Исцеление души. 100 медитативных техник, целительных упражнений и релаксаций

Это ситуация цивилизованного человека, образованного человека: он умирает. Рождается великий поиск. Человек хочет знать, что ему делать, как ему снова войти в океан жизни.

В отсталых странах, например, в Индии, такого чувства бессмысленности нет. Хотя некоторые индийские интеллектуалы и пишут о нем, в их мыслях нет глубины, потому что они не соответствуют ситуации индийского ума. Некоторые индийские интеллектуалы пишут о бессмысленности, абсурдности, почти так же, что и Серен Къеркегор, Жан-Поль Сартр, Ясперс, Хайдеггер… Они читали об этих людях или посетили Запад, они стали размышлять о бессмысленности, тошноте, абсурдности, но в их словах звучит некоторая фальшь.

Я разговаривал с индийскими интеллектуалами – в том, что они говорят, звучит некоторая фальшь, потому что это не их собственное чувство; оно заимствованно. Их устами говорит Серен Къеркегор, их устами говорит Фридрих Ницше; это не их собственный голос. Они по-настоящему не осознают, что говорит Серен Къеркегор; они не страдали от этой внутренней боли. Это чувство чужеродно, иностранно; они выучили его, как попугаи. Они о нем говорят, но вся их жизнь говорит и показывает совсем другое. То, что они говорят, и то, что показывает их жизнь, – диаметрально противоположно.

Очень, очень редко случается, что индийский интеллектуал совершает самоубийство – я об этом никогда не слышал, – но многие западные интеллектуалы совершили самоубийство. Очень редко бывает, чтобы индийский интеллектуал сошел с ума; на Западе это очень распространенное явление, многие интеллектуалы сходили с ума. Настоящие интеллектуалы Запада сходят с ума почти неизбежно; это их жизненный опыт.

Окружающая цивилизация, чрезмерно развитая личность превратились в тюремное заключение, превратились в убийц. Сам вес цивилизации слишком велик и невыносим. Люди чувствуют удушье, им нечем дышать. Даже самоубийство кажется освобождением, или, если они не могут совершить самоубийство, путем к спасению кажется безумие. По крайней мере, сойдя с ума, человек забывает все о цивилизации, забывает все о бессмысленности, продолжающейся под названием цивилизации. Безумие кажется путем бегства от цивилизации.

Но чувствовать, что жизнь совершенно лишена смысла, значит быть на распутье: можно выбрать самоубийство или саньясу; можно выбрать самоубийство или медитацию. Это великая поворотная точка.

Всякая личность фальшива. Внутри есть существо, которое не фальшиво, которое вы приносите с собой с рождением, которое было с вами всегда.

Кто-то спросил Иисуса: «Знаешь ли ты что-нибудь об Аврааме?» И Иисус говорит: «Я был до Авраама».

Это очень абсурдное утверждение, но одновременно и очень значительное. Авраам и Иисус – между ними большой промежуток; Авраам предшествовал Иисусу почти на три тысячи лет. Но Иисус говорит: «Я был до Авраама». Он говорит о существе. Он не говорит об Иисусе, он говорит о Христе. Он говорит о вечном. Он не говорит о личностном, он говорит о вселенском.

Люди дзэн говорят, что пока вы не узнаете своего оригинального лица, которое у вас было прежде, чем родился ваш отец, нельзя стать просветленным. Что такое ваше оригинальное лицо? Прежде, чем родился ваш отец, оно у вас было, и будет снова, когда вы умрете, и ваше тело будет сожжено, и от него не останется ничего, кроме пепла, – но ваше оригинальное лицо по-прежнему у вас будет.

Что такое это оригинальное лицо? Это существо – назовите его душой, духом, сущностью; все эти слова значат одно и то же. Вы рождаетесь как сущность, но если бы общество оставило вас сущностью и не создало в вас никакой личности, вы остались бы похожими на животных. С некоторыми людьми это случалось.

Например, в северной Индии, в Гималаях, нашли одного семилетнего ребенка, выращенного волками, ребенка-волка – человеческого ребенка, выращенного волками. Конечно, волки могут дать только волчью личность; и этот ребенок был человеком, в нем было существо, но личность была личностью волка.

Это случалось много раз. Волки, кажется, способны воспитывать человеческих детей; кажется, они испытывают определенную любовь, сострадание к человеческим детям. Эти дети не так развращены, какими бы их обязательно сделало человеческое общество; их существа ничем не загрязнены; они – существа в чистом виде. Они как рыба в океане – они не знают, кто они такие. И если они выращены волками, очень трудно дать им человеческую личность; это слишком тяжелая работа. Почти все эти дети умерли, когда люди пытались это сделать. Они не могут научиться человеческим правилам; слишком поздно. Их форма отлита; у них уже есть сложившаяся личность. Они научились быть волками. Они не знают никакой морали, они не знают никакой религии. Они не индуисты, христиане или мусульмане. Они не беспокоятся о Боге – они никогда о нем не слышали. Все, что они знают, – это жизнь волка.

Человеческая личность создает преграды, только если вы за нее цепляетесь. Но через нее необходимо пройти: это лестница, это мост. Человеку не следует строить дом на мосту, это правда, но перейти по мосту ему нужно.

Человеческая личность частична. В лучшем обществе мы будем давать детям и личность, и способность от нее избавиться. Именно этого не хватает теперь: мы даем им личность, слишком жесткую личность, в которой они оказываются запечатанными, заключенными, и не даем никакого способа от нее избавиться. Это все равно что надеть на ребенка доспехи и не объяснить, как они снимаются, как сбросить одежду в тот день, когда он из нее вырастает.

Мы делаем с человеческими существами точно то же самое, что делали в Древнем Китае с ногами женщин. С самого детства девочек заставляли носить железные туфли, чтобы их ноги не росли, и они оставались очень маленькими. Маленькие ноги очень ценились и считались очень красивыми. Это могли позволить себе только аристократические семьи, потому что женщина не могла делать почти ничего. Женщина не могла нормально ходить, ноги были слишком малы, чтобы поддержать тело. Ее ноги были искалечены; она не могла ходить без посторонней помощи. И бедная женщина не могла себе такого позволить, маленькие ноги были символом аристократии.

Может быть, мы смеемся над этим, но продолжаем делать то же самое. Сейчас на Западе женщины носят такую абсурдную обувь, такие высокие каблуки! Можно еще делать что-нибудь подобное в цирке, но такие высокие каблуки – не для ходьбы. Но они ценятся, потому что, когда женщина ходит на очень высоких каблуках, она становится более привлекательной сексуально: у нее сильнее выдаются ягодицы. И поскольку ей трудно идти, бедра движутся больше, чем обычно. Но это приемлемо, это нормально. Другие общества посмеялись бы над этим!

Во всем мире женщины носят лифчики и думают, что это очень обычно и традиционно. Фактически, лифчик заставляет женщину выглядеть более сексуально; он нужен просто для того, чтобы придать ее телу форму, которой нет. Он служит, чтобы сделать так, чтобы грудь была выше и выглядела очень молодой, не висящей. И женщины в традиционных обществах, обществах, которые настаивают, что женщины должны носить лифчики, считают себя очень религиозными и ортодоксальными. Они просто дурачат себя, никого другого: лифчик – это сексуальная уловка. Подобным образом, некоторые первобытные общества делают странные вещи. Они пытаются сделать губы больше и толще. С самого детства на губы вешается груз, чтобы они стали очень толстыми, большими. Это символ очень сексуальной женщины – толстые и большие губы помогают хорошему поцелую! В некоторых первобытных обществах мужчины даже носили определенный чехол на половых органах, чтобы они казались больше, точно как женщины носят лифчики. Мы смеемся над этими глупостями, но это та же самая история! Даже молодые люди во всем мире носят очень узкие штаны – просто чтобы показать свои половые органы. Но как только что-то становится принятым, никто не обращает на это внимания.

Цивилизованность не должна быть заключением в жесткий футляр. Абсолютно необходимо, чтобы у человека была личность, но личность должна быть такой, чтобы ее можно было легко надевать и снимать – как мягкую одежду, не стальные доспехи. Подойдет простой хлопок, и тогда можно одеться и раздеться; нет необходимости оставаться в одежде постоянно.