Замок Фрюденхольм

— Нет, — быстро ответил Ольсен. — У меня не было с ним никаких дел. Я встречал его в трактирах.

— Может быть, в трактире «Фидусен»?

— Да, — Ольсен удивился, откуда полиция знает, что он завсегдатай этого трактира.

— А вам известно, кто он такой?

— Насколько я помню, у него кличка Банан. Или Бананчик.

— Видать, он совсем скверный малый, этот Банан! — печально сказал комиссар. — Но, как говорится в старой пословице, клин надо клином вышибать.

Ольсен не совсем понял туманную мысль комиссара. Он оглядел комнату и нашел, что здесь очень уютно. На подоконнике стояли две пустые пивные бутылки. А письменный стол полицейского комиссара украшала ваза с мелкими желтыми цветами и фотография его жены и двух славных малышей — комиссар был семьянин и нежный отец. В комнате было тепло, пахло хорошим табаком. Полицейский комиссар повесил свой синий пиджак на плечики и сидел теперь в рубашке с круглыми резинками на рукавах, в жилете, на котором блестела цепочка от часов, и в черном галстуке на резинке, надевавшемся через голову.

— Ну, вы можете идти! — сказал он провожатому Ольсена. — Мы с господином Ольсеном хотим немного поболтать. Кстати, вы пили сегодня кофе, Ольсен?

При слове «кофе» Ольсен насторожился. По прежнему опыту он знал, что кофе и сигареты играют в Полицейском управлении роль самых примитивных ловушек. Комиссар сразу увидел, как изменилось выражение лица арестанта, и успокоил его теплой ютландской улыбкой.

— Вам нечего бояться меня, Ольсен! Я ведь не собираюсь причинить вам зло. Можете на меня положиться. Так приятно, когда можно доверять человеку! Это согревает здесь, внутри! — сказал добрейший ютландец, положив руку на жилетный карманчик.

Однако Ольсен не спешил выказать доверие, и Хорсенс наклонился к нему.

— Постойте, Ольсен, мне кажется, я могу вас кое-чем порадовать.

— Вот как!

— Ну, слушайте, Ольсен! Несколько часов назад перед следствием в Престё предстал человек, который сознался в убийстве помещика Скьерн-Свенсена. Что вы скажете на это, Ольсен?

— Кто это? — быстро спросил Ольсен. — Лукас, что ли?

— Не знаю, знаком ли он вам, Ольсен. Прочтите сами,—Полицейский комиссар протянул ему вечернюю газету. — Пожалуйста, читайте!

Ольсен прочитал:

— «Сегодня в одиннадцать часов садовник Хольм заявил на допросе, что сознается в преступлении…» Садовник Хольм! Вот это… черт… вот это удивительно! Садовник Хольм…

— Да, удивительно, какие бывают люди!—печально проговорил полицейский комиссар Хорсенс. — Похоже, что он психически ненормальный. Очевидно, религия довела его до помешательства. Ведь в любом деле можно перегнуть палку. Вы знали его?

От тюремной бледности Ольсена не осталось и следа. На щеках заиграл румянец.

— Я требую, чтобы меня тотчас же освободили! — сказал он. — Я без всякой вины просидел три недели! Ведь я сразу заявил, что не виновен! Разве можно так обращаться с человеком? Есть ли у нас в стране закон и право? Меня взяли на работе, на глазах у моего хозяина, и поволокли в тюрьму, точно убийцу! Я буду требовать возмещения! Мне обязаны заплатить! За арест и вынужденный прогул! И за позор! Я должен немедленно поговорить с моим защитником.

Полицейский комиссар благосклонно улыбнулся.

— Конечно, Ольсен, вы можете поговорить с вашим защитником. Впрочем, вы всегда имели на это право. А теперь и подавно можете говорить с кем хотите. Ах да, возмещение… Я-то в этом ничего не смыслю. Это дело адвоката. Ко мне оно не имеет отношения. Но вполне возможно, что полиция сочтет ваш арест до некоторой степени оправданным. За вами числится еще кое-что, Ольсен, так что у вас не все в порядке. Разве не так? И, наверно, за это полагается гораздо больше, чем три недельки?

Ольсен ничего не ответил. И снова состроил обиженную мину. Вполне естественно! Если с человеком хотят расправиться, то всегда можно что-то найти. А грехов у него было немало.

— Вот здесь лежит эта безобразная груда, — полицейский комиссар похлопал рукой по толстой кипе бумаг в розовой картонной папке, лежавшей на письменном столе. — Есть и старые и новые бумаги. Честно говоря, я боюсь, что комиссар полиции Оденсе был бы не прочь подробнее ознакомиться с ними… А вы Ольсен, как думаете?

Ольсен лишь горько улыбнулся.

— Но я вовсе не желаю вам плохого, Ольсен. Со своей стороны я полагаю, что вы, конечно, выйдете отсюда свободным человеком — после того как мы с вами поговорим. А не выпить ли нам сейчас по глоточку кофе, Ольсен? Я умираю хочу кофе. Как вы па это смотрите?

При сложившихся обстоятельствах Ольсен был вынужден согласиться, и комиссар Хорсенс по телефону заказал в буфете сдобные булочки и кофе.

— Приятно выпить глоточек кофе в такой холодный день, не правда ли? — сказал он; его ютландский говор звучал очень сердечно.

Ольсен кивнул, зная, что кофе в полиции крепкий и хороший.

Кофе принесли, булочки были съедены, Ольсена больше не тревожили бестактными вопросами.

— Сигару, Ольсен?

— Спасибо.

— Вот огонь! У вас, конечно, нет в кармане спичек? Держите коробок!

— Спасибо, — повторил Ольсен и почувствовал себя свободным гражданином, у которого есть право иметь собственные спички.

— Итак, Ольсен, здесь лежат ваши бумаги! В них много написано о вас, Ольсен. Слишком много. В самом деле, вы были плохим сыном! — Хорсенс с огорченной миной перелистывал документы, — У вас хорошие родители, Ольсен.

— Это дело вкуса.

— Хорошенький домик, скромный, но ЧИСТЫЙ И СПОКОЙНЫЙ. Трудолюбивые, порядочные родители, — продолжал комиссар не без волнения. Казалось даже, глаза его увлажнились. — Вы причинили вашим добрым родителям много горя. Мать плакала над своим сыном.

— Мне это неизвестно, — сказал Ольсен. — Она была очень злая. И сильно колотила меня.

Хорсенс безмятежно листал бумаги.

— Слишком много свидетельств об отбытии наказании, Ольсен!

Он сдвинул очки на нос и поднял бумагу перед собой.

— Уже в 1928 году, посмотрим-ка… «был осужден Копенгагенским городским судом 21.XI, согласно параграфу 285, п. 1, параграфу 279 уголовного кодекса». И вот снова в 1930 году: «согласно параграфу 285, п. 1, и параграфу 278, п. 3, и отчасти согласно параграфу 89 уголовного кодекса…» И опять в 1932 во Фредериксбергском судебном округе: «параграф 285, п. 1, и параграф 276». И снова в 1935 году в Северном судебном округе: «параграф 285, п. 1, и параграф 279 и частично параграф…» Да, очень много. Посмотрим, Ольсен, когда вы были арестованы в последний раз?… Да, вот: в последний раз вас освободили 19.XII 1937 года, да, да, как раз перед рождеством. Значит, вы приехали тогда домой к рождеству, Ольсен!

В самом деле, полицейского комиссара как будто немного утешило, что Эгон Чарльз Ольсен в 1937 году поспел домой к рождественской елке.

— Смотрите, а вот из Главной тюрьмы пишут очень мило о вас, Ольсен. Я, конечно, не имею права сообщать вам об этом. Я совершаю незаконный поступок. Но вы ведь никому об этом не скажете, правда? Мне хочется быть с вами откровенным, Ольсен. Слушайте: «…19.XII — донесение из Главной тюрьмы… Эгон Чарльз Ольсен характеризуется как довольно одаренный человек, хотя несколько слабовольный и бесхарактерный… легко приспосабливается, исполнителен… ему давали доверительные поручения… которые он выполнял удовлетворительно, дисциплинарным взысканиям не подвергался… Однако вскоре Эгон Чарльз Ольсен снова совершил проступок, поэтому он не подлежал амнистии». Подписано: Ф. А. Хеннингсен, младший инспектор. Видите ли, Ольсен, когда интересуешься человеком, хочется узнать о нем побольше. И я охотно признаюсь вам, что разговаривал о вас с младшим инспектором Хеннингсеном. Вы с ним хорошо ладили, не правда ли?

— Да, как будто.

— Вы ему очень нравились. Собственно говоря, мне не следует говорить вам об этом, но это правда. Он мне рассказывал и о доверительных поручениях. Хорошо, когда человеку можно что-то доверить…

Только теперь Ольсену стало ясно, чего добивается полицейский комиссар.