Нахальное минирование (СИ)

— Бегим! Бегим, увидят что копаимся – не словим!

Коряво сказано, а понял старшина лучше трехчасовой лекции. Вскочил, глянул критически – эх, лучше б можно, но все, ревут двигатели совсем недалеко! Сунул трак, которым маскировку наводил, в лапы ефрейтору. Маханул руками, словно в них флажки, лейтенанты, что страховали своими дудочками работу, знак поняли, их коробочки синхронно дернулись, и, как могли быстро, но в итоге все равно – слишком медленно поползли прочь.

Рахметов с трудом дождался командира и, как только сапоги старшины грохнули по броне, рванул следом. Поискал Махров глазами – где пехота – увидел быстро – облепили кучей лейтенантовы машины. Запрещено, конечно, так людей возить, но на гусеницах все быстрее, чем бегом. Авось не свалятся.

Встретился взглядом с капитаном.

— Тяжелые танки. Несколько. В лоб наши пукалки не возьмут.

Раненый мигнул, вроде понял и тут же опять закашлялся, скорчился от боли.

Хорошо поворот рядом, закрылся деревьями, дождался тихоходов. Во рту пересохло, а ладони взмокли зачем-то.

Подбежал Еськов, бледный, но решительный. Точнее – решившийся на что-то. Танк Богатырева, стряхнув с себя пехоту, уже медленно пятился задом в лес. Т-26 Лиховида так же аккуратно залезал в заросли на другой стороне дороги.

Чужие двигатели зло и торжественно ревели совсем близко. Почудилось, что на похоронный марш похоже.

— Тащ капитан! Тащ капитан! — быстро заговорил Еськов.

— Сознание потерял – горестно откликнулась санинструктор.

— Тогда так! Махров!

— Я!

— Принимаю команду на себя! Мы с Богатыревым их встретим, задержим. Ты отходишь за пару километров, там поляна будет – на той стороне ставите оставшиеся мины. Если не догоним – доставишь капитана в медчасть, в штабе доложишь, как было. Пехота – залезай, держись крепче! Быстрее! Все, езжай!

Глянули друг другу в глаза, старшина козырнул. Словно генералу, с максимумом уважения. Ясно было, что лейтенанты если и задержат, так на чуть-чуть. А его экипажу и пехоте жизнь дарят.

И Рахметов дернул по дороге, оставляя за собой остающихся на смерть товарищей. Махров глядел на фигурку лейтенанта, припустившего к своей железяке.

И тут жахнуло.

Даже на танке почувствовалось, что земля дрогнула, из-за поворота шибануло пылью, летящим мусором и какими-то клочьями. Догадался с опозданием – листья с деревьев. А потом там словно лампы запалили. Видел старшина как торжественно в доме культуры включалась центральная люстра, так осветилось все. Похоже очень. И забумкало вразнобой. Орудийный грохот, пулеметный и еще какие-то бабахи, глуховатые, через неправильные интервалы времени.

А татарин-ефрейтор завизжал так ликующе и победно, так залихватски, что почему-то на душе стало веселее.

Бледный Кольман сидел, широко раскинув ноги опираясь спиной на березку и морщился.

Командир передового отряда присел рядом с приятелем на корточки, сочувственно поцыкал сквозь зубы. Хотя впору было себя жалеть, такой сегодня проклятый день. Была глупая надежда, когда увидел, что у горящей "четверки" все люки открыты нараспашку, что, может, повезло и экипаж, особенно фельдфебель Хашке, живы.

Но приняв доклад командира новой ГПЗ, понял что зря надеялся. Мощный фугас прошиб тонкое днище тяжелой машины и раскаленный газ убил экипаж моментально, никто даже и не пытался выбраться. Огонь погребальным костром полыхнул почти сразу после взрыва и загорелось так дружно, что к этому раскаленному стальному гробу и подойти сейчас было невозможно. У этой модификации танка для безопасности бензобаки располагались в самом защищенном от снарядов месте – на днище корпуса. Как раз там, куда рванул фугас.

Даже издалека было видно, что сварной корпус расселся по шву как минимум в двух местах, башня сидит как-то набекрень. Танк уничтожен. И экипаж – тоже. Рядом с танком валялось три сломанные куклы в таких позах, что понятно – не живые, еще и дымятся. Форма пехотная. Точнее, то что от одежды осталось – не то обгорели, не то сорвало взрывной волной. Ну да, десант. Был.

Несколько раненых и контуженных лежали и сидели поодаль, с ними возились двое танкистов, что имели опыт по оказанию медпомощи.

ГПЗ ощетинившись стволами заняла оборону, хотя это сейчас как-то глупо смотрелось, учитывая, что противостоят три легких танка и если большевикам на подмогу не поспеют серьезные резервы красной армии, то о такой бы глупости, как атака, Лефлер мог только мечтать. Но русские вряд ли сунутся.

— Как ты, дружище? — спросил он.

— Паршиво, Макс. Во мне что-то лопнуло, когда сдуло с танка. Похоже, я навоевался. Ходить не могу, ноги не слушаются и двоится все.

— Тошнит? — понимающе спросил Лефлер.

— Трижды.

— Что произошло?

— Ты сам видишь. Саперы были в десанте у Хашке. Этот бравый болван так рвался заработать себе крест, что гнал как полоумный. Да, его предупреждали. Я тоже. Но знаешь, мы все тоже смотрели. Ручаюсь, дорога была чистой. Это фугас. Они нас подловили. И знаешь, Макс – у них там эксперты. Они играют с нами – Мориц бледно улыбнулся восковыми губами.

— В смысле?

— Как в казино. Выиграть не получится. Мы как боксер, которого усадили за партию в шахматы. Мы сильнее, мы опрокинули бы их и размазали. Но они знают, что делают. И наша мощь сейчас бесполезна. Эти их танки – приманка, не более. Ставлю на то, что они уже поставили следующие фальшивые мины. А может – не фальшивые. Или фугасы. Учти, Хашке хоть и был болваном, но его водитель шел четко по следам вражеских гусениц, ни вправо, ни влево. Фугас стоял под следом от гусеницы, головой ручаюсь. Это не мина. Хашке ожидал, что в худшем случае ему вырвет каток и пару траков. Ерунда. Потому наглел. Они его поняли правильно. И вот – гляди. Старина, я спекся. А ты не огорчай своих папу и маму, как глупый Хашке. Не лезь без саперов – лихорадочно и через силу говорил Мориц.

— Я могу рвануть так, словно мин нет вообще – хмуро напомнил Макс.

— Ты можешь рвануться смело, не сомневаюсь в твоей храбрости, старина. И наверное – победишь, ты это умеешь. Если там и впрямь только три сраных танка. А если нет? Танков и артиллерии у русских что-то многовато, нам говорили, что у них, дикарей, нет техники вообще. Непохоже что-то.

Ты уже потерял больше взвода. И – можешь мне поверить – я чую, что они сейчас копают новые ловушки. Но – ты победишь! А завтра тебе поставят новую задачу, но тебе нечем и некем будет ее выполнять. Тебе этого не простят. Русские разгромлены, лишние день – два ничего не решат. А тебе не простят потерь, тем более из-за того, что ты попер без саперов, когда видел, что и с саперами тухло получается. Да тебе командир батальона не простит гибели его сына. Одна радость, что у старого Хашке не будет сложностей в доставке погибшего отпрыска в родовую усыпальницу – съехидничал ослабевший, но не потерявший чувства юмора лейтенант Кольман.

— Почему? — довольно глупо спросил думавший о своем Макс Лефлер.

— То, что останется от наследника Хашке можно будет собрать в солдатский котелок и отправить без хлопот полевой почтой – усмехнулся одними губами Мориц.

Обер-лейтенант невесело скривил губы, отдавая дань мужественному юмору несгибаемого арийского воина.

— Макс, ты здесь главный. А мне тяжело говорить. Но ты вспомни, что царь Пирр был тоже храбр. Но что-то его пример… Можно, конечно, взять всю пехоту и пустить их тыкать штыками в землю. Если не будет противопехотных – медленно, но продвинешься… Но помни про царя Эпира – доблестного Пирра и его блестящие победы.

Обер – лейтенант доложил в штаб батальона про новые обстоятельства. Вздохнул с облегчением – старый Хашке убыл к начальству, потому обошлось без черной вести непосредственно папаше о смерти сына. Адьютант старший весьма раздраженно (он не очень хорошо относился к Лефлеру, считая его выскочкой и карьеристом) выслушал доклад о том, что к потерям батальона добавился еще один танк со всем экипажем, да о том, как пехоту потрепало, а саперов не осталось вовсе – один убит, другой контужен и тяжело ранен. Сухо проинформировал, что саперов свободных нет, так же сухо одобрил предложение продолжить путь с проверкой дороги пехотой.