Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта

— Да здравствует товарищ Сталин!

Этот неожиданный психологический выпад осужденного оказал сильное воздействие на партизан, стоящих в строю, и особенно на братьев Короткевичей, которые должны были привести приговор в исполнение. Они опешили, не зная, что им делать. Агапоненко не растерялся и громко подал команду:

— По изменнику Родины! Огонь!

И сам, не дожидаясь выстрелов Короткевичей, дал очередь из автомата по полицаю. Автоматная очередь пришлась прямо в голову полицая. Кровь фонтаном вырвалась из разбитого черепа, и полицай, покачнувшись, упал на землю. С тяжелым впечатлением возвращались мы с кладбища к себе домой.

В последних числах декабря 1943 года несколько дней подряд шел снег, а потом поднялась такая пурга, что занесло снегом буквально все кругом. Комбриг Гудков решил собрать два отряда и пойти на боевую операцию. Задумка его была такая: воспользоваться этим бураном и под его прикрытием разгромить один из небольших полицейских гарнизонов, находящихся недалеко от той деревни, где тогда стоял штаб бригады. Под вечер они вместе со своим ординарцем Данченко выехали на конях из деревни Константиново, где тогда вместе с третьим отрядом стоял штаб бригады, в соседнюю деревню Старожевичи к командиру четвертого отряда Маточкину. Ехать нужно было через довольно большой лес. Углубившись в лес по сильно заснеженной дороге, они в наступающей темноте потеряли дорогу. Заблудившись в лесу, они выехали на какую-то просеку, а может быть, дорогу и поехали по ней. Ехали, ехали, и их взяло сомнение, что-то они больно долго едут. А всего-то надо было проехать километров пять, потом должно быть поле, а там и эта деревня Старожевичи.

— Куда это мы с тобой заехали, Данченко? — спросил Гудков.

— А черт его знает. Совсем ничего не видно, кругом снег.

Проблудив еще некоторое время в ночном лесу, они наконец-то выехали на поле и увидели строения какой-то деревни.

— Слушай, Данченко, мне кажется, это совсем не та деревня, где стоит отряд Маточкина.

— Я тоже что-то не узнаю, — ответил ординарец.

Они заехали в середину деревни, постучали в первую попавшуюся им хату. Дверь открыла молодая женщина, а может быть, девушка. В этой хате она, видимо, жила одна. Гудков, войдя в хату, спросил ее:

— Скажите, какая это деревня?

Женщина ответила им, и оказалось, что это совсем не та деревня, куда они ехали. Гудков и Данченко положили на пол карту, развернули ее и, посветив трофейным фонариком, нашли эту деревню на карте, а также и деревню Старожевичи. Оказалось, она находилась совсем недалеко от той, куда они попали.

— Скажите, далеко ли от вас деревня Старожевичи и как нам проехать к ней? — спросил Гудков хозяйку.

— Да тут вот через лес, а там поле с полем. Здесь у нас их поле с нашим полем сходятся.

Усмехнувшись, Гудков заявил этой женщине:

— Знаешь что, дорогая, эту вашу белорусскую «поле с полем» я знаю. А как поедешь или пойдешь, то и не разыщешь. Ты вот что, оденься и выведи нас на эту дорогу. Покажи, как нам проехать, чтобы это «поле с полем» найти.

— Пойдемте…

Они с Данченко вышли на улицу, а она вслед за ними тоже вышла. Как была одета в одной рубашке в своей хате, так, раздетая и разутая, прямо босиком и вышла на улицу. Комбриг Гудков, увидев ее в таком виде, возмутился:

— Ты что, с ума сошла, что ли? А ну-ка иди, оденься, да и покажи нам дорогу!

— Ничего, тут совсем недалеко.

Комбриг и Данченко повели лошадей за повод, а она пошла вслед за ними. Они прошли уже метров 150, комбриг, волнуясь, спрашивает:

— Ну, где же эта дорога?

— Да тут вот еще столько.

— Пойди же оденься!

— Да ничего. Я вам покажу, а потом пойду.

Они прошли вместе с ней еще метров 300, и она подвела их к проулочку, а потом говорит:

— Вот по нему езжайте до лесу, а потом через лес. За ним та деревня, которую вы ищете.

И опять она стоит и продолжает рассказывать, как им ехать. Стоит по колени в снегу, почти голая. Комбригу стало ее жалко, и он снова сказал:

— Да иди же ты, ведь совсем замерзнешь.

— Нет, ничего. Ну, теперь вы найдете дорогу?

— Теперь найдем. Ладно, иди скорее.

И никак не могли от нее отвязаться. Наконец, не выдержав, они сели на коней и поехали. Они думали, что она сейчас быстро побежит к своей хате. А она, как шла шагом с ними, так, не торопясь, шагом пошла и домой. Гудков долго еще смотрел ей вслед, пока ее от них не скрыла снежная пурга.

— А что вы думаете, Николай Петрович, понравились вы ей. Вот и не хотела она с вами расставаться, — пошутил Данченко.

— Ну, так уж и понравился. Это они, белорусы, такие закаленные. Не то что мы — южане. Чуть немного простыл и зачихал.

От этой деревни они ехали на конях по глубокому снегу. Его выпало столько, что лошади проваливались по самый живот. Когда подъехали к лесу, там снег стал ровнее и лошади пошли спокойнее. Они проехали лес. Выехали в поле, а вьюга разыгралась еще сильнее. Стало совсем ничего не видно. Проехав метров 300, они увидели через несколько успокоившуюся метель вправо от них какие-то строения и повернули туда. Это и была деревня Старожевичи. Когда они подъехали к крайним домам, их никто из часовых не окрикнул. Гудков подумал, в чем же дело, даже часовых нет? Так они проехали по деревне четыре дома. Смотрят, в одной из хат светится огонек. Было уже поздно, так как пока они блуждали по лесу, доехали по заснеженной дороге, была уже примерно полночь.

Они подъехали к этому дому. Лошадей привязывать не стали, а просто набросили поводья на колья забора и подошли к дому. Посмотрели в окно и опешили. Там, оказалось, сидят четыре немецких офицера и свой «шнапс тринькают», а скорее всего не «шнапс», а самый обыкновенный самогон. Перед ними стоят две наряженные дамы и прислуживают им. Немцы сидели за столом так: двое из них спиной к окнам, а двое напротив, к окнам лицом. А дамы стоят чуть поодаль у печки. Офицеры что-то с ними шутят и ведут какой-то блудливый разговор. Увидев эту картину, Гудков прошептал:

— Данченко, ты знаешь что, я сейчас проверю, может быть, двери не заперты. Тогда мы оба войдем в дом и попробуем их взять в плен. А если заперты, то бросаем гранату в окно и ходу отсюда. Здесь, как видишь, немцы. Но где же отряд? Что случилось с Маточкиным?

Оказалось, что Маточкин, узнав о приближающемся большом соединении немцев, решил в бой с ним не вступать, а просто уйти из этой деревни. Но штаб бригады не был предупрежден об этом, что является грубой ошибкой со стороны Маточкина. Поэтому Гудков и не знал этого. Немцы же зашли в деревню, заняли ее и там расквартировались, а офицеры остановились в этой хате. Судя по тому, что в хате сидело четыре немецких офицера, можно было предположить, что в деревне находилось сейчас около батальона солдат противника. На сделанное предложение Гудкова Данченко возразил:

— Бросать гранату в окно нельзя, мы же побьем и женщин.

— Тогда знаешь что, мы через стекла побьем их из автоматов.

И все же Гудков решил подойти к двери дома. Когда он за ручку потянул дверь на себя, она приоткрылась. Они тихонько прошли в сени. Вторая дверь из сеней в хату совсем была открыта. Там, видно, было жарко, да к тому же немцы пили самогон, поэтому они и открыли эту дверь. Гудков быстро вошел на порог дома и громко приказал немцам: «Хенде хох!» Немцы сразу схватились за свои пистолеты, а Данченко стоял сзади Гудкова, который даже не успел вскинуть автомат, как Данченко через плечо Гудкова выпустил очередь из автомата по этим офицерам.

Сразу поднялся шум, крики, звон разбитого стекла, лампа упала, разбилась и потухла. Данченко быстро из своего кармана достал фонарик и осветил хату. Под столом валялись два убитых немца, а других двоих в хате не оказалось. Окно прямо с рамой было выбито, значит, эти двое выскочили через окно на улицу. Данченко стал искать оружие убитых офицеров, но Гудков приказал:

— Данченко! Бросай это дело! Нам нельзя здесь оставаться. Раз двое офицеров ускользнули от нас, то они поднимут тревогу, и тогда нам отсюда не уйти. Да, наверно, и часовые у них есть на краю деревни. А если они нас и пропустили, то потому, что от метели часовой прятался за дом и не заметил, когда мы въезжали в деревню.