Три жизни Юрия Байды

Но было поздно. Пришла крытая машина, и Варухину приказали лезть в кузов.

Привезли в какой-то городок, поместили в охраняемое здание полиции, заставили изложить на бумаге устное показания. Двое суток излагал, после чего у него взяли подписку с обязательством работать честно на великую Германию. Работа будет для него привычная, он уйдет обратно к партизанам с определенным заданием.

— К партизанам? — испугался Варухин.

— Не беспокойся, к другим партизанам, и мы приготовим тебе очень прекрасный рихтиг сага… — заверили его.

Акцию по созданию достоверной легенды (рихтиг сага) провели с профессиональным мастерством. Легенда получилась убедительной — комар носа не подточит. Каратели знали: на севере, ближе к Белоруссии, куда текла довольно глубокая речка Шаня, в лесах имеются целые партизанские районы, на этом вербовщики Варухина и построили свой расчет. Собрав трупы бойцов из отряда «Три К», они связали их и бросили в речку. В теплой воде трупы раздулись, всплыли, и течение вынесло их в партизанский район Белоруссии, где их и похоронили с подобающими почестями. На один из трупов была напялена одежда Варухина с орденом на куртке и партизанской справкой в кармане. А для того чтоб его и вовсе нельзя было опознать, изуродовали лицо выстрелами из ракетницы в упор.

Таким образом парашютист-десантник Игнатий Варухин, он же партизанский писарь, он же изменник Родины, перестал существовать для людей. Сведения о его гибели в бою поступят куда положено, и никто его разыскивать не станет.

Варухину объявили, что прежде, чем его отправят на задание к партизанам, он пройдет курс соответствующей подготовки. Но до этого его повезут в район, где базировался отряд «Три К» и где сейчас скрывается среди болот бандитская группа, о которой он писал в своих показаниях.

— Но я вам должен сказать, что на болоте никогда не был, — поежился Варухин.

Офицер засмеялся, похлопал его по плечу.

— Я тебя понимаю очень отлично. Малоприятно встретиться со старыми друзьями в новом звании… Но мы тебя под огонь подставлять не собираемся, не беспокойся.

Спустя двое суток Варухин привел карательную экспедицию на Маврино болото. В ликвидации группы Байды участвовали солдаты охранного подразделения и полицейские во главе с Тихоном Латкой. Вернувшись с островка, они заявили, что партизаны уничтожены полностью, а гнездо их разрушено. Троих тяжело раненных, в том числе Байду, притащили с собой в лес. Байда, не приходя в себя, скончался, еще двоих, чтоб не возиться с ними, пристрелили и всех бросили в яму, вырытую на полянке взрывом толовых шашек.

Ночью, лежа на сене под навесом во дворе Тихона Латки, Варухин мучительно раздумывал над тем, что произошло с ним за последние дни. Страшное будущее, огромная пустота разверзлась перед ним, как пропасть, на дне которой мрак и смерть. Он скрипел зубами, опаляемый внезапными вспышками гнева против всесветной несправедливости. Почему так немилостива к нему судьба? Почему именно на него, на его бедную голову свалились столь тяжкие напасти? Что это, рок? Злая воля провидения? Жил тихо, мирно, спокойно, никого не трогал, и вдруг ни за что ни про что — на тебе! Проклятая немчура взяла мертвой хваткой, теперь не выпустит. Что он для них? Нуль! Человек без имени, без прав, вне закона, тот, кем можно помыкать как угодно, кого под страхом смерти или разоблачения можно заставить и отца родного убить. Как сегодня там, на болоте…

Варухин вздохнул и, бросив думать о мертвых, опять и опять раскидывал напряженным умом в поисках выхода, ибо считал себя человеком, достойным участи более уважаемой и безопасной, чем служба в роли фашистского провокатора. Пока он предатель формальный, лишь подписавший обязательство. Конечно, под угрозой физической расправы он кое-что открыл немцам, но все это чепуха, не стоящая выеденного яйца, если рассуждать здраво. Ну какую пользу извлекут они из полученных сведений? Эти же сведения устарелые, давно прошедшие дела, былое и думы, так сказать. Разве он виноват, что так сложились обстоятельства? При чем здесь он, если у партизанских командиров не хватило ума вывести отряд из-под удара карателей?

Так лгал Варухин самому себе. Он не только лгал, но, как и всегда, верил собственной лжи. Жизнь, твоя личная жизнь, дороже всего на свете, она дается один только раз, и поэтому ее надо беречь, сохранять как можно дольше, любыми путями, любыми способами. Но как это сделать, если проклятые фашисты опутали, сковали по рукам и ногам и заставляют заниматься гнусными и опасными делами? Отказаться — расстреляют, задать тягу — фотокопии твоих показаний, твоего обязательства, фотографии в профиль и анфас и расшифровка легенды тут же лягут на стол НКВД. Дескать, выловленное в речке Шане мертвое тело Игнатия Варухина есть не что иное, как «труп де-юре», а «де-факто» Варухин жив-здоров и занимается тем-то, что и подтверждается.

Пока он лежал на сене и ворочал тягостные мысли о темных путях в собственной судьбе, о своей незавидной доле, снова началась гроза. Раскаты грома оглушающе гремели над головой, а от молний становилось так светло, что Варухин совершенно отчетливо видел паука, быстро-быстро перебиравшего лапками по паутине, протянутой откуда-то сверху, из-под кровли навеса. Лил дождь, потоки неслись по двору в сторону речки, громовая канонада не смолкала, и тучи метались, гвоздя молниями землю.

Эта громыхающая буйствующая стихия вызвала в душе Варухина неожиданный отзвук. Сам он, с его тонким восприятием окружающего мира, ни в этот момент, ни позже так и не сумел объяснить, вследствие чего возникла у него уверенность, будто в эти минуты приближается, решается что-то чрезвычайно важное для его жизни.

Мысль его продолжала лихорадочно работать в поисках практической опоры, в поисках того единственного, правильного и спасительного, что парило где-то рядом, но еще не оформилось из расплывчатых ощущений.

А вспышки молний, сливаясь воедино с громом, сотрясали землю и как бы подстегивали. Вдруг последнее отчаянное усилие — и словно озарение, словно шаг через рубеж, когда беспомощность оборачивается активным действием и порождает такую решимость, что человек готов броситься с вызовом на весь мир, — буквально подбросило его. Как же он мог забыть?!.

Варухин отшвырнул из-под ног сено, торопливо нашарил в кармане очки, выглянул во двор. Тихон Латка, видимо, спал, пьяно отпраздновав победу над своим личным врагом — Байдой. Варухин прошмыгнул в калитку и пошел по улице, прижимаясь к заборам. Дорогу он помнил, не раз ходил здесь, когда занимался изготовлением злополучной горючей жидкости. Сейчас, при ярких всполохах, поворот к дому дяди Юрася Байды нашел легко. Взойдя на крыльцо, отряхнулся, вынул из кармана белый платок, повязал на рукав, будто полицай. Требовательно постучал в дверь. В окне показалось сморщенное лицо бабки Килины.

— И хто там?

— Открывай живо, полиция!

— И ни дня вам, ни ночи…

Через короткое время в хате затеплился каганец, затем после скрипа и лязга всяких крючков и засовов дверь открылась. Варухин шагнул через порог, крикнул с угрозой:

— Здесь жил партизан-бандит Байда?

— Ой, боже ж ты мой, та давно ж его, Юрася, нема…

— Нема? А документы его?

— Где ж они, документы? Не упомню я. В, скриню, может, сховала? — Молвила про себя бабка Килина и принялась копаться в сундуке.

Варухин оттолкнул ее, выбросил все из сундука на пол. Документов не было. Грозно посмотрел на растерянную старуху. Та все тужилась, вспоминала. Вдруг суетливо шевельнулась, воскликнула:

— Ой, та я ж их за образ Спаса засунула!

Она потянулась к иконе, но Варухин опередил ее, вытащил сверток бумаги, развернул. В нем оказались метрика, свидетельство об окончании десятилетки, справка колхоза о том, что Юрий Прокопович Байда работает кузнецом.

— А паспорт? — строго спросил Варухин.

— Та у кого ж в селе паспорт е? — удивилась бабка Килина неосведомленности полицая.

Варухин кашлянул, сунул документы в карман.