и изнутри, а значит, его восприятие мира иное.