Необыкновенные приключения юных кубанцев (СИ)

Когда накануне Ванько упомянул, что винтовку её отец принёс домой, у Миши тут же возник вопрос: а не прихватил ли он и какие-нибудь боеприпасы? Оказавшись рядом с нею, не преминул узнать это из первых уст:

— Слышь, Томка, — спросил, едва та уселась на сноп, натянув на коленки платье и обхватив их руками, — твой батя ничего больше не принёс с фронта… ну, окромя винтовки?

— А зачем тебе? — насторожилась та.

— Да ты, Араматик, не бойся: оружие и всякие там боеприпасы — это любимый Мишкин конёк. Его мёдом не корми, только дай из чего-нибудь пальнуть.

Видя, что и остальные заинтересовались, она стала вспоминать:

— Кроме винтовки?.. Ещё была сумка, зелёная, с противогазом. А на ремне, поверх шинели, четыре такие кожаные, не знаю, как называются… которые для запасных патронов.

— Ясно: подсумки с патронами. И всё? — допытывался Миша.

— Нет, ещё были две опасных штуковины.

— Штуковины, говоришь? Большие? — заглядывал он в рот говорившей, всё более оживляясь.

— Примерно вот такие, — наложила она указательные и большие пальцы так, что получилось подобие буквы «О».

— Их тоже полицаи забрали?

— Всё это мы с папой сразу же зарыли в сарае под насестом и притрусили курячим помётом.

— Правильно сделали! — похвалил Миша. — А это, как его… штуковины — они как выглядят?

— Ну как… Круглые, зелёные… и по ним вроде как кубики.

Миша возбужденно потёр ладони, готовый захлопать.

— А почему ты решила, воще, — положил он горячую ладонь на её колено, но она тут же руку оттолкнула. — Извини… Почему ты решила, что они опасные?

— Я было подумала, что это такой флакон с одеколоном. Хотела отвинтить пробочку и понюхать. А папа испугался, отобрал и говорит: нельзя, а то бабахнет!

— Пон-нятно… — растянул Миша слово на два слога и хотел что-то спросить ещё, но она пересела от него к Ваньку.

— Когда мы пойдём? Надо бы пораньше…

— А вот выпустим корову в череду, позавтракаем — тогда. Пойди-ка разогрей борщ, он в сенцах на сундуке. Спички возле…

— Я уже знаю, где у вас что, — и она поднялась.

— Ну и мак-куха, воще! — дав ей удалиться, воскликнул Миша. — Фрицевскую лимонку приняла за флакон с дикалоном!.. Ну и ну, воще…

— С чего ты взял, что она фрицевская? — возразил Борис.

— Так я ж точь-в-точь такую в собственных руках держал! Не веришь? Цельную за это кошёлку груш приволок бойцам в балку! — Он вскочил, развернул сноп вместе с Борисом, сел так, чтоб видели все, и продолжал: — Трофейная фрицевская осколочная лимонка. Она, значит, как устроена: свинчиваешь колпачок — Томка его «пробочкой» назвала, — а там в углублении на нитке кольцо. Дёрнул за него — и кидай: через пять или семь секунд — взрыв.

С улицы донеслось мычание. Ванько поднялся выпустить в череду Ночку. Борис, недослушав, подался к Шапориным договариваться насчёт Тамары. А Миша оседлал любимого конька — продолжил просвещать последнего из слушателей:

— У них и другие гранаты на такой же манер. Может, видел — которые с деревянной ручкой? Длинные такие, сантиметров под тридцать. Я у наших видел, тоже трофейную. И скажу так: дерь-мо! Пока свинтишь пробку, пока дёрнешь за кольцо!.. То ли дело наши РГД: оттянул чуть ручку, повернул вбок — и швыряй. Ударилась обземь — и рванула!

— Всё это, конешно, интересно… — Федя поднялся, подал руку ему. — Идём ко мне позавтракаем, а то скоро в станицу.

Вернулся Борис, когда Ванько ставил на табуретку под алычой глиняную чашку с борщом. Тамара, положив рядом горку серых пшеничных лепёшек и две деревянные ложки, присела на лавочку.

— Ты, конешно, ещё не завтракал? Возьми вон тот чурбак и присаживайся к нашему столу, — пригласил хозяин. — Принеси ещё одну ложку, — попросил Тамару.

— Договорился: Вера непротив, — сообщил Борис, когда она ушла. — Токо она тоже осталась одна: тёть Лиза ушла в Майкоп. Сёдни утром.

— Решилась-таки сходить?..

— Ой, не говори! Если б хоть вдвоём, а то одна и в такую даль!.. Не знаешь, сколько до него, примерно, километров?

Тут появилась Тамара, и разговор замяли. Пока ребята, втроём из одной чашки, сёрбают фасолевый борщ, мы немного отвлечёмся. В связи с Майкопом.

Дмитрий Шапорин, муж «тёть Лизы», дольше других мужиков оставался вне призыва из-за слабого зрения: без очков видел не далее пяти метров и то, если днём. Лишь месяца за три до оккупации его мобилизовали в так называемый истребительный батальон. Не только его — подмели всех нестроевиков от кривых до горбатых. Их, правда, от дома не отрывали, даже не переобмундировывали. Выдали винтовки, патроны и вменили в обязанность охрану наиболее значимых объектов от всевозможных диверсантов, задержание подозрительных лиц — словом, следить за порядком в округе.

Дня за два до оккупации истреббатовцам также приказано было отступать. Но в те суматошные дни командованию было, видимо, не до ополчений — гитлеровцы продвигались стремительно. Отставшее разношёрстное формирование попало в окружение и рассыпалось. Небольшими группами земляки-соседи стали пробираться домой — ночами, глухими балками да задами-окраинами. Группа, в которой был Дмитрий, всё-таки напоролась на немцев, их приняли за партизан, некоторых расстреляли на месте, других поместили за колючую проволоку в городе Майкопе. Об этом рассказал Елизавете вернувшийся оттуда хуторянин по фамилии Мельник, которому удалось совершить побег из того майкопского лагеря. «Если б Митька не утерял очки, мы бы, конешно, убежали вместе», — так сказал он.

Дома остались запасные очки, и Елизавета потеряла покой и сон. Металась между двух огней: с одной стороны, страшно оставлять детвору — мало ли что может случиться в дальней дороге!.. С другой — так хочется отнести мужу очки: авось посчастит вырваться из этого ада!

И вот, как видим, решилась.

Ребята наелись немясного, но очень вкусного и питательного борща, запили парным молоком, и Тамара унесла мыть посуду в хату.

— Ты ей уже сказал? — Борис кивнул вслед ушедшей.

— Ещё нет. Не знаю, как и начать. Рёву будет!..

— Давай я, если боишься.

— Дело не в «боишься». Я ведь почти пообещал взять и её с нами. А теперь выходит — не сдержал слова.

— Она должна понять, не маленькая!..

— Что должна я понять? — с порога спросила Тамара, услышавшая последние слова.

— А подслушивать, Араматик, нехорошо…

— Присядь, Тома, поговорить надо, — показал Ванько на место рядом. — Понимаешь, какое дело… Мы не можем взять тебя в станицу.

— Но ты ведь обещал! — глаза её вмиг наполнились слезами.

— Вспомни-ка лучше: я и не обещал, чтоб твёрдо…

— Он, точно, хотел взять и тебя, но мы несогласны, — заметил Борис. — Делать тебе там действительно нечего — вполне справимся сами.

— Как это нечего! — решительно возразила она; слёзы при этом хлынули в два ручья. — Я и слушать не хочу! Не возьмёте, так и сама, первей вас там буду!..

Подошедшие Федя с Мишей сразу смекнули, в чём тут дело.

— Ты, Томка, не чуди, воще! А ну как там засада?

— Ну и пусть!

— Ты чё, чёкнутая, воще? Как это «ну и пусть»? Дурёха, — не сдержался он.

Федя двинул его кулаком в бок, присел возле неё на корточки:

— Хочешь братика круглой сиротой сделать? Что мы ему скажем, если тебя там схватят и расстреляют?

— Нечего с нею чикаться! Связать и всё, раз такая бестолковая, — повторился Миша, но на этот раз чтобы припугнуть, нежели настаивая на своём варианте.

— А что? И свяжем. Из двух бед выберем меньшую, — поднялся Федя с корточек. — Неси верёвку!

— Не надо связывать, — испугалась Тамара и стала спешно отирать слёзы.

— Я останусь тут. Только не теряйте время…

— Ты останешься не тут: Борька отведёт тебя к одной нашей подружке, — уточнил Ванько. — Её мама ушла аж в город Майкоп, и Вера осталась с пацанятами одна. Поможешь ей управляться с хозяйством. Согласна?

— Да…

— Лично я, воще, ни грамма ей не верю: удерёт!..

— С вами, на всякий случай, останется Борька. Не кривись, Боря, надо! — Ванько взглянул на товарища и, показав глазами на соседку, крутнул головой, что означало: на слово ей доверяться опасно; но вслух объяснил иначе: — Полицаи могут достать и сюда, так что ты смотри тут!