Танки на мосту

Разведчики, сидевшие прежде как истуканы, зашумели, задвигались.

— Я говорю тебе, с нами не было обер-лейтенанта, — окончательно рассердился Румпф. — Нашим командиром был лейтенант — лейтенант Тиске.

— Черт знает что! — сказал я, как бы озадаченный и встревоженный исчезновением нужного мне обер-лейтенанта. — Вы откуда вышли? Из Беловодской?

— Нет.

— Черт знает что! — повторил я в отчаянии. И прибавил оборотов, показывая, что собираюсь ехать дальше. — Где русские?

Фельдфебелю что-то не понравилось. Еще раз более внимательно оглядел меня, мою машину.

— Русские у нашего танка. Там у них пушки, пулеметы. Возможно, есть несколько танков.

— Четыре километра отсюда?

— Пожалуй, меньше, — неохотно сказал Румпф. Он стоял перед моим мотоциклом и смотрел на меня. — Километра три с половиной.

— Слава богу, — облегченно вздохнул я и проглотил слюну. — Понимаете, господин фельдфебель, в три ноль ноль — три пятнадцать на шоссе должна выйти группа обер-лейтенанта Вейдмана. Мне необходимо успеть встретить ее.

Румпф взглянул на ручные часы. У меня часов не было, но время я чувствовал хорошо: сейчас не более половины третьего. Судя по выражению лица фельдфебеля, так и есть.

— В каком месте? (Ого, фельдфебель! Неужели не одолею?)

— Примерно в километре отсюда. На стыке дорог.

Верзила повернулся к своим:

— Кто видел дорогу?

Разведчики молчали.

Фельдфебель посмотрел на меня.

— Там нет никакой дороги.

Э, милый мой, не собьешь! Дорог тут много, все ты не мог запомнить. Держаться до конца.

— Вы, очевидно, не заметили ее. Полевая дорога, выходит на шоссе справа от хутора Счастье.

Я не выдумывал, хутор Счастье существовал, он находился километрах в шести от шоссе, но дорогу, идущую к нему, я уже проехал. Как-никак я изучал карту, помнил названия и расположения всех станиц и хуторов назубок.

— На карте это место обозначено. Там невдалеке должна стоять часовня или крест и группа деревьев. — Это уже был бред собачий. Вообще я, кажется, слишком много болтал, и в моем голосе появлялись предательски тоскливые нотки. — Господин фельдфебель, у вас есть карта?

Он не ответил (плохи мои дела), снова обратился к своим:

— Кто видел часовню, деревья?

— Так это же на старой карте, — вмешался сидевший за рулем гитлеровец. — Большевики давно уже разрушили часовню, а деревья срубили.

Молодец, выручил... Фельдфебель осторожно скреб пальцем темный, замазанный сажей подбородок.

Разрешите взглянуть на вашу карту, — настаивал я. — Время идет... (карта, конечно, осталась в танке, у лейтенанта).

— Кто знает обер-лейтенанта... Как фамилия?

— Обер-лейтенант Вейдман, — ответил я с вызовом. — Как, фельдфебель в чем-то сомневается?

На этот раз никто не пришел мне на помощь. Никто из них не слыхал об обер-лейтенанте Вейдмане.

«Неужели Макс ошибся? — пронеслось в моей голове. — Не мог Макс ошибиться. А может быть, я спутал фамилию? Нет, не спутал, помню точно: обер-лейтенант Вейдман. Значит, такой обер-лейтенант существует, но он, очевидно, пехотинец. Разведчики не могут знать фамилии всех офицеров. Это естественно. И я-то, связной, во всяком случае в этом никак не повинен».

— Вейдман? — повторил фельдфебель и скептически скривил губы.

— Вы полагаете, что я спутал фамилию обер-лейтенанта? — насмешливо фыркнул я. — Это исключено.

У меня хорошая память.

— Я не знаю такого...

— И я впервые услышал эту фамилию. — Я хотел добавить, что обер-лейтенант всего лишь два дня назад прибыл в полк из госпиталя, но удержался. Пусть подумает об этом сам. Ерунда, не знает он фамилии всех офицеров.

— Солдатская книжка при тебе?

Я уже не скрывал своей обиды и возмущения. Черт знает что! Как ведет себя этот обгоревший, прогоревший фельдфебель. Как будто он не изучал устава.

— Господин фельдфебель, вы же знаете, что в таких случаях... все документы, письма и прочие бумаги... — Дальше должно было следовать: «...сдаются командиру на хранение». Я не договорил, и так должно быть понятно.

— Полк, рота? (Форменный допрос. Совсем плохи мои дела).

Разведчики притихли, ждут моих ответов. Но, может быть, именно эти вопросы окажутся спасительными для меня? Я выпрямился в седле и звенящим от обиды голосом без запинки отрапортовал придире-фельдфебелю, кто я, какого полка, роты, взвода, назвав чины и фамилии командиров. В конце концов любой гитлеровский солдат на моем месте понял бы, что его в чем-то подозревают, и обиделся бы.

Мои быстрые и точные ответы успокоили Румпфа. Разведчики, теряя интерес ко мне, завозились на мотоциклах, разминая ноги и принимая более удобные позы.

— Господин фельдфебель, я могу опоздать... — перешел я в наступление.

Верзила посмотрел на меня сочувственно.

— Вот что... Ты путаешь или заблудился.

— Как я мог заблудиться? — зло-насмешливо возразил я. — На шоссе? Позади, в двух километрах отсюда, стоят наши танки. Я проезжал...

— А я не хочу, чтобы ты попал в руки русским! — заорал Румпф. — Хватит того, что мы потеряли... Разворачивайся, поедешь с нами. Мориц, садись к нему в коляску.

Кажется, нужно поднимать лапки. Капут. Я пожал плечами и выбросил последний козырь:

— Господин фельдфебель, вы берете на себя ответственность за то, что воспрепятствовали мне выполнить приказ, полученный от вышестоящего командира?

Он что-то сердито буркнул в ответ. К моему мотоциклу шел солдат в кожаной куртке и шлеме. Он поддерживал левой рукой правую с забинтованной кистью.

— Что тут у тебя? — наклонился к коляске фельдфебель.

— Магазины к пулемету.

— А почему два шлема? (Вот сволочь дотошная. Фельдфебель! Ну как я не сообразил выбросить один к чертовой матери? Кретин, какого надо поискать. Хорошо, хоть догадался затолкать в передок гимнастерку).

— Товарища. Я очень спешил.

Раненый танкист уселся в коляске. Колонна тронулась. Фельдфебель на ходу вскочил в седло позади мотоциклиста. В коляске третьего мотоцикла лежал перехваченный ремнем через спину солдат, длинные его руки болтались, свисая почти до земли. «Везут убитого», — пронеслось у меня в голове. Я ждал, пока мимо меня проедет вся колонна, чтобы пристроиться в хвосте. Это не могло вызвать подозрения: проезжающие машины мешали мне повернуть мотоцикл в обратную сторону. И это было единственной моей надеждой... Но последний мотоциклист остановился, не доезжая. Он ждал, пока я развернусь. Увидев спину солдата, сидевшего за пулеметом, дуло которого было направлено назад, я понял, в чем дело: этот мотоцикл должен был прикрывать огнем колонну. Они все еще опасались возможного нападения русских.

И я развернулся...

Ехали не шибко. Я покосился на раненого. Сказал сочувственно:

— Не повезло вам... Как же получилось?

— Как... — охотно, и как мне показалось, даже с тайной радостью отозвался он. — Воздушная разведка, черти б ее побрали, донесла, что русские оставили позиции в поле и отошли к этой... ну, как ее... забываю. Словом, отошли к следующей деревне.

— К станице Равнинной.

— Вот, вот! У тебя, действительно, память... Нам приказали проверить, пощупать их. Вышли... Все хорошо, два мотоцикла впереди, танк и пять мотоциклов сзади. Приблизились к прежней линии обороны противника, начали стрельбу — молчат. Только тронулись дальше — выстрел позади.

— Позади?

— Да, да, приятель! В том-то и дело, что стреляли с тыла. Они специально поставили пушечку так, чтобы вести огонь в спину. Какая у танка сзади броня! Сам знаешь... Попали в моторное отделение. Мы открыли огонь из пулеметов, начали башню поворачивать, а тут еще два выстрела уже спереди, один снаряд в башню. По-моему, без бутылки с горючей смесью дело тоже не обошлось... Уж очень быстро машина загорелась. Танк горит, я — водитель, выскочил, фельдфебель за мной... А лейтенант... его ранило или оглушило... Фельдфебель хотел вытащить и не смог.

— Завтра мы отомстим русским за вашего лейтенанта.