Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма

Это и есть эзотерическая концепция раны. И она может стать реальностью духовной, затем психической, а у некоторых людей в конечном счете даже физической. Получившие дар стигматов, — от Св. Франсиска Ассизского до наших современников — Падре Пио в Италии и Терезы Нойман в Германии, — это те, для кого реальность пяти ран достигла физической сферы. Пять ран — это будущие органы формирующейся воли, те органы действия, совокупность которых имеет своим символом священную пентаграмму — квинтернер, согласно Сен-Мартену, объединенный и связанный с полнотою десятки.

Необходимо все же указать, какие именно из этих ран соответствуют пяти темным течениям воли — стремлению к величию, захвату, присвоению, продвижению и удержанию за счет других — которые, в свою очередь, соответствуют пяти конечностям (включая голову), хотя собственно с конечностями соотносятся лишь четыре из них. Желание брать и удерживать предметы связано с правой рукой; таким же образом желание присваивать и сохранять их соотносится с левой; желание продвигаться вперед и удерживать завоеванные позиции за счет других ассоциируется справой и левой ногой соответственно; но стремление к величию соотносится только с головой. На голове нет пятой раны по двум причинам: во-первых, она несет «терновый венец» (попытка толкования которого была нами дана в письме четвертом), — этот венец венчает всякого, кто способен на объективное мышление: «терновый венец» возлагается на человека начиная с самых истоков человеческой истории. Этот тончайший по строению орган определен на Востоке как «восьмилепестковый лотос», в Индии его называют «тысячелепестковым лотосом», или сахасрара (венечный центр). Этот центр есть «природный дар», которым наделен каждый нормальный человек. «Тернии» венечного центра функционируют как «гвозди» объективности, дающие сознанию пищу для размышлений. Благодаря им мышление не стало полностью независимым от реальности и столь же произвольным, как воображение. В любом случае, мышление как таковое есть орган истины, а не иллюзии.

Таким образом, стремление к собственному величию или склонность к мании величия допускается отнюдь не мышлением, но волей, которая использует голову и может захватить все помыслы, сведя их к роли своего орудия. В этом состоит вторая причина того, почему пятой раной — раной органического смирения, заменяющего собою течение жажды величия, — уязвлена не голова, а сердце, т. е. она доходит до сердца, пронизывая его с правой стороны. Ведь именно здесь зарождается жажда величия, именно отсюда она завладевает головой и делает ее своим орудием. Вот почему многие мыслители и ученые стремятся мыслить «без сердца», чтобы сохранить объективность, — но это лишь иллюзия, ибо никому не дано думать без сердца, которое является побудительным началом всякого мышления; можно лишь мыслить со смирением и теплотою в сердце, изгнав из него холодные амбиции.

Итак, пятая (по значению — первая) рана есть рана сердца, а не головы. Голова же в плане активной воли служит орудием или «конечностью» для сердца.

Обратимся теперь к вопросу происхождения пяти ран — т. е. к тому, как они обретаются, — а также к использованию священной пентаграммы пяти ран в конкретной магической практике.

Как обретаются эти пять ран?

К их обретению ведет лишь один метод, одно-единственное средство. К нему прибегает — неважно, в полном ли сознании или инстинктивно — каждый эзотерист, каждый мистик, каждый идеалист, каждый искатель духовности и, наконец, каждый человек доброй воли как в Европе, так и в Азии, ныне так же, как и двадцать веков назад. Этот универсальный метод всех веков и всех культур есть не что иное, как исполнение трех традиционных обетов — послушания, бедности и целомудрия.

Послушание сдерживает идущую от сердца жажду величия; бедность обуздывает желания захватывать и сохранять, присущие правой и левой руке; целомудрие смиряет желания «Нимрода-зверолова» (Быт. 10: 8—10) — продвигаться и удерживать завоеванное за счет других или, иными словами, охотиться и заманивать добычу — присущие правой и левой ногам.

Обет послушания есть подавление личных желаний, эмоций и воображения под воздействием рассудка и совести; это предпочтение идеала очевидности, нации — отдельной личности, человечества — отдельной нации и Господа — человечеству. Это жизнь космического и человеческого иерархического порядка; это смысл и оправдание факта существования Серафимов, Херувимов, Престолов, Господств, Сил, Властей, Начал, Архангелов, Ангелов, — а затем Священников, Рыцарей и Простолюдинов.

Послушание — это порядок; это международное право; это государство; это Церковь; это всеобщий мир. Истинное послушание в корне противоположно тирании и рабству, поскольку берет свое начало в любви, основанной на вере и доверии. То, что вверху, служит тому, что внизу, а то, что внизу, повинуется тому, что вверху. В послушании практически выражено осознание того, что существует некая высшая по отношению к человеку сила. Стало быть, тот, кто признает существование Бога, тем самым повинуется Ему.

Послушание, практикуемое в монашеских и рыцарских орденах, является формой тренировки воли — причем формой весьма эффективной, — направленной на обуздание жажды величия. Послушание, которое чела оказывает своему гуру в Индии и Тибете, преследует в принципе ту же цель. Ее же мы видим в том абсолютном повиновении, которое в иудейских общинах принято у хасидов (hassidim) по отношению к их духовным наставникам (tzadekim). И столь же безоговорочное послушание проявляли ученики перед старцами (духовными учителями) в православной дореволюционной России.

Универсальная же формула послушания такова: Fiat voluntas Tua — «Да будет воля Твоя».

Обет бедности есть достижение внутренней пустоты, которая образуется вследствие подавления личных желаний, эмоций и фантазий, так что душа обретает способность к восприятию приходящего свыше откровения слова, жизни и света. Бедность — это вечное активное бодрствование в ожидании нетленных источников созидания; это душа, ожидающая нового и неожиданного; это склонность к учению всегда и повсюду; это непременнее условие всякого просветления, всякого откровения и всякого посвящения.

Практическое духовное значение бедности прекрасно раскрывается в одной незамысловатой притче.

Однажды четверо братьев отправились в путь на поиски величайшего на свете сокровища. Неделю спустя они подошли к горе из железной руды. «Целая гора железной руды! — вскричал один из братьев. — Вот сокровище, которое мы ищем!» Но трое других братьев ответили: «Это еще не величайшее сокровище», — и двинулись дальше, а брат их остался у горы. Теперь он стал богат, а они были бедны как прежде. Через месяц они пришли к полю, усыпанному зеленоватыми и желтоватыми камнями. «Медь! — вскричал один из троих братьев. — Это именно то сокровище, которое мы ищем!» Но двое других не согласились с ним. И вот он остался, став хозяином залежей меди, а двое братьев продолжили путь все такими же бедняками. Год спустя они пришли к долине, полной камней, мерцающих как в лунном свете. «Серебро! — воскликнул один из двоих братьев. «Вот оно, наконец, — сокровище, которое мы искали!» Но другой лишь покачал головой и пошел дальше, оставив брата владельцем серебряного прииска. Семь лет спустя он пришел в каменистую и безводную пустыню. Полумертвый от усталости он присел передохнуть. И только теперь заметил, что камешки под его ногами блестят. Это было золото...

Обет целомудрия означает практическое осуществление решения жить по «солнечному закону», без алчности и равнодушия. Ибо добродетель скучна, а порок отвратителен. Но то, что живет в заветной глубине сердца, ни скучно, ни отвратительно. Основа сердца — любовь. Сердце живет лишь тогда, когда любит. И потому оно подобно солнцу. Целомудрие же — это такое состояние человека, в котором сердце, уподобившись солнцу, становится центром притяжения.