Будни Севастопольского подполья

— Тю! Да это же наша Женька Зеленская и начальник СД Майер, — прошептал он. — Вот паскуда!

— Какая Женька? — спросил Калганов.

— Та самая, что напротив Саши живет на Лабораторной и следит за его домом, — тихо пояснил Костя. — А кто с ними еще?

Последним машину покинул высокий сухопарый офицер в белом кителе, в фуражке с высокой тульей. На рукаве у него, как и у Майера, виднелась нашивка — череп и скрещенные кости. Что-то знакомое почудилось Косте в его сутулой фигуре. Где он его видел?

Захватив пакеты с вином и закуской, офицеры и Женька скрылись в дверях квартиры.

Ребята не спускали глаз с окон. Филле не затемнял их, полагая, что находится далеко за пределами досягаемости советской авиации.

В комнату вошла Женька, кокетливо повертелась перед зеркалом. Майер и другой офицер подошли к висячей лампе и, став под ней, с видом знатоков-ценителей разглядывали бутылку с игристым вином. Когда офицер повернулся к окну, ребята сразу узнали его. Это был обер-лейтенант Эрнст Шреве, начальник орсткомендатуры и жандармерии.

Кто в оккупированном Севастополе не знал и без проклятий не вспоминал Шреве и Майера, которые чинили над советскими людьми жестокие расправы! С первых дней оккупации Шреве и Майер наводили ужас на горожан. Кто попадал в жандармерию, а затем был передан в СД — не возвращался. Все гибли под расстрелом. Руки Майера и Шреве были обагрены кровью двенадцати тысяч мирных жителей. Их тайные агенты и день и ночь шныряли по городу. На стенах домов пестрели призывы к местным жителям выдавать тех, кто распространяет подпольные партизанские листовки.

В квартире коменданта началась попойка. Из открытых окон вырывались визгливые звуки джаза, звон посуды и пьяные голоса офицеров, гнусаво тянувшие «Дейчланд, дейчланд юбер аллее»…

Петька ушел домой. А Саня с Костей продолжали наблюдать за окнами квартиры.

— Вот бы их тут накрыть, мать честная. Одну гранату в окно — за всех наших сразу бы рассчитались, — прошептал Саня.

— Видать, нынче наше дело труба. Теперь будут пить до утра, — сказал Коля. — Потопаем.

Раздосадованные неудачей, связные выбрались со станции.

На следующий вечер все трое снова собрались в этом же сарае. В квартире свет, окошко распахнуто, на подоконнике, как и вчера, стоят радиоприемник с машинкой, а самого коменданта не видно.

Битый час связные следили за квартирой, слышали, как там трещал телефон, но Филле не появлялся ни в окне, ни в дверях. Костя то пятерней ерошил волосы, то отворачивал рукав и поглядывал на стрелки. Уже десятый час! В чем дело? Почему он сидит дома?

— Просчитались мы, — тихо сказал Саня. — Утром он заявился на станцию с распухшей рожей, злющий и все лютовал. Избил составителя, засек плетью военнопленного, который при перегрузке припрятал головку сыра. А теперь вот дрыхнет…

«Опять все рушится, — со злостью думал Костя. — Может, отложить? А что скажут Жора и Саша?»

Не быть бы и в эту ночь удачи, если бы не случай. В тот момент, когда связные уже готовы были уйти, прибежал со станции жандарм и стуком в дверь поднял коменданта. На поворотном кругу свалился паровоз, срывалась отправка состава с боеприпасами.

Филле так заспешил к месту аварии, что, захлопнув окошко, забыл закрыть его на шпингалет. Погасив свет, он выбежал из дому.

Лишь только шаги коменданта стихли, ребята выбрались из засады. Саня с Костей подставили лестницу, а Коля, вскочив наверх, с рук на руки передал товарищам радиоприемник с машинкой. Пока те укладывали добычу в мешки, он успел прихватить еще чемодан с вещами и револьвер.

— Пусть думает, что это просто воровство, — шепнул он Косте.

II

Стояли огненно-палящие дни. Зелень на огородах пожухла. Было раннее утро, а солнце уже припекало, суля опять знойный день.

Вся семья Кости работала на огороде. Костя с братишкой Толиком таскали воду из колодца, мать поливала грядки. Надо было спасать огород, единственное их подспорье в эти голодные дни оккупации.

Дворняжка Мохнатка, любимица Кости, путалась у него под ногами, вынюхивая что-то между грядок. Вдруг она насторожилась, подняла уши торчком и с лаем бросилась к воротам. Во двор вошел Ревякин. Мохнатка, повизгивая, стала ластиться к нему.

Ревякин избегал показываться у товарищей и обычно назначал явку на конспиративной квартире или звал к себе на Лабораторную. «Что-то стряслось, иначе бы не пришел, — подумал Костя. — Ведь сегодня в десять утра мы должны были встретиться на Лабораторной».

— Вот уж не ждал! — сказал Костя, подходя к Александру.

— Зашел поглядеть, как вы тут выхаживаете огород. Хочу поучиться. У нас с Лидой все погорело, а у вас вишь какие помидоры вымахали!

Александр осматривал пышно разросшиеся кусты с тугими завязями, расспрашивал, хвалил. Голубые глаза его улыбчиво щурились, а крупное лицо с тяжелым подбородком казалось беззаботным. Осмотрев грядки, Александр пошел с Костей в хату. Прикрыв за собой плотно дверь, тревожно спросил:

— Ты вчера видел Петьку?

— Нет. А что?

— Пропал парнишка. Как ушел позавчера клеить листовки на Корабельной стороне, так и не вернулся. Второй день нет. Мать его, тетя Ната, всех родственников обошла — нет Петьки.

— Да бегает где-нибудь со своими дружками или под Инкерманом устриц ловит, — успокоил Костя.

— Не было случая, чтобы он не явился доложить, как выполнено поручение. Боюсь, не напоролся ли на патруль. А если так, он уже в лапах Майера.

— Да, полицаи нас теперь выслеживают. Мы с Колей той ночью чуть на них не наскочили. — И, подумав, Костя добавил: — А знаешь, я за Петьку не боюсь, он выкрутится. Он уже раз улизнул от жандармов, когда те схватили его ночью на станции.

— Всяко бывает. Боюсь, как бы он не выдал своего адреса. Тогда жди обысков.

— А у тети Наты скрывается беглый матрос! — встревожился Костя.

— Матроса я уже отвел на другую квартиру. Предупредил кого надо и сам подготовился. Сейчас главное — узнать, где Петька. Возьмешься за это?

— Спрашиваешь!

— Безотказные вы ребята! — Александр потрепал Костю по плечу.

По дороге на Корабельную Костя думал о старшине, о последней неделе — неделе необычайных удач.

Появление «техники» — радиоприемника и пишущей машинки — сделало жизнь подполья очень напряженной. Костя чувствовал это на себе. Времени не хватало. Вот уже четыре дня он с Жорой Гузовым в полночь дежурил на Сапунской у Никонова в погребке, ловил Москву, записывал фронтовые сводки, приказы Верховного командования, слушал затаив дыхание гром московских победных салютов, затем бежал на Лабораторную, где сводки с фронта Лида перепечатывала на машинке, брал свежие листовки и мчался с ребятами расклеивать их по городу. Вздремнув часок, он спешил на пристань ворочать грузы, потом снова слушал голос Москвы, записывал передачи и опять с листовками отправлялся в ночной рейд по городу. Что из того, что недоешь, недоспишь?! Зато какую радость давали людям эти листовки, какое удовлетворение испытывали все подпольщики!

Не забыть ту ночь, когда он и Саня долго блуждали по дорогам и тропкам, чтобы замести следы, и наконец заявились с пишущей машинкой и радиоприемником на Лабораторную. Как Саша сжимал их в объятиях, как радовался! На следующий день приемник перенесли к рабочему Никонову, на Сапунскую. Синей лазурью засияли глаза Саши при первых звуках позывных Москвы. А когда диктор умолк, он сказал:

— Понимаете, хлопцы, что вы сделали?! Ведь теперь мы в тысячу раз сильней! Эх, нам бы еще типографию! Наша газета была бы для фрицев страшнее бомбы.

— Мечтаешь, — скептически улыбнулся Никонов. — А где шрифты возьмем?

— А мы с Костей достанем! — выпалил Саня.

…Поиски Петьки были напрасными. Никаких следов.

Тельняшка липла к телу. Сухой восточный ветер обжигал лицо. Хотелось освежиться. Возвращаясь с корабельной, Костя спустился к бухте и тут, увидев знакомого столяра Федьку, подсел к нему.

В ведерке шумно плескались бычки и ставридки. «Десятка два», — прикинул Костя и спросил: