Расколотое небо

К Муромяну Федор относился с уважением. Главным в его жизни была работа, к каждому полету он готовил машину так, будто она шла выполнять самое сложное задание. Все в ней выверит, осмотрит до винтика, пощупает каждый агрегат. Он любит свою работу, а работа любит его — не потому ли так уверенно и спокойно звучит его голос? Ну а ты? Ты любишь свою работу? Конечно, люблю. Да, у меня до черта накладок, промахов, но забери у меня эту работу — и что от меня останется? Как, чем жить?..

Он посмотрел в зал и увидел сосредоточенные лица офицеров. Не презрение — обида была в их взглядах: ты ведь и нас подвел. И Мажуге стало легче — все-таки не сторонятся, не отталкивают, добра желают. Спасибо и за это. А взыскание — уж как решат. Видно, строго накажут, ну да поделом… И эта мысль о товарищах по полку была ему приятна. Все-таки хорошо, что полк такой дружный, что такие в нем люди: беспокойные и добрые.

— Суд удаляется на совещание.

Черный встал, за ним поднялись остальные члены суда, закрыв папки, вышли из зала.

Объявили перерыв. Офицеры дружно двинулись к выходу. Федор продолжал сидеть. Тревога все больше и больше заполняла его. Что решит суд? Только бы не выгнали из армии, только бы не выгнали… Куда тогда? Кто поможет, кто от беды отведет? На гражданке сопьюсь, тут есть присмотр, а там? Надо бросать пьянки, а как? Сам понимал, что водка к добру не приведет. Надо что-то делать… А что? Что с собой сделать?

— И вы подышите свежим воздухом, — услышал Мажуга голос Северина. Встал, вытянулся, затем вновь опустился на скамью. Выходить не хотелось, вообще ничего не хотелось. В постель бы — и заснуть. Проспать часов двадцать, встать бодрым, веселым, словно ничего не было, и — на аэродром, работать. До ломоты в костях, до испарины — работать!

— Встать! Суд идет!

В зале снова установилась напряженная тишина. Приговор суда офицеры слушали стоя.

Федор вскинул глаза на Черного. Он старался стоять ровно, и поначалу ему это удавалось, но когда зазвучал ледяной голос старшего инженера, Мажуга прикусил губу и ссутулился. Ноги не слушались, спину согнуло, лицо стало землисто-серым.

Офицерский товарищеский суд чести постановил возбудить ходатайство о снижении техника Мажуги в воинском звании на одну ступень.

После суда чести Северин, Бут и Васеев долго ходили с Мажугой и говорили о его жизни. Они ждали, что Федор назовет хотя бы одного близкого, товарища, которому можно было бы поручить помочь ему, но друзей у него не оказалось. С тех пор, как он начал частенько выпивать, от него отшатнулись даже те, кто раньше разделял с ним редкие свободные вечера.

— Скучно стало мне жить, — пожаловался Мажуга. — Все дни один на другой похожи. Серые, как облака осенью. Пропал интерес к службе. Невезучий я…

— Насчет «невезучий» вы зря, — заметил Северин. — Да и по поводу счастья… Счастье от самого человека зависит. К сожалению, порой мы не замечаем его. А ведь все просто: блеснул солнечный луч, засмеялся ребенок, получилось какое-то дело, над которым ты долго ломал голову, — и все это счастье. Пусть маленькое, а ведь счастье… — Северин остановился и задумался, припоминая что-то. — В детстве я просыпался и думал: а что интересного сегодня ждет меня? Встреча с любимой учительницей, поход в лес с ребятами, интересная книга. Попробуйте начать с этого. Восстановите душевное равновесие. Кончился день — мысленно переберите его, остановитесь на тех минутах, когда вы испытали радость от выполнения какой-то работы, от интересного разговора с товарищами, от прочитанной книги. Ощутите себя счастливым. Кому-то вы помогли, кому-то сделали хорошее, кто-то помог вам… Без всего этого человеку не прожить.

Мажуга угрюмо молчал. Обычные, давно приевшиеся слова сегодня почему-то задевали за живое. Спросив разрешения, он козырнул и ушел в темноту — хотелось побыть одному.

После ухода Мажуги Северин сказал:

— Трудно с ним. Многое упущено. Плохо, что не было и нет у него друга настоящего.

— «Не добро быти человеку едину», — сказал творец и создал Еву. А у Мажуги и Евы, к сожалению, нет, — горько пошутил Васеев.

— А кто же та, к которой он в город ездит?

— Некто в сером, как говорится, — ответил Бут.

— Побывать у нее надо! Поговорить. Женщина в такой ситуации куда больше нас может сделать. Поручим-ка эту операцию товарищу Буту. Так?

Тот согласно кивнул.

— Ох, братцы, хлебнем мы еще с этим Мажугой горя.

— Встряску он сегодня получил хорошую, — сказал Васеев. — Задумается. Не мальчишка же…

— Не мальчишка. Но одной встряски мало. Ты пригляди за ним, Геннадий. Не дергай, не опекай — пригляди. Не скупись на доброе слово, на внимание, оно ему сейчас всего нужнее. То, что с ним случилось, — и наша общая беда.

— Товарищи, а я знаю человека, который может помочь Федору, — сказал Бут. — Это Муромян. Они ведь все время вместе, и Мажуга с ним вон как считается, хотя и старший по должности. К тому же у Муромяна семья хорошая. Может, он возле них душой отогреется, а?

— Хорошая мысль, — согласился Северин. — Ну что ж, будем жать всем миром, авось парень и выпрямится…

5

Васеев давно намеревался пойти в эскадрилью Сергея Редникова и расспросить его обо всем, с чем столкнулся в должности комэска и что, словно айсберг из тумана, каждый день вырастало перед ним. Встретиться с опытным командиром ему не раз советовали Горегляд и Северин, но он никак не мог выкроить для этого времени.

Поняв, что со временем и впредь будет туго, Геннадий отложил все дела и отправился в штаб второй эскадрильи.

— Ты и до академии командиром звена был, и с эскадрильей хорошо управляешься, — сказал он Сергею, — опыт у тебя большой.

— Не то чтобы большой, — уточнил Редников, — но, как говорится, кое-что есть. Что тебя интересует?

Высокого роста, светловолосый, он чем-то напоминал Геннадию инструктора Потапенко, и эта схожесть как-то сразу сблизила его с майором, расположила к откровенности. Он старался уловить в рассказе опытного комэска те приемы, которыми Редников пользовался в самом начале своей командирской деятельности, когда у него, как у Васеева, еще не было четкого представления о каждодневных обязанностях.

— Тону в текучке. Уже по грудь. Так и тянет за ноги.

— Ясно. И меня тоже когда-то тянула. — Редников выдвинул ящик стола и вынул сложенный вчетверо лист. — Этот «Кодекс» висел в приемной Совнаркома. Послушай: «Никогда не делай того сам, что могут сделать твои подчиненные. Если ты будешь хвататься за детали дела, то не сумеешь обозреть всего дела… Благороднее и полезнее подобрать и воспитать умелого подчиненного, способного самостоятельно решать вопросы его компетенции. Доверяй своим подчиненным. Это повышает их сознательность и чувство ответственности за дело». Каково? Мудро! Будто для нас с тобой написано. Слушай дальше. «Никогда не используй власть до тех пор, пока не убедишься, что все остальные средства воздействия не эффективны».

Геннадий достал тетрадь и принялся делать записи. Редников остановил его.

— Не надо, я дам на время — перепишешь. Смотри, как толково сказано: «Без особой надобности не делай подчиненному замечаний в присутствии третьего лица, чтобы его не унизить». А сколько раз мы видели, как Махов распекал перед личным составом Горегляда, Черного, Северина… Или вот еще: «Если ты пришел к выводу, что отдал подчиненному ошибочное распоряжение, признай перед ним свою ошибку, и вместо недоброжелателя ты приобретешь друга». Часто ли мы слышим подобные признания? Нет. Сами мы признаемся в своих ошибках перед подчиненными? Не приучены, а надо бы.

Беседовали они до позднего вечера, и Сергей предложил вместе пройти до летной столовой и по пути продолжить разговор. Васеев согласился, и оба летчика поспешили покинуть штаб.

— Смелее доверяй решать многие вопросы командирам звеньев. Ничто так не окрыляет человека, как доверие. Только от одной мысли, что ты сам решил какой-то вопрос, сразу силы прибавляются. Распределили между ними эскадрильские заботы. Сторожеву — дежурных, начальнику штаба — казарму и службу войск. Замполит у тебя опытный, и ему не забывай ставить задачи, а уж работать с людьми он может не хуже нас. И еще — ты больно часто разъясняешь простые, понятные вещи. Придерживайся главного, на мелочи себя не растрачивай. Вот, к примеру, работа на тренажере, или, как теперь говорят, на «тренажере Васеева». — Редников подтолкнул Геннадия локтем. — Чего краснеешь? Хороший тренажер, сам убедился. Так вот. Раньше я организовывал тренаж сам, теперь — командиры звеньев.