Танки на Москву

Помнится, командир танка Матюшкин, первым пробившийся в окруженный боевиками центр, с гордостью показал на эту прореху: «Моя работа!». Турин тогда поинтересовался: зачем дырявить пустую стену? Танкист чертыхнулся: «Да пропади все пропадом!». С тех пор они не виделись…

Теперь центр принадлежал боевикам. Молодые щетинистые чеченцы толклись на площади, щеголяя друг перед другом медалями за прошлогоднюю оборону президентского дворца, гвардейскими значками и кокардами, где одинокий волк выл на луну. Эта орденоносная ватага впечатляла. Особенно нелепо выглядели два ополченца — спортивные штаны пузырились на коленях, армейские ботинки были надеты на босу ногу. Они задиристо, по-петушиному подскакивали, бряцая наградами. Почему-то именно к ним бросился Салецкий, как только очутился на площади. Злорадно улыбаясь, он что-то нашептывал на ухо, показывая в сторону Турина. Капитан отвернулся и, чиркнув зажигалкой, закурил.

— Эй! — ткнули его в спину. — Это правда?

— Что?

— Ты — офицер?

— Да.

На миг чеченцы опешили, не ожидая такой откровенности. Корреспондент стоял поодаль, внимательно следя за происходящим. Его глаза поблескивали тем хищным вороньим огоньком, с каким исподтишка дожидаются безжалостной расправы. Он уже приготовил фотоаппарат, надеясь запечатлеть смертельный ритуал.

Ополченец неожиданно ударил Турина по плечу:

— Молодец — правду сказал!

— Этот, что ли, клювом настучал? — Капитан с презрением посмотрел на Салецкого.

— Этот, — кивнули в ответ. — Слушай, давай пристрелим его как предателя.

— Пусть живет, падаль.

Чеченцы расхохотались: по случаю праздника победы они были благодушны. Корреспондент сообразил, что просчитался: взор потускнел, уши прижались к затылку. Он испуганно засеменил через площадь и исчез в дыре. Проводив его насмешливым взглядом, ополченцы обратились к Турину:

— А ты чего приехал?

— Ищу Абу — у него мой друг.

— Абу?

— Говорят, его штаб на улице Горького.

Чеченцы переглянулись, показали на нескончаемый ряд разрушенных домов:

— У нас все улицы — горькие.

2

Турину нацепили на глаза зеленую повязку, по которой черной арабской вязью струилась сура из Корана. Как пояснили ополченцы, штаб полевого командира Абу должен находиться в неизвестности. Сначала капитан пытался считать толчки, когда везущая его машина подпрыгивала на ухабах, но потом перестал — число запылилось, приближаясь к беспредельному.

Неизвестность предстала тихим яблоневым садом, огражденным стальным решетчатым забором. В глубине белел одноэтажный домик. На крыльце сидел патронташный человек, перебирая гильзы, как четки. Его губы шевелились в непрестанной молитве.

Домик казался светлым и просторным — должно быть, оттого, что обстановка была скудной. Турина усадили в комнате, где стоял канцелярский стол с лампой да тумбочка с телевизором. Потянулось время ожидания. Вошла женщина в сатиновом халате, какой обычно носят школьные уборщицы, и принялась мыть пол. Капитан спросил ее имя. Оно оказалось таким же застиранным, как халат, — Клава. Следом появился патронташный человек, включил телевизор и удалился.

На экране высветился солдатик — белобрысый, в веснушках. Он беспомощно лежал на земле, связанный по рукам и ногам. К нему приблизился боевик — на правой щеке пылал зловещий рубец. Схватив пленного за подбородок, он выспренно произнес: «Ты хотел пролить кровь моего народа — я пролью твою. По нашим обычаям, я зарежу тебя, как барана, повернув голову в сторону Каабы». Взмахнув длинным ножом, боевик перерезал горло, сунул пальцы в разверстую рану и выудил язык. Жертва билась в конвульсиях, подрагивая живым галстучком, торчащим из шеи. Темная кровь бурно растекалась по траве и, казалось, капала с экрана.

Клава привычно протирала шваброй замызганный пол. Турин подумал, что внизу, в подвале, наверняка томятся другие солдатики. Комок подступил к горлу.

— Здесь много таких? — Капитан не узнал собственного голоса.

Клава беззвучно заплакала и усерднее заработала шваброй. Турин понял, к какому горю прикоснулся, и сам себе ответил: «Здесь много таких, Господи!».

За окном послышался шум — подъехал джип, на капоте которого проступали английские буквы, сулящие свободу и безопасность. Вышли двое. Один, бородатый горец, горячо жестикулировал, приглашая: «Мой дом всегда открыт для тебя». Другой, долговязый джентльмен, раскланивался, сохраняя вежливую дистанцию, точно боялся запачкать военный френч: «Спасибо, thank you». На прощанье они дружески обнялись:

— Брат, до встречи.

— Bye-bye, брат.

Джип тронулся. Хозяин дома, пока машина не скрылась, задумчиво глядел вослед. Нахмурившись, поднялся на крыльцо, прошел в комнату — по телевизору продолжал крутиться сериал показательных казней, перемежаясь рекламными пытками. Взглянув на экран, хозяин повеселел — на его правой щеке заиграл багровый рубец:

— А, мультики смотрим!

3

Яблоневый сад озарялся вечерним светом. Косые тени медленно скользили по ступеням. Патронташный человек перебирал на четках свинцовую вечность. Из открытого окна доносились обрывки разговора.

— Как зовут твоего друга?

— Глебов. Старший лейтенант Глебов.

— Он что — с разбившегося вертолета?

— Да. С ним еще была медсестра.

— Знаю, знаю.

К крыльцу подбежал старый волкодав. Покосился на дверь, потянул носом — съестным не пахло. Опустив морду, завалился под забор, смежил глаза. Только чуткий слух остался стеречь осенние шорохи мира.

— Что дашь за них?

— Два грузовика.

— Три.

— Абу, почему три?

— Себя посчитай.

Зашуршали ступени — люди вышли из дома. Хозяин неприметно кивнул головой — железная калитка распахнулась, и ветер свободы ворвался в яблоневый сад.

Обратная дорога оказалась куда короче. За поворотом открылись городские развалины. На центральной площади все так же гарцевали боевики, бросая по сторонам вызывающие взгляды. Мимо с опаскою двигались прохожие, обходя газоны, где среди пожухлой травы бледнели таблички: «Осторожно, мины!». Земля Аллаха на каждом шагу грозила смертью…

Порог казармы был облеплен комьями глины, сбитой с ботинок, — верная примета, что офицеры уже вернулись домой. За дверью звучала дикторская речь — по телевизору передавали последние новости. Турин вошел в помещение и остолбенел — на экране светился белобрысый солдатик. Он был как две капли воды похож на того, зарезанного полевым командиром Абу. Московский диктор с важным видом сообщал, что сегодня боевики в очередной раз проявили добрую волю — освободили пленного, ничего не потребовав взамен. В казарме раздался нервический смех — офицеры знали истинную цену сказанного. Капитан присоединился к ужину.

— Ну как? — спросил сосед, передавая ему кружку.

— Жив, слава Богу!

Выкуп

1

К перепутью, где условились встретиться, прибыли без происшествий. Позаботился водитель Сергей — на лобовое стекло прилепил листок бумаги с надписью: «Группа генерала Лебедя». Листок действовал на чеченские блокпосты магически — машину пропускали, не задерживая. Еще бы! Московский генерал здесь почитался как пророк Магомет, поскольку спас боевиков от полного разгрома, подписав с ними мирный договор в Хасавюрте. Водитель, выводя птичью фамилию, полагал иначе: «Хоть какой-то прок от предателя — доедем с ветерком!».

На месте их дожидался джип вороной масти. Турин постучал по затемненному окну. Окно любезно приоткрылось — джентльменская улыбка нарисовалась в проеме:

— O'kay?

— Окей! Поехали.

Джип помчался по дороге, лихо объезжая рытвины и воронки, чуть заросшие бурьяном. «Колесит, как у себя дома, — ворчал водитель, едва поспевая следом. — Привык носиться по бродвеям». Турин заметил, что Бродвей — американская штучка, а впереди едет британец, подданный ее величества королевы.