Костры на башнях

Он не помнил, когда и как схватился за верхний угол скалы, из последних сил подтянулся обеими руками и одолел недоступную до сих пор для него часть подъема.

Махар выбился из сил и не мог даже порадоваться победе, не ощутил ее. Остальную часть преодолевать было просто. Вот только соберется с силами, а то ноги не слушались, ослабли. И нужно хоть бы чуть-чуть передохнуть. Он сел на холодный каменный выступ, пот капал ему под ноги, словно крупные слезы.

Но вскоре поднялся, снял со спины автомат, взял в руки и направился к вершине скалы. Отсюда, с орлиной высоты, немецкий снайпер, закрепившийся на вершине ели, был виден как на ладони. Как ни в чем не бывало, он обедал, временами поглядывая вниз.

Махар подождал немного, чтобы набраться злости. У него ощущение такое, будто намеревается убить ни в чем не повинного человека — вроде бы тихо, мирно ест и никому не причиняет зла. Но вскоре разъярился: ах ты, гадина! Жрет, и убивает! Махар прицелился и выпустил половину диска. Срезанные очередью, разлетелись в разные стороны ветки ели, и в несколько секунд заметно поредела ее зеленая густота. Снайпер повис на суку, покачался недолго и рухнул вниз.

Провожая сердитым взглядом фашистского стрелка, Махар вдруг заметил недвижно лежащего на снегу человека. Тревожный холодок прокрался в грудь Махара: так вот в кого стрелял снайпер.

Нужно было поскорее спуститься, чтобы помочь, если есть надежда спасти товарища. И не давала покоя тревожная мысль, что вместо того незнакомца лежать бы ему, окажись он на тропе чуть пораньше. Что это — судьба? Говорят же: родился в рубашке. Может быть, и он родился удачливым.

— Смотрите! Махар возвращается.

— Ну-ка, где он?

— Да тащит за собой что-то.

— Санки?

— А в них мешок, кажись.

— Нет, в санках вроде человек лежит.

— Верно.

Махар приблизился. Из веток он сделал санки, вроде волокуши, и на них притащил раненого.

— Федор? Феофанос?

— Как он здесь оказался?

— Что с ним?

— Не знаю, как он оказался здесь. — Махару привести в сознание Федора не удалось. — Он лежал в снегу. В него стрелял снайпер. Слышали, наверно, выстрел?

— А потом кто-то выпустил автоматную очередь. Ты, должно быть? Отыскал снайпера?

— Нашел. Притаился в «сорочьем гнезде» — снизу его не видать. Ну, думаю, я не я буду… И полез на «каланчу»…

Аргуданов бросил строгий взгляд на Зангиева: не прихвастнул ли Махар? Другим, разумеется, не понять, что значит подняться на «каланчу». Но и Асхату, привыкшему взбираться на коварные скалы, ни разу не удалось покорить вертикальную часть той «каланчи».

— Ты серьезно? — спросил он.

— Сам не знаю, как получилось. Разобьюсь, думаю, а заберусь.

— Странно… Молодец, — сдержанно похвалил Асхат.

— Федя, Федя, — звал Зелимхан Измаилов, склонившись над Феофаносом, однако тот не приходил в себя. — Врача бы надо.

— Федора отнесем пока что в башню, — распорядился Асхат. — Медик нужен, но где его взять? Если бы найти поблизости… — Он стал мять острый, заросший густой черной щетиной подбородок, потом добавил: — Интересно, кто из наших старух горянок в этом деле смыслит?

— Я тоже хотел в село отволочь его, — признался Махар. — Но побоялся. Дорога крутая, идти неблизко. А тут под горку — недолго.

— Внимание! — крикнул в этот момент наблюдатель. — Фашисты уже ползут. Вон показались их машины.

— Явились-таки, — пробурчал Никола Николаев. — Я-то думал, зря стараемся…

— Всем занять свои места! — скомандовал Аргуданов. — А Зангиев остается с раненым.

Бойцы заняли позиции, притаились.

Еще минута-другая, и машины поравняются со скалой, которая нависла над дорогой. Бойцы одновременно повернулись в сторону Аргуданова, молча предлагая начинать. Зелимхан уже держал наготове длинный шест, которым должен был сдвинуть опорное бревно с места.

— Приготовились! — предупредил Аргуданов. — Пускай в ход нашу артиллерию!

Сдвинутое бревно тотчас откатилось в сторону, и, освобожденные от преграды, камни задвигались и покатились вниз, как бы подгоняя друг друга. Протяжный и все нарастающий гул прокатился по всему ущелью, каменные глыбы отрывались от массивной скалы и стремительно неслись вниз, расщепляясь, умножаясь, налетая друг на друга на своем жутком пути.

Голова колонны остановилась. В тревожной сутолоке машины налетали одна на другую. Немцам, видно, чудилось, будто неожиданно началось землетрясение: вряд ли подобное им приходилось видеть.

Первые глыбы обрушились на колонну, они били по кабинам, разбивали стекла и головы сидящих в кузовах солдат, пробивали брезент фургонов, сокрушая все на своем пути. Один фургон тут же перевернулся. А вскоре взорвался, разметав солдат и мотоциклистов. На дороге началась паника.

Пожалуй, и сам Аргуданов не рассчитывал на такой эффект. Еще не долетели донизу последние камни, а он решил убрать стопора и от других глыб, заготовленных чуть ниже по ущелью. Пусть не думают немцы, будто тем, кто в хвосте колонны, повезло, — и на их долю есть каменные валуны.

— Огонь! — снова скомандовал Асхат.

Бойцы начали обстрел метавшихся по дороге вражеских солдат.

— В белый свет не стрелять, — строго предупредил Аргуданов. — Боеприпасы нужно экономить. Бой, видать, затянется. — Отсюда, сверху, ему видно было, как немцы, отыскав удобную для подъема расселину, стали обходить их позиции справа.

Прибежал возбужденный Махар, сообщил: Федор пришел наконец в себя, говорит, что командир полка приказывает отделению уходить в район шахты «Октябрьская», где расположился батальон и где пролегает маршрут движения колонны противника.

— Так вот же она, колонна! — удивленно вымолвил Махар. — Представляешь, а они ее ждут там, под шахтой.

— Что же делать?

— Будем стоять здесь… — сухо ответил сержант. — Отсюда нам теперь не уйти. Либо мы их, либо они. Хорошо, если наши догадаются и придут на подмогу. Вон фашистов сколько! Надвигаются черной тучей.

— Федор говорит — связь нарушена. Из-за этого нас не смогли вовремя предупредить.

— Понятно. Готовились фашисты, все предусмотрели. Отправили заранее своих лазутчиков, кукушек-снайперов понасажали, — с тихой злостью ронял Асхат слова, наблюдая за действиями противника. — Вот они и промышляли тут. Да и нас не проведешь. Не дровосек нас делал. Теперь мы и сами с усами.

…Подмоги все не было.

Немцам уже удалось обойти их с правого фланга. Пока их было немного, однако не исключено, что, мало-помалу скопившись, они начнут штурм. Бойцы вышли из укреплений, которые Аргуданов называл дзотами, заняли оборону в траншее. Одни держали оборону на левом фланге — подъем здесь крутой и осилить его не так-то просто. Аргуданов, Зангиев, Измаилов, Николаев расположились на правом фланге. Гранаты Аргуданов держал возле себя, на дне траншеи, и пускал их в ход в самые критические моменты, когда немцы норовили броситься в атаку, полагая, что у бойцов иссякли боеприпасы.

— Вот вам!.. — Каждую запущенную в гущу фашистских солдат гранату Асхат сопровождал крепким словом.

Он сам порой удивлялся тому, как легко слетают непривычные слова с его языка, хотя никогда прежде такого за собой не замечал, как бы ни злился. Бывало, краснел, и все, а теперь — точно так и надо: эх, на войне как на войне!

В один из таких напряженных моментов в траншее появилась, как из-под земли выросла, Заира. Взволнованная, напуганная выстрелами и разрывами, она, поборов страх, явилась к бойцам.

— Асхат, я принесла вам поесть, — тронула она брата за локоть.

Он увидел ее и обомлел.

— Чего ты сюда приперлась, дура?! — гаркнул Асхат, изменившись в лице, — С ума сошла? Ну-ка, топай отсюда быстрее…

Глаза девушки тотчас наполнились слезами от обиды: она старалась, спешила, по всему селу продукты по крохам собирала, чтобы хоть что-то принести бойцам поесть. И вот за эту заботу такая неблагодарность от родного брата…

Она повернулась и пошла прочь.