Страна Лимония

Где-то у потолка ожил репродуктор и скверным женским голосом выдал порцию фраз, из которых Герман разобрал только слово «Ташкент». Быстро пройдя регистрацию, он уселся на откидное кресло накопителя. Среди пассажиров узбеков было мало, да и те, что готовились на посадку, ничем не отличались от европейцев, разве что широкими лицами.

Объявили посадку. Пассажиры высыпали на поле аэродрома, ёжась на лёгком ветру. С востока через пелену туч и редкую снежную крупу пробивался еле заметный свет утреннего солнца. Короткая пауза у трапа, и Герман уже сидит в хвосте самолёта у иллюминатора.

Знакомство

На борту явно недобор с пассажирами. Стюардесса предлагает занять свободные места. Герман, сидевший в хвосте, встал и прошёл в центр. Вдруг он останавливается. В пятнадцатом ряду сидит незнакомка, та, что была у телефонов-автоматов, а рядом с ней — свободные кресла. Герман делает скучающее лицо и спрашивает разрешения занять место «у окошка». Девушка поднимает лицо и... радостно и открыто улыбается. Молодой человек — в полном восторге, хотя пытается скрыть свои эмоции. Присаживаясь, Герман деловито осведомляется:

— Дозвонились?

— Да, спасибо!

— До Ташкента летите?

— Нет, до Целинограда.

Герман пытается сообразить, потом не выдерживает:

— Но самолёт летит в Ташкент без посадок!

— И я о том... а зачем тогда спрашиваете?

— Действительно, что это я... В гости?

— Нет, домой!

— Вы живёте в Ташкенте?

— А как вы угадали?

Герман срывается на смех:

— «Куча-ноль» в вашу пользу! У вас в Ташкенте все девушки такие смышлёные?

— Нет, только с Юнус-Абада.

— Я там был.

— Правда? Вы тоже из Ташкента?

— Нет, из-под Самарканда.

— Прилетим — хоть отогреемся!

— Это точно! Как приземлимся — сразу на Алайский! Мампарчика горячего хочу.

До взлёта молодые люди весело болтали, подначивая друг друга, вспоминая любимые места в Ташкенте и Самарканде. Короткий разбег, минутная пауза, и Герман не выдерживает:

— Нам ещё три часа лететь. Самое время познакомиться. Меня зовут Герман, а вас?

— Ран`о, — почти кричит девушка, борясь с шумом двигателей, выходящих из форсажа.

— Что значит — р`ано? По-моему, как раз вовремя.

— Нет, — засмеялась соседка, — меня звать Ран`о, с ударением на последний слог: Ра-н`о!

— Чудное имя, право слово и, наверное, редкое?

— Я бы не сказала. Вот Герман — действительно редкое имя. У меня ни одного Германа в знакомых нет.

— Первым буду!

— Вы тоже из ссыльных? Из поволжских?

— Вроде как из них: дед сидел на Соловках, а потом переехал с семьёй в Сибирь. Только я — русский.

— А я — татарка, крымская татарка.

— Не может быть! По виду — чисто русская!

Ран`о смеётся. Разговор продолжается, перескакивая с темы на тему. Оказывается, спутница Германа закончила N-скую консерваторию по классу фортепиано и сейчас работает в ташкентской филармонии.

— Никогда не уеду из Ташкента, — продолжает она, — таких городов в мире больше нет! Среди моих друзей кого только нет: и узбеки, и таджики, корейцы, и уйгуры, и бухарские евреи. А какие люди! Добрее нет на целом свете! Только узбеки — слегка себе на уме, «хитрованы». А Ташкент! Самый весёлый и душевный город, Самарканд, правда, тоже хороший... раз вы там живёте.

— Кто ж вам сказал, что я живу в Самарканде?

— Хорошо, не в Самарканде, а под Самаркандом. Вы же сами так говорили. И потом... вы же любите Узбекистан, я это вижу! Тогда — откуда вы?

— Да, я всё это люблю, но живу в N-ске, хотя родился в Узбекистане. Часто был в командировках в Бухаре, Навои, Намангане... Про столицу даже не говорю. А N-ск — город хороший, но холодный: сколько в нём живу, столько и мёрзну.

— Вот и возвращайтесь на родину.

— Я подумаю. Хотя вряд ли. Россия назад уже не отпустит. Даже Леонид Филатов уже никогда не вернётся в Туркмению.

— Какой Филатов?

— Леонид Филатов — актёр. Тот, что главную роль в фильме «Экипаж» сыграл.

— Никогда бы не подумала. Выходит, и он из Средней Азии?

— Да, и не он один. Между прочим, много музыкантов из Узбекистана теперь в Москве живут. И представьте, я в прошлом — тоже музыкант. Играл на скрипке в студенческом ансамбле и джазовом оркестре.

— Да ну!

— Ей Богу! Но до консерватории не дотянул, хотя там у доброй половины музыкантов в друзьях числюсь.

— Так уж у половины!

— Ну, у трети.

— И пианистов знаете?

— Да. Мишу Милославского, Гену Сытина.

— Фантастика! Милославский был моим преподавателем. Он ваш друг?

Герман осёкся. Ему Милославский другом не был и в обозримом будущем вряд ли бы стал.

— Нет, Миша мне не друг. Не успели подружиться, — отводя глаза, промолвил Герман. — Он в Израиль эмигрировал.

— А вот и нет! Он в Канаде.

— Рано, я вам точно говорю — в Израиле.

— Да нет же, как только от него невеста ушла — сразу уехал в Канаду.

— Какая невеста?

— Ирка, моя подруга.

Герману стало не по себе.

— Ирка Литвинова — твоя, то есть ваша, подруга?!

— Да. Слушайте, Герман, давайте «на ты», хорошо! А ты что, Ирку тоже знал? Сумасшедше красивая женщина.

— Да уж...

— А где ты с ней познакомился?

— На капустнике в старый Новый год, когда фильм «С лёгким паром» вышел.

— Чудеса! Это первый раз, когда Ирка без меня в гости пошла. А ты знаешь, что после того капустника они и разошлись.

— Да ну! — притворно-удивлённо ответил Герман.

— Да! Мне Ирка говорила, что на том вечере познакомилась с каким-то лейтенантом, который ей голову набекрень поставил, и не только...

— А что ещё?

— Да ну тебя, Герман, что ты в настоящих чувствах понимаешь!

— Это точно, что я могу в них понимать!

— Потому в Канаду и уехал.

— В Израиль.

— В Канаду, с разбитым сердцем!

— Ран`о, ты мне покажи хотя бы одного музыканта — и чтобы без разбитого сердца!

— А я?

— Ты просто ещё с настоящим охальником не встретилась!

— А ты?

— Что я?

— Да что ты вообще понимаешь в женщинах!

— Зато в мужиках чуток разумею.

— Ты даже представить не можешь, какие чувства были! Только свечу задуло — и в Канаду!

— В Израиль!

— Спорим!

— Если спорить — то по-крупному!

— Это как?

— Проиграешь — поцелую!

— Меня?

— Если не промахнусь.

— Надо же! А мне и целовать некого.

— Спорь на шампанское.

— Нет, лучше на шоколадку.

— Большую?

— Самую большую!

— Такую, как у меня, ты за две недели не осилишь. — Герман мысленно усмехнулся, представив, как его спутница ошалеет, увидев украденный с фабрики батон шоколада.

Девушка уже тянула ладошку, чтобы заключив пари. Герман взял её и мягко разбил своей ладонью рукопожатие.

— Герман, ты меня утомил! Ты специально женщин доводишь? Или ты их просто не знаешь?

Молодой человек многозначительно молчал.

— Спорим, что нет такой шоколадки, которую бы я не съела за один раз, — не унималась спутница, — на что будем спорить?

— На поцелуй!

— Боже мой! Какие вы все мужики примитивные! Ну, да ладно — всё равно проиграешь! А теперь — помоги достать мою сумку.

Герман встал, вытащил с верхней полки дорожную сумку и передал её спутнице. Ран`о, минуту порывшись в вещах, достала фотографию и, торжествуя, протянула её Герману.

— Вот, смотри и читай!

На фотографии широко улыбался Миша Милославский, стоящий спиной к роялю, а на обороте — подпись: «На память любимой ученице с пожеланиями успехов и любви. М. Милославский Торонто. 1980 г.»

Герман был искренне удивлён. Ведь он лично визировал разрешение в ОВИР на выезд известного пианиста в Израиль.

«Вот каналья! Каков мошенник!» — подумал Герман и, обернувшись к соседке, признал своё поражение. — Ран`о, я не знал, ты права.

— То-то! Где мой приз?

— В багаже.

— Тогда разбуди меня, когда начнём снижаться, — с этими словами девушка, победно улыбнувшись, снова откинулась на кресло и вскоре уснула. А Герман, уставившись в иллюминатор, размышлял о превратностях судьбы, о непостижимых, почти мистических совпадениях и этих странных женщинах, которых он так и не мог постичь своим разумом. И конечно же, Герман вспоминал тот старый Новый год, когда он не стал другом Миши Милославского.