Таинство и поэзия запредельного

Например, то, о чем спрашивает Маниша, было его основной темой: вы должны обнаружить свою главную черту характера. У кого-то главная черта — жадность, у кого-то — ревность, у кого-то — гордость, у кого-то — зависть и так далее и тому подобное.

Я не хочу иметь дело с частями вашего существа по отдельности; это будет долгий процесс. Вот отчего ни один человек среди учеников Гурджиева не стал просветленным — даже П.Д.Успенский, который был его рупором. Никто ничего не знал о Георгии Гурджиеве, пока П.Д.Успенский не начал писать о нем. П.Д.Успенский уже был мировой знаменитостью в математике.

Фактически, если вы хотите понять Георгия Гурджиева, не читайте его книги, вы не поймете того, что он пишет. Он не знал хорошо ни одного языка. Он стал сиротой, когда ему было только девять лет, и тогда он отправился в самую первобытную область мира - на Кавказ. В горах, среди первобытных племен, он переходил от одного племени к другому - все они были кочевниками, беспрерывно в движении — так что он научился всему в среде тех кочевников.

Когда он начал писать, ему пришлось выдумывать свои собственные слова, ведь он не знал в совершенстве никакого языка, в особенности современного языка, так что вы удивитесь, обнаружив, что одно предложение занимает целую страницу, одно слово занимает всю строку.

Вам не понятно, о чем же он говорит. К тому времени, когда вы добрались до конца абзаца, вы забыли начало, и вы можете прочесть сотню страниц, но не найдете и десяти строк, которые понятны.

Это был П.Д.Успенский... Если хотите понять Гурджиева, читайте П.Д.Успенского. Он человек современного гения, и он мало-помалу раскрыл с помощью Гурджиева, прожив с ним почти тридцать пять лет, основную суть его учения. Это была одна из самых значительных вещей, но это примитивно. Я считаю, что нет нужды искать свою главную черту. Мы должны выйти за пределы этого. Что за смысл находить ее? Вы должны быть свидетелем всех этих вещей: гнева, жадности, зависти, ревности, насилия, - чем бы это ни было. вы должны быть свидетелем всему этому, не отождествляясь ни с чем.

Это и есть мое уточнение Гурджиева. Гурджиев занимался розничной торговлей: узнать первое, что является главной чертой, потом узнать второе, потом узнать третье... А весь ваш ум полон стольких вещей, что если вы собираетесь иметь с ними дело по частям, розничным путем, не хватит жизни. Вам понадобится много жизней, и даже тогда нет гарантии, что вы вспомните то, что приобрели в прошлой жизни.

Разве вы помните все то, что приобрели в своей прошлой жизни? А вы прожили много жизней и, возможно, медити-ровали, возможно, были аскетом, возможно, следовали определенному пути, но вы не помните ничего.

Я хочу закончить все оптом! Не требуется находить вашу главную черту характера, она будет частью вашего ума. Я хочу, чтобы вы были свидетелем всех своих черт характера. Одним духом кончить всю игру! Маниша, в моем взгляде нет места идеологии Гурджиева. Но я люблю этого человека. Он был примитивен, но он был прав. Но он был правым для примитивных людей, следующих за ним.

Он жил в своей общине близ Парижа, и не более двадцати людей бывало там. Они тоже постепенно исчезали, потому что это оказалось таким долгим, долгим процессом, и скоро они признавали, что этой жизни недостаточно для окончания курса.

Гурджиев умер просветленным сам, но даже П.Д.Успенский не был просветленным.

В конце концов, и он сам - П.Д.Успенский, который сделал Гурджиева известным на весь мир, - бросил свое ученичество, потому что оно было таким мучительным совсем без причины.

Гурджиев был в Тифлисе, в Советском Союзе, а П.Д.Успенский обучал его учению в Лондоне. Тот позвонил ему из Тифлиса, сказав: «Приезжай немедленно! Бросай все». Когда учитель так призывает... Успенский бросил все - он создал большую школу - и кинулся в Тифлис за тысячи миль. И когда он добрался, совершенно усталый, разбитый, к дому Гурджиева, - Гурджиев сказал: «Сейчас же возвращайся и начинай свою работу в Лондоне». Успенский поверить не мог, что тот проделал с ним такую вещь. Ему пришлось бросить все, школа была разрушена; тот приказывал ему приехать: «Оставь все!» — а теперь он не говорит ни единого слова. Он даже не позволил ему войти в дом, он еще подходил, а Гурджиев говорит: «0'кей, ты прибыл; теперь возвращайся. Начинай свою работу в Лондоне». В этом есть какой-то смысл, но самый примитивный. Это означает просто испытание вашего доверия. Но даже Успенский не смог стерпеть такое унижение. Он уничтожил всю свою школу, он покончил со всем, и теперь снова начинать с азов...

Он начал школу снова, но она больше не относилась к живому Гурджиеву. Это касалось только того Гурджиева, о котором Успенский писал. Поэтому он никогда не упоминает полного имени Гурджиева в новых изданиях своих книг, он говорит лишь о «Г». Ему пришлось порвать с ним.

И так произошло почти со всеми учениками. Очень хорошо читать Успенского, но не заходите в книги Гурджиева. Вы выйдете безумными.

Время Сардара Гурудайяла Сингха.

- Мамочка! Мамочка! - кричит малыш Альберт. - Можно мне пойти на море?

- Нет, не сегодня, Альберт, - отвечает ему мать, - может, завтра. Море далеко, сейчас слишком ветрено и беспокойно - это чересчур опасно.

- Но, мам, - хнычет малыш Альберт, - папа же плавает в море.

- Знаю, дорогой, - говорит ему мать, - но папа как следует застраховал свою жизнь!

Однажды перед судом судьи Грампа предстал огромный негр Лерой за оскорбление действием. Борис Бабблбрейн, обвинитель, подверг Лероя строгому перекрестному допросу, стараясь доказать несомненную вину этого черного.

Лерой спокойно смотрит на Бориса и утверждает, что он толкнул истца просто «чуть-чуть».

- 0'кей, - хватается за это Бабблбрейн, - насколько же сильно?

- А, - спокойно отвечает Лерой, - как я и говорил, просто чуть-чуть.

- Хорошо, - не отстает Бабблбрейн, - для пользы суда и присяжных, пожалуйста, спуститесь сюда и проиллюстрируйте на мне, насколько сильно это «чуть-чуть».

- Пожалуйста, - говорит Лерой, улыбаясь, спускаясь со свидетельского места.

Борис надеется, что Лерой будет выведен из себя и переборщит со своей демонстрацией, доказав тем самым свою вину.

Когда Лерой подходит к Борису, он вдруг сильно бьет его по ногам, потом хватает его поперек, поднимает над головой и изо всех сил швыряет через комнату.

Отвернувшись от беспорядка на полу, Лерой улыбается судье Грампу и поясняет:

- Ваша честь, тогда была всего одна десятая этого!

Сардар Гурудайял Сингх громыхает по улице на своем стареньком авто, как вдруг его останавливает уличный регулировщик города Пуна офицер Гхансу.

Офицер Гхансу заглядывает в автомобиль и видит большую черную дыру в передаем щитке.

- Что произошло с вашим спидометром? - спрашивает офицер Гхансу.

- Я продал его, - отвечает Сардар Гурудайял Сингх. -Мне он больше не нужен.

- Что это значит, больше не нужен? - кричит полисмен. — Как же вы узнаете, с какой скоростью движетесь?

- Это легко, - смеется Сардар Гурудайял Сингх. - На двадцати милях в час грохочет капот. На тридцати грохочут двери. На сорока слетает мой тюрбан. На пятидесяти скрипят мои зубы. А на шестидесяти мои зубы вылетают!

Ниведано...

Ниведано...

Будьте безмолвными.

Закройте глаза.

Почувствуйте свое тело совершенно застывшим.

Это подходящий момент заглянуть внутрь

со своим тотальным сознанием

и с таким страстным желанием,

как будто это последний миг вашей жизни.

Глубже и глубже...

Чем глубже вы идете,