Ультиматум

Услышав это, майор скептически усмехнулся: названый позывной не отвечал ни характеру, ни целям Национального комитета.

Переубедить троих из пяти радистов, которые и придумали этот позывной, оказалось не так-то легко.

— Послушайте только, товарищ майор, как красиво это звучит! — настаивали они на своем.

Однако майор не согласился.

— Нет, это не годится, — строго сказал Кипиани. — С вашими «красными чертями» вы не только не поможете делу, но и навредите ему. Я категорически отклоняю ваш позывной. Для того чтобы привлечь солдат на свою сторону, вы должны придумать что-нибудь другое.

Радисты растерянно переглянулись между собой.

Виктор предложил использовать другой позывной — «Лев». С ним согласились все.

Было решено переправить радистов в тылы их дивизий до наступления следующего утра.

— Товарищ Шенк, вы проведете группу на передний край, — приказал майор Виктору и пожелал радистам успеха в их работе.

Виктор имел основания доверять всем пятерым радистам, каждый из которых хлебнул горя и на родине и на фронте и теперь хотел хоть что-то сделать хорошего.

Больше всего Шенку понравился перебежчик Ганс Бринкмейер, бывший электромонтер из Штутгарта. В солдатской книжке Ганса лежали три газетные вырезки: в первой сообщалось о гибели его старшего брата Вольфганга, по второй — о гибели второго брата Герхарда и в третьей — о смерти матери, Марии Бринкмейер, урожденной Штранц. По словам пленного, мать его погибла во время бомбардировки.

У двух других пленных в карманах были найдены письма, адресованные близким на родину. В этих письмах между строк можно было вычитать об усталости и недовольстве офицерами. Так, например, в одном из писем были такие строки: «…Нас хотят убедить в том, что у русских не хватает солдат и очень мало танков и боеприпасов. Но теперь мы на собственном опыте почувствовали, что это не так. Они затащили нас в мешок. Ты не можешь себе представить, как они воюют: если они решили взять город, то обязательно возьмут его… Только бы нам выбраться отсюда живыми!»

Солдаты писали, что офицеры ввели их в заблуждение. Теперь же они по-настоящему почувствовали всю бессмысленность этой войны.

У четвертого радиста нашли письмо жены, в котором она заверяла его в своей верности.

Пятый радист регулярно слушал радиопередачи Национального комитета, обсуждал их со своими товарищами. Он склонил своих друзей к тому, чтобы перебежать на сторону русских.

После того как радисты ушли, Виктор доложил майору свои выводы по первому допросу.

— Хорошо, Виктор Андреевич, что вы прониклись доверием к этим солдатам. Возражений в отношении их я не имею. Думаю, что они не обманут наших надежд. А что касается перехода сорока пленных солдат на сторону вашего комитета, то тут, по моему, вы несколько поторопились.

— Вовсе нет, товарищ майор, — возразил ему Виктор. — Они хорошо подготовлены…

— Знаю, они все прочли Манифест и вы с ними уже поговорили, но это еще не подготовка.

— Понимаю, — замялся Виктор. — Но когда они шли по тылам, то собственными глазами видели сожженные села, убитых мирных жителей: женщин, детей, стариков… Это произвело на них сильное впечатление и в значительной степени подействовало на их решение.

— Если для того чтобы перейти на другую сторону, достаточно посмотреть на содеянное самим собой и тебе подобными, то почему тогда на нашу сторону перешла не все гитлеровские солдаты? — с усмешкой спросил майор.

— Чтобы решиться на такое, нужно время, — нашелся Виктор. — Видимо, эти сорок человек раньше задумывались над этим, а не пришли к такому решению по пути в лагерь для военнопленных. Многие же до сих пор или вообще ничего не слышали о Национальном комитете, или слышали очень мало…

— Подожди! — перебил Виктора майор, подняв руку. — Ты же сам мне только что говорил, что почти семьдесят процентов пленных знакомы с деятельностью Национального комитета.

— Говорил, так как нам об этом сказали на последнем совещании уполномоченных комитета, — объяснил Виктор. — Тридцать пять процентов пленных узнали о нем из листовок комитета, двадцать — через нашу радиостанцию «Свободная Германия», а остальные — через наши ОГУ и МГУ и нашу газету.

— Я полагаю, что после приезда сюда делегации Зейдлица о вашем комитете будут знать еще больше. — Майор улыбнулся. — Но этого мало. Большинство немецких солдат слышали, что такой комитет существует, но они не имеют представления, кто в него входит и каковы его цели.

Затем Кипиани и Виктор обсудили некоторые мероприятия по оживлению фронтовой пропаганды и продумали, сколько экземпляров Манифеста комитета потребуется им еще.

В это время в комнату бесшумно вошел Анатолий. Майор его даже не заметил.

Толик принес им чай и яичницу. Виктору досталась большая порция. Парню хотелось поговорить с Виктором, но так, чтобы им никто не мешал.

Кипиани высказал опасение, что в большом лесу, который наступающие советские войска попросту обошли и который теперь оказался как бы в тылу, по-видимому, находится большая группа гитлеровцев, отставших от своих частей.

— Как вы полагаете, товарищ Шенк, что нам предпринять, чтобы обезопасить эту группу?

— Я полагаю, что нам необходимо без промедления прочесать лес и вывести из него как можно больше немецких солдат, — ответил Виктор.

— Так… — Майор усмехнулся. — И как же вы себе это представляете? Стоит вам приблизиться к лесу, как вас из него могут обстрелять, более того, встретить мощным огнем, а укрытия у вас не будет…

— Такое, разумеется, может случиться, но… Возможно, есть смысл подъехать к опушке леса на спецмашинах с МГУ и передать воззвание, вернее, требование немедленно сложить оружие. Я, например, готов попытаться…

Другого ответа от Виктора майор Кипиани и не ожидал. Вынув из своей полевой сумки топографическую карту, он начал объяснять Виктору, как можно безопаснее подъехать к лесу.

— Сначала вы расположитесь вот в этом селе. От него до леса километра три. Первую радиопередачу проведете рано утром под покровом сумерек и утреннего тумана. Вас будет сопровождать капитан Малкин, я же выполняю другое задание…

13

Задолго до рассвета штабной автомобиль капитана Малкина и спецмашина с МГУ прибыли в село. В просторной избе расположились двое шоферов, трое радистов и четверо немецких антифашистов. Хозяевам, пожилой супружеской паре, пришлось временно переселиться в маленькую комнатку. Все сразу же улеглись, чтобы до рассвета хоть немного поспать.

Не спалось одному Виктору, и он вышел во двор, где стояли машины. Все село спало. Откуда-то издалека доносилась редкая перестрелка, глухо ухали пушки. Временами то тут то там тявкали собаки.

Мысленно Виктор возвращался к допросу пленного офицера, о котором он до сих пор так и не поговорил с майором. Виктору казалось, что он и сейчас отчетливо видит стоящего перед ним пленного полковника, слышит, как тот на все вопросы, которые ему задавали, отвечает, что «теоретически он понял все». Теоретически полковник признал окружение восьмидесятитысячной армии вермахта, признал катастрофическое положение солдат и офицеров, но все только теоретически.

Виктор спрятал замерзшие руки в карманы. Позднее он еще не раз вспомнит эту ночь, того полковника… и Анатолия…

Виктор присел на ступеньку машины. И тут почувствовал, что в левом кармане у него чего-то не хватает. «Ножик! Я забыл его в комнате майора!»

Ножа с рукояткой, на которой были вырезаны два медведя, не было. Он сделал его для Толика, но юноша не взял нож.

Виктор прислонился к дверце кабины. И вдруг раздался скрип снега: кто-то приближался к нему. А затем послышались приглушенные голоса, говорили по-русски или по-украински.

Он осторожно выглянул из-за радиатора и, всмотревшись в полумрак, увидел вооруженную группу людей в меховых шапках. Он бросился к капитану Малкину, разбудил его:

— Товарищ капитан, там какие-то вооруженные люди, видимо, партизаны…