Хроники российской Саньясы. Том 2

А: Да, это действительно страшно и, действительно, главное-то в том, что ты в этот момент понимаешь, что это переживание — правда, что все остальное шелуха. Такие переживания порождают сильные эмоциональные реакции. Эмоции могут быть разными, — человек может заплакать, засмеяться, затанцевать… Эти сильные эмоциональные реакции называются ньямсами. Также ньямсом может быть сильное переживание или яркого видения, или сильных энергетических встрясок, — там тоже есть свои признаки, по которым можно сделать вывод, что это действительно ньямс, но в данном случае ньямс был эмоциональный. И описание того, что происходило, и реакция — они хорошо описаны и очень похожи на то самое. Такое состояние является крайне важным. Его можно считать начальной точкой Пути. Когда человек осознает у себя отсутствие каких-либо атрибутов и одежд, он начинает понимать, что именно к этому нужно идти. Тогда все действия и поступки становятся оцеленными и начинают приближать человека к воспроизведению этого результата.

К сожалению, то, что часто превозносится как некие духовные переживания, чаще всего относится к коллекционированию различных более или менее измененных состояний сознания, которые наращивают все новые и новые картинки в описании мира. А реального выхода за пределы всех картинок и описаний не происходит. Можно бесконечно накапливать опыт различных ярких медитаций и состояний, но никакой трансформации личности при этом происходить не будет. Точно так же, как и при прочитывании все новых и новых книг…

В: По поводу техники деконцентрации…

А: При использовании этой техники достигается состояние, практически идентичное состоянию созерцания. А состояние созерцания является сутью, ключом и главным элементом любой буддийской практики. Занимаясь созерцанием, мы не концентрируемся на чем-то одном, не фокусируем свое внимание на описании того или иного элемента нашего восприятия, а, распределяя внимание на все сразу, попадаем в то состояние сознания, которое было у нас в детстве. А в детстве мы все открыты и обладаем способностью прямого контакта с миром. Техника созерцания является ключом к этому. Ключом, который, к сожалению, проходит мимо внимания многих практикующих. В этой технике нет ничего необычного, экзотического, никаких особенных переживаний, богов, искривлений пространства, магии, а есть просто переживание контакта с миром. А это и есть суть практики. Не надо ничего придумывать и искажать, нужно просто осознавать себя частью целого и самим целым…

Люди, которые достаточно долго и регулярно практикуют созерцание, со временем приобретают возможность осознавать то, что происходит на расстоянии многих километров от них, а также осознавать причинно-следственные ряды. То есть в какой-то степени приоткрывается прошлое и будущее. Это может быть одним из критериев достижения определенного этапа в практике. Всякие измененные состояния сознания, пусть самые удивительные, которые происходят по ходу дела, важны для человека только в том смысле, что являются частью его личного опыта, но никакого другого значения не имеют.

В: Как продвигаются твои идеи и эксперименты с Игрой в Арканы Таро [26]?

А: Я все лучше понимаю, как играть в эту Игру. Поскольку Игра прямо проецируется на жизненные события игроков, агитировать кого-то играть в нее и подбирать группу мне кажется преждевременным. Последствия для игроков могут быть очень неожиданными.

В: Но у тебя есть уверенность, что все-таки Игра состоится?

А: Да, механизм Игры придется описать. Как я говорил, он становится все более и более понятен. Когда все окончательно созреет, я опишу этот механизм и, может быть, кто-нибудь сыграет…

В: А ты сам не хочешь собрать группу по мере того, как все будет окончательно ясно?

А: Наверное, придется… Я сам все больше втягиваюсь в Игру…

В: Один или есть какая-то команда?

А: Есть друзья, с которыми я хожу в Арканы, но это не то же самое. Пока что я не знаю, зачем я это делаю… Скорее всего, через некоторое время будет понятно…

В: Что будет происходить с игроками?

А: Вероятно, при грамотной практике, по мере совершенствования Игры и игроков, им удастся, работая в коллективном сновидении, формировать проходящие через них жизненные потоки, как бы путешествовать по Отражениям, — нечто похожее на то, что описано у Роджера Желязны в «Хрониках Амбера»…

Глава 10. Александр Марьяненко

Об Александре Павловиче я писал в первом томе в главе «О тех, кто не знает, что они — маги». Когда я писал первый том, я не знал координат Александра Павловича и думал, что мы с ним окончательно потерялись. Но после выхода книги оказалось, что у нас есть несколько общих знакомых.

Встретившись и пообщавшись с Александром Павловичем в сентябре двухтысячного, я понял, что беседа с ним, несомненно, украсит второй том. И вот, в начале ноября я у него дома…

Ноябрь 2000 г.

Влад: Александр Павлович, расскажите, как правду-то искали…

Александр Павлович: Ты знаешь, как-то так: правду искал… — вопрос представляется абсолютно правомерным, но он почему-то неожиданный… Некоторое время я даже считал, что являюсь носителем этой самой правды. И на этом, собственно, обжегся. Потом страдал от отсутствия в себе если не правды, то некой оправданности, реализации. Вообще говорить, что правду искал, — это что, типа — правдоискатель? То есть, человек, который, скорее всего, занят не делом. С другой стороны, сам твой вопрос, наверное, имеет смысл для растравки… Благодаря ему мне придется как-то рефлексировать, что же я в этой жизни делал. Хотя, я считаю, что рефлексия это следствие какого-то неблагополучия. С одной стороны, это необходимая штука, например, когда ты занимаешься рефлексией после проведения деловой игры или чего-то еще. Другое дело — это когда ты задумался, — а где же в жизни правда… Можно сказать так: правда — это когда ты включен в некую деятельность и у тебя что-то получается. Ты делаешь великие дела, не замечая, что ты их делаешь. А вот, когда ты думаешь, что ты нашел правду или пошел ее искать, — это, как бы тебе сказать, — ну, это значит, что человек несколько не в себе.

И тем не менее, у меня был целый период жизни, который я воспринимал, как искупление то ли собственного, то ли еще чьего-то греха. Была такая фаза. Я об этом еще попозже расскажу. Давай сейчас для затравки чего попроще…

В: Вы что-то хотели сказать о главе в первом томе, куда я вас поместил…

А.П.: Да. Вот, несмотря на то, что изобразил ты нас с Георгием Владимировичем очень правдиво и узнаваемо, меня совершенно не устраивают намеки из названия главы, что мы этакие «маги, которые не знают, что они маги». Вот что такое маги? — Мне сразу вспоминается какой-нибудь чудило, типа Лонго или кто там еще, — этот, который мертвецов поднимал перед телекамерой. Наверное, ряженых… Но, дамы рядом в обмороки падали…

Так что любое такое самоопределение — будь оно профессиональное или человеческое, оно сильно зауживает. Если оно есть, тогда нет интереса — где правда. Если его нет, тогда — где правда?

А если все-таки о правде… Если говорить мировоззрении, то появилась у меня хоть и стройная, но сложновыражаемая в словах система, в которой я, собственно, и работаю. Сложновыражаемая она не потому, что в ней непонятков много, а потому, что в ней очень много аспектов. Это связано с целостным видением, которое включает очень много срезов, — начиная от простых физических и нейрофизиологических законов, и заканчивая, как говорил один мой коллега, — «верхними людьми», то есть, взаимодействием с Богом, высшими силами и тому подобными вещами. Как-то за последние лет десять у меня такое видение устаканилось. Если на момент первой встречи с тобой [28] я был махровым атеистом, то сейчас многое изменилось, причем это изменение не связано с возрастом, дескать — когда ближе к могиле, начинаешь про Бога вспоминать. Нет, тут дело в другом. Это последовательное развитие научного, — да, да, — именно научного мировоззрения. Я через это пришел. Мне часто доводилось еще в молодости видеть людей, которые были ничем не хуже, чем я, но имели религиозное чувство. У них все было, что и у меня, но, вдобавок, еще и вера. А у меня на месте веры долгое время была культя. Так появились первые зачатки осознания своей атеистической неполноценности. Ну, а потом, уже в последние десять лет, пришлось картину мира дописывать.