Нина Сагайдак

— Живут же люди, и мы как-нибудь прожили бы.

— Люди? Люди разные бывают и живут по-разному.

Дед помолчал. Потом посмотрел на Нину как-то совсем по-другому, будто протрезвевшими глазами.

— Не думай, что дед твой пошел к немцам директором банка, устроился я всего-навсего сторожем в банке. Ты удовлетворена этим?

Нина ничего не ответила. Быстро накинула пальтишко и, повязав платок, вышла из дому.

VIII

Зима и впрямь разгулялась. На смену ветрам и вьюгам приходили трескучие морозы, на смену морозам — метели, да такие, что и носа не высунешь на улицу.

Нина вышла было во двор, но в лицо ей ударил колючий снег, и она рывком прикрыла двери. «А как же дедушка, — думает она, — в такую непогоду, в метель и холод, должен идти на работу? И стар и немощен. Какой из него работник? Пропадет ведь, простудится, заболеет. Что тогда? И жаль, до слез жаль дедушку, и обидно. Нетрудно понять, о чем говорят люди, поглядывая в его сторону… Надо поскорее нанести дров да протопить печь. Хоть в доме будет тепло, когда дед вернется с работы. А вернется, как всегда, сердитый. Попробуй не угоди в такую минуту».

Нина открывает двери и ныряет в метель, как в крутящуюся ледяную волну. Быстро подбегает к сарайчику, но у двери такой сугроб — без лопаты к дровам не доберешься. Она идет назад, хочет взять в сенях лопату и вдруг у порога дома сталкивается с тоненькой фигуркой девочки, запорошенной снегом, съежившейся от холода.

— Клара? — Нина обняла за плечи свою подружку и повела ее в дом.

Но Клара вдруг остановилась.

— Не знаю, можно ли мне к вам?

— Да что с тобой, Кларочка? В чем дело?

— У вас дома только свои? Нет ли кого постороннего?

— Никого, никого. Да что случилось?

— Беда у нас, Нина. Немцы и полицаи сгоняют к городской управе всех евреев — и женщин и детей. Мне удалось сбежать, а маму забрали. Думала, думала, куда деваться, и решила прибежать к вам, А сейчас не знаю, можно ли? Примете ли?

— Да боже мой, о чем ты говоришь? Как ты можешь сомневаться? Заходи!

— Ты спроси сперва бабушку и дедушку. Ведь они хозяева в доме.

— Да заходи быстрей! — Нина толкнула Клару в раскрытые двери. — Будешь тут болтать, пока кто-нибудь подслушает.

В сенях Нина отряхнула с нее снег и решительно сказала:

— Иди в дом и пока никому ни слова. Я внесу дрова, тогда поговорим.

Она не задержалась во дворе. Быстро разбросала снег, набрала дров и, прикрыв сарайчик, побежала в хату.

Клара сидела на краешке стула не раздеваясь, будто забежала на минутку.

— Почему ты не раздеваешься?

Нина положила около печи дрова, подошла и начала снимать с девушки платок, пальто.

Клара стесненно молчала. Поведение ее было столь необычным, что привлекло внимание Лидии Леопольдовны. Старушка сразу почуяла что-то неладное. Ведь Клара в их доме частый гость, она любимая подружка Нины, и зачем ей стесняться, тем более бояться.

— Что с тобою, Клара? — ласково спросила Лидия Леопольдовна. — Пришла в такую метель и уже спешишь уходить, даже раздеться не хочешь?

— Бабуся, она никуда не спешит, — ответила за гостью Нина. — У нее к вам важное дело.

— Ко мне? — переспросила старушка.

Девушка подняла на Лидию Леопольдовну печальные глаза, губы ее задрожали, лицо исказилось, из глаз покатились крупные слезы.

— Толя, — Лидия Леопольдовна обернулась к внуку, — пойди, детка, в спальню да последи, чтобы Ляля не вывалилась из коляски.

И, едва Толя вышел, спросила:

— Что с тобой, девочка? Почему ты плачешь?

— Беда у них, бабуся, — объяснила Нина. — Всех евреев сгоняют к управе. Клара убежала, а маму ее туда погнали немцы.

Лидия Леопольдовна только сейчас начала понимать, что происходит.

— Ой, горюшко! И что же говорят? Зачем в такую непогоду сгоняют людей?

— Не знаю, — всхлипывала Клара, — не только взрослых, но и детей сгоняют. Велят брать с собой ценные вещи, собираются вывозить куда-то. Мама шепнула мне, чтобы я спряталась и убежала…

— Бабуся, пусть Клара побудет пока у нас, может, удастся разузнать, где ее мама и что с нею.

Лидия Леопольдовна ответила не сразу. Она о чем-то думала, потом спросила Клару:

— Тебя кто-нибудь видел, когда ты шла к нам?

— Да кто сейчас увидит? — вместо подружки отозвалась Нина. — Вьюга на улице такая, что и собаки не увидишь.

— Я не тебя спрашиваю! — строго сказала Лидия Леопольдовна. — Ведь не ты, а Клара шла по улице, и она лучше знает, видел ее кто-нибудь, когда она входила к нам во двор, или нет.

— Нет, бабушка, — сквозь слезы ответила Клара, — на улице никого не было, меня никто не видел.

— Вот и хорошо, — обрадовалась Лидия Леопольдовна, — живи пока у нас. Если зайдет кто чужой, прячься в ту комнату, где Ляля. До тех пор пока не разузнаем, что и как, на глаза посторонним не показывайся.

— Спасибо, бабуся. — Клара разрыдалась: худенькие плечи ее задрожали, она закрыла лицо руками.

Лидия Леопольдовна велела Нине уложить девочку в постель и напоить горячим чаем. Как раз в это время пришел Иван Михайлович. Нина занялась дровами, стала растапливать печь.

Иван Михайлович почувствовал в доме неладное.

— Случилось что? — Он настороженно посмотрел на Клару.

— Несчастье у девочки, — объяснила Лидия Леопольдовна. — Мать ее забрали немцы.

— Как еврейку забрали или еще за что-нибудь?

— Как еврейку. Не только женщин, но и детей сгоняют к управе. И не с лопатами, а с ценными вещами.

— Тебя отпустили или сбежала? — спросил Иван Михайлович.

— Мама сказала, чтобы я спряталась и убежала, — робко ответила девушка. — Как только услышала крики на улице, так и велела спрятаться. А потом, когда стихло, я убежала к вам.

Дед прошелся по комнате. Потом остановился возле Клары, положил тяжелую руку на ее маленькую пышноволосую голову.

— Ну ничего, не бойся, девонька. Побудешь пока у нас, а там посмотрим, как дело обернется. Отец твой украинец; может, тебя и искать не будут. Не убивайся. Будем надеяться, что и с тобой и с мамой все образуется.

Лидии Леопольдовне показалось, что дед что-то знает о событиях в городе и, когда девушки ушли в другую комнату, спросила шепотом:

— А что там затевают немцы с евреями, зачем сгоняют их?

— Откуда мне знать — зачем?

— Мне показалось, что ты знаешь.

— Ничего я не знаю, просто догадываюсь. Раз сгоняют евреев, да еще с ценными вещами, только ребенок может поверить, что их отпустят.

— Но ведь собирают с детьми. Неужто и детей ждет та же доля, что и взрослых?

— А на пожарной башне кого вешали, не детей разве?

— О боже! Да как же так можно…

Иван Михайлович ничего не ответил.

— Что будет с Кларой? Боже мой, что будет? — Лидия Леопольдовна не могла успокоиться.

— Не знаю. Ты лучше подумай, что будет с нами, если немцы узнают, где она сейчас.

Лидия Леопольдовна испуганно посмотрела на мужа.

— Что ты этим хочешь сказать?

— То, что слышишь. По головке не погладят.

— По-твоему, мы должны выпроводить ее?

— Не говори глупостей! — резко оборвал ее Иван Михайлович. — Не выпроваживать, а сберечь нужно девочку. Но не так, как ты бережешь. Захожу в дом, а они хоть бы бровью повели. Сидят, нюни распустили. А если бы это был не я, а кто-то чужой?

— Мы видели тебя в окно, — оправдывалась Лидия Леопольдовна.

— «Видели, видели»! — сердито пробурчал Иван Михайлович. — За такую неосторожность можно так поплатиться, жинка. Не забывай: дети у нас. Долго ли им проговориться.

— За Нину можешь быть спокоен, а Толя ведь не знает, что произошло.

— А нужно, чтобы знал! Чего ты на меня так смотришь? Будет знать, чем это пахнет, и язык придержит за зубами. Теперь такое время, что и дети умеют быть взрослыми. Поняла?

— Что же будем делать?

— Не знаю, надо подумать.

IX

До войны этот дом был для нее приветливым и уютным. Всегда шла сюда веселая, с легким сердцем, зная, что здесь ее ждут, ей рады. Лариса Ивановна, ее учительница, очень любила Клару, голубоглазую девушку с двумя туго заплетенными косами, лучшую ученицу в классе. И Клара платила ей нежной любовью. Да разве только Клара? Весь класс любил Ларису Ивановну.