Река не может молчать

Водяные столбы поредели, лишь там и тут продолжали вырастать отдельные черно-белые всплески – батареи перешли на редкий, методический огонь по переправе. И Плотников сразу понял: связь между двумя его выходами в эфир и огневым налетом на танковую переправу столь очевидна, что догадаться о ней может и малоискушенный слухач. Если он, конечно, существует и находится неподалеку.

Однако другая тревога тут же вытеснила беспокойство о собственной безопасности. Танки… Не может быть, чтобы «противник» отказался от переправы их на плацдарм. Но куда же они ушли?..

Канонада поутихла – запасы имитации у посредников не безграничны, экономят, хотя в реальном бою теперь настал бы самый ад кромешный, где уж ни неба, ни земли. И теперь-то ясно было бы, кто берет верх в огневой дуэли, кому скоро придется замолкнуть. Но вдруг верх берут «западные» и батареи «восточных», стреляющие по плацдарму, смолкают одна за другой, выведенные из строя? Или «Туча» желает сберечь до решающей минуты то, что от этих батарей осталось?..

До чего же медленны рассветы в августе!..

Слабый гул мотора возник на берегу совсем близко и тут же пропал. Еще грохали взрывы на плесе, а Плотников с удивительной отчетливостью слышал происходившее за стеной камышей. И щелчок открывшейся броневой дверцы, и топот спрыгивающих на землю солдат, и клацанье автоматных затворов.

– Интервал – три метра! – раздался звонкий юношеский голос. – Прочесать камыш до конца. Вперед!

Зашелестело, тяжело захлюпало, кто-то сердито выругался:

– Фу, черт! Напугала!

– Кто?

– Выпь. Как она тут усидела под такую музыку?

– А куда ей деваться? Кругом музыка…

Ладони Плотникова занемели на рукоятках крупнокалиберного. Мгновенный поворот башенки – и свинцовый ливень скосит камыш вместе с людьми. Изрешетить бронетранспортер на таком расстоянии ничего не стоит, если, конечно, кто-нибудь не успеет быстро и точно бросить гранату: до камыша всего пятнадцать метров.

Оганесов пригнулся к рулю, рука – на зажигании, нога – на педали стартера. После первого выстрела – бросок на берег, уйти в холмы, затеряться в суматохе движения…

– След, товарищ сержант!

– А ну, что за след?

«Черт, как громко стучит сердце! И до чего тонка броня машины!»

– Видите, ведет к воде.

– Или из воды?..

«Это наши помяли, когда уходили в поиск. Эх вы, горе-разведчики!..»

– Да, похоже, из воды.

– А там что темнеет, на реке?

– Какая-то коряга. А за нее… вроде тина нацеплялась!

– Вроде? Поточнее нельзя?

– Точно – тина и коряга. Да разве он будет тут сидеть? Сделал черное дело и смылся поскорее на тот берег. Кажется…

– Прекратить разговоры! Ефрейтор Ломиворота, разденьтесь и сплавайте к той самой коряге. Да прощупайте как следует, чтоб ничего не казалось.

– Есть! – отозвался добродушный, густой басок…

Плотников медлил еще минуту. Ждал, цепь вот-вот дойдет до края камышей, солдаты вернутся к машине, сгрудятся там, и тогда огонь его пулемета станет страшным. Одной очереди хватит на всех.

Но они не дошли до края камышей, и ефрейтор с серьезной фамилией Ломиворота, видно, не успел снять одежды.

Гранатным разрывом возле бронетранспортера ахнул взрыв-пакет, близкий автомат залился длинной очередью, и знакомый юношеский голос отчаянно крикнул:

– Ложись!..

Испуганно и бестолково затрещал целый десяток автоматов, но тот же голос, ставший тонким, как у десятилетнего мальчишки, перекрыл этот треск:

– Прекратить стрельбу! Живым брать будем!.. Попов, заводи, обходите его лощиной, огнем прижимайте, чтоб не убежал!..

Взвыл мотор бронетранспортера, слышно было, как машина сорвалась с места, удаляясь от берега.

– От-деление, справа и слева перебежками по одному – вперед!

Внезапное спасение могло показаться чудом, но Плотников в чудеса не верил…

С высокой сопки рядовой Чехов спускался почти бегом. Туда он полз ужом, обливаясь потом от нечеловеческих усилий и волнения. Мерещились приглушенные голоса, шорохи, фигуры людей, на каждом шагу ждал засады и вздрагивал от прикосновения шершавых стеблей травы. Добравшись до середины склона и немного успокоясь, попробовал вызвать «Тучу», но она молчала. Чехов понял: придется ползти до самой вершины. Наверное, у него не хватило бы сил на это – крутизна становилась почти отвесной, – но на всем пути его сопровождали глаза старшего лейтенанта. Строгие и доверяющие, глаза эти словно подталкивали солдата вперед. Еще в машине Чехов подумал: далеко не всякий начальник на месте Плотникова поручил бы ему важное задание, особенно после того как он глупо убежал, оставив сержанта Дегтярева, да еще мог привести к машине «хвост». Сержант Дегтярев вел поиск так, словно они действительно находились во вражеском стане, нервы Чехова были натянуты, и, когда в десяти шагах лязгнул затвор и грозный голос потребовал назвать пароль, Чехов даже оробел. Конечно, не от страха он побежал, а от недомыслия. Пароля не знали, затевать бой в их положении несерьезно, вроде только и оставалось – улизнуть. Вначале Чехов даже удивился, почему сержант отстал. Теперь-то знает почему. Дегтярев нарочно не стал уходить от охраны. Уйди они оба – во всей округе поднялась бы тревога, а это могло повредить разведгруппе. Сержанта задержали и успокоились.

Только остаться там следовало не сержанту Дегтяреву, а рядовому Чехову. И как же было рядовому Чехову теперь остановиться на середине трудного пути даже при всей убежденности: уж на вершине-то сопки ему непременно уготована засада!

Вершина оказалась пустой и голой. Забыв оглядеться, солдат торопливо включил радиостанцию. «Туча» отозвалась на первый же запрос…

Он спускался вниз, словно на крыльях, уже не боясь никого и ничего. Хотелось бежать к машине, обрадовать командира докладом, прочесть в глазах его одобрение.

Чехов еще думал о том, что когда-нибудь приедет домой в краткосрочный отпуск и, сидя на своем любимом месте за домашним столом, при полном параде знаков на груди, расскажет впечатлительной, всего боящейся маме про эту суровую ночь в тылу «противника». И про то, как ее сынок Виталька Чехов, которого она, конечно, все еще считает ребенком, был послан на задание с важнейшим донесением, обернутым вокруг боевой гранаты.