Костры на башнях

— Ну? — насторожился Асхат.

— Что «ну»? Прикажут, что тут скажешь. Водители — во как нужны!

— Убегаешь из отделения?

— Да не смотри на меня так. Что я, дезертир, что ли, какой.

— Нам нужно немцев колотить, а не начальство возить. Это тебе не как до войны. Привык: туда поехали, сюда…

— Ну вот, завелся. При чем тут начальство? А кто боеприпасы подвозит?

— Иди, что я тебя, держу. Можешь бежать. А я ему еще место держал: «Махар придет»! А Махар… теплое место подыскал.

— Ну что ты в пузырь лезешь. Говорю тебе: я еще не решил. А вообще-то ты сам, наверное, скоро уйдешь из отделения. Пошлют тебя учиться на командира взвода. Школы такие есть. Я сам слышал, как Виктор Алексеевич хвалил тебя. Отмечал твою боевую смекалку. Есть в тебе что-то такое. Какая-то военная сообразительность, хотя ты и чабан по профессии. И срочную в армии не служил…

— Ладно. Расхвалил, аж уши горят, как ошпаренные.

— Не веришь? Командир полка так и сказал, — продолжал настойчиво доказывать Махар. — Отбросим от гор фашистов, повернем их мордами на запад, вот и пошлем толковых бойцов на курсы.

— Разговоры это покамест. Время покажет.

— Сегодня — разговоры. А завтра: «Сержант Аргуданов, выйти из строя. За отличное несение боевой воинской службы направляем на учебу…» Эх, раскидает нас судьба. Знаешь, как в песне поется: «Дан приказ — ему на запад…» И будем воевать, кто где. А может быть, ты станешь большим начальством и меня к себе призовешь. Личным шофером. — Махар хлопнул его по плечу.

— Размечтался, — упрекнул Асхат, но при этом был доволен.

— А что — нельзя?

Помолчали, задумались. Думы унесли их далеко от этих мест, каждый из них стал рисовать картины предстоящей жизни: какие изменения их ожидают в недалеком будущем, какие испытания могут выпасть на их долю. Хотя что загадывать наперед, когда неведомо, что будет не только завтра, но даже через час.

Заговорил снова Махар:

— Асхат, ты слышишь? Дело такое. Знаешь, я решил. Только не делай сразу глаза пятаками. Выслушай спокойно.

— Говори толком.

— Решил я в партию вступать. Советую и тебе. Как ты на это смотришь? Ну, чего молчишь?

— Все у тебя раз-два — и готово, — нахмурился Аргуданов. — Спешить нужно, когда фашист в тебя целится. А в таком деле — семь раз отмерь. И ты помозгуй. Моя профессия мне нравится. Менять я ее не собираюсь. А ты? Разве ты после войны не будешь шоферить? Хочешь поменять профессию?

— При чем тут профессия? О чем ты говоришь? — не понял Махар.

— Ты — шофер, а я — чабан. Так? Так. Партийные мы или не состоим в коммунистах — какая разница? Что меняется? Подожди! — Асхат не дал Зангиеву рот открыть. — Не суетись. Я еще не все сказал. Слушай. Работал в колхозе двоюродный брат моей матери. Шустрый такой. В ушко игольное пролезет… Надумал вступить в партию. Хотел, чтобы поставили его заведующим фермой. С линией партии, говорит, согласен, устав почитаю. Выходит, ему не партия нужна, а карьера. А я… Мой отец был чабаном, и я по его стопам иду. Партийный я или нет… Свою работу по-другому делать не стану. Совесть не позволит.

— Послушай! — Теперь Махар горячился. — Ты не путай одно с другим. Ты думаешь, вступают в партию — вроде бы на коня садятся?! Запрыгнул и поскакал, как лихой наездник. Должности получать! Пусть ты останешься чабаном. Но будешь не только за себя, за свои дела переживать, но за весь колхоз.

— Смотри-ка! — окинул его внимательным взглядом Асхат. — А у тебя голова, оказывается, неплохо варит.

— Я тебе серьезно. Будем вместе вступать? Я уже говорил с Карповым, он «за», — продолжал Махар оживленно. — И ротный обещал дать рекомендацию. Так и сказал: охотно. И тебе, говорит, и Аргуданову. Понял?

— Так и сказал?

— Матерью клянусь!

Асхат посветлел лицом.

Снова помолчали, задумались. Но и на сей раз пауза оказалась короткой. Махар вдруг увидел среди гор девушку. Это была Заира. Она будто с облака спускалась, прорисовывалась сквозь легкую вуаль тумана, который оседал на землю в прохладе наступающих сумерек. Махар зачарованно смотрел, как девушка ловко перебирает ногами по узкой, петляющей промеж валунов тропе, перепрыгивает неширокие ручьи. Тревогой и радостью наполнялось его сердце.

Заира запыхалась, румянец горел на ее смуглых щеках, однако в больших карих глазах затаилась печаль. Махар усадил ее на свою шинель, которую расстелил на сене у стены.

— Зачем ты сюда пришла? — уставился на сестру Асхат сердито.

Разумеется, он был рад видеть ее, да по привычке напускал на себя строгую важность.

— У бабушки была в Ларисе. — Заира перевела дух: спешила до темноты отыскать бойцов, запыхалась. — Узнала, что ты приходил. И сюда к вам… Догадалась, что вы опять где-то тут близко.

— Немцы драпают, — заметил Махар горделиво. — Потянулись и мы поближе к родным домам.

— Драпают, да не совсем, — возразила Заира. — Машина за машиной идут и идут на огороженную территорию нашей бывшей товарной станции. Что-то затевают фашисты, если столько грузов везут…

— Боеприпасы? — спросил Махар.

— Наверняка.

— Неужели фашисты на что-то рассчитывают?! — удивился Махар.

— А ты думал, они сложили лапки? — заметил Асхат и обратился к сестре: — Это точно насчет товарной станции? Или это только твои догадки?

— Конечно точно! Наверное, во всех машинах боеприпасы. — Заира нахмурила черные брови. — Если они в одной, следовательно, и в другой…

Асхат и Махар переглянулись. Заира хотела еще что-то сказать, но замолчала, опустила голову.

— Ну что ты замолчала? — поторапливал Асхат. — И что же?

Заира уткнулась лицом в ладони и заплакала.

— Чабахан погибла, — горько сказала она.

— Как? — изменился в лице Махар.

— Сама себя… — Заира подняла голову и жарко заговорила: — Машины немецкие одна за другой идут и идут. Я ей говорю: интересно, мол, что это фашисты возят? Узнать бы и сообщить нашим. Мы знали, что вы совсем близко. А Чабахан что придумала. — Девушка снова расплакалась, но вскоре, взяв себя в руки, продолжала рассказ: — Мы заметили: машины останавливают перед складом у контрольного пункта. Тот, что сидит с шофером рядом, выходит из кабины и подходит к постовому. Наверное, проверяют документы. И только потом разрешают проехать машине на территорию склада.

Парни еще раз переглянулись: им уже стало ясно, чем кончилась затея девушек.

— Ни слова мне не говоря, Чабахан отправилась сама… В кузове увидела снаряды. И когда машина стояла на проверке, Чабахан забросила в кузов эту… — Заира показала руками.

— Гранату? — почти одновременно выпалили Асхат и Махар.

— Да, ее. Взрыв был ужасный. Что творилось! Посыпалась черепица с крыш домов. Я нашла синюю беретку Чабахан потом… Ее отбросило аж к железнодорожному ларьку. Это все… все, что осталось от бедняжки. И от всего. Груда металла…

Все молчали, потрясенные случившимся.

— Мы на передовой, — сказал наконец Махар. — Смерти не раз смотрели в глаза… И то… А тут девчонка с больным сердцем…

— Но что ее могло заставить? — не мог взять в толк Асхат. — Мухи не обидела в своей жизни.

— Ты не знаешь, брат, — решительно заявила Заира, — от прежней безвольной девочки ничего не осталось. — Последние дни она очень переживала. Вы, конечно, не знаете, как ей было трудно. Похудела жутко — кожа и кости. Приехал дядька. Слышали о нем? Ну тот… Он с немцами. Вы думаете, ей приятно? — Она сурово смотрела то на Махара, то на Асхата, присмиревших, подавленных свалившейся на них страшной вестью. — Так вот, Амирхан, как догадалась Чабахан, какая-то важная птица у фашистов.

— Да видели мы его в Дарьяльском ущелье, — нахмурился Асхат. — Живьем хотели взять, гада. Но упустили, мерзавца такого. Ничего, он еще попадется нам. Обязательно попадется!

— И с братом…

— С Азаматом, что ли? — переспросил Асхат.

— Переживала, что он остался в городе, — сказала она задумчиво, неторопливо, чтобы еще и еще раз обдумать то, что намеревалась сообщить. — Правда, его контузило. Недалеко от него, представляете, упала бомба. Но потом немцы вдруг его сделали директором школы… Жаловалась Чабахан мне — нам, мол, и так люди не верят и всякое про нас, мол, говорят. А тут еще это повышение братца… Как его объяснишь? Выслужился у оккупантов? И когда Азамат исчез, просто извела себя…