Год рождения 1921

Бент зло засмеялся.

— Когда мы выиграем войну, — сказал он, — и если вы до этого доживете, я позабочусь о том, чтобы вы всю жизнь занимались только вот такой чистой работой. Все вы, все будете делать ее до последнего издыхания, поверьте!

— Я верю вам вполне, — отозвался Карел.

Бент закурил сигарету.

— А теперь хватит разговоров, — заключил он и оглядел просторное помещение клозета. У стен стояли тридцать старых пожелтевших унитазов. Чехи терли их щетками и песком. — Всем работать голыми руками! — крикнул Бент, и вены у него на висках налились кровью. — И еще тридцать унитазов во второй роте и в третьей — все вымоете голыми руками. Чтобы помнили, что мы еще командуем! Кому это не нравится, пусть поднимет руку. — И он выхватил пистолет из кобуры.

Был первый час ночи, когда ребята из двенадцатой комнаты улеглись на койки. У Пепика уже не хватило сил снять с себя промокшую обувь. Кованда раздел его и уложил в постель.

— Не расстраивайся, Пепик, — сказал он. — Придет время, рассчитаемся. За каждое злое слово, за каждую обиду. Все это нам на пользу: проясняет мозги. И тебе тоже. Ведь мы еще ничего подобного не испытали. Ну, потеряли двух товарищей, но скажите сами, часто ли мы вспоминаем Ладю Плугаржа и Лойзу? Часто ли говорим о них, как о живых? Самое трудное для нас еще впереди. Сейчас мы все вместе, живем дружно, а может быть, завтра каждый останется одиноким и заброшенным, каждому придется рассчитывать только на себя. Вот тогда он узнает, почем фунт лиха.

В комнату тихо вошел Липинский и молча обошел их, не говоря ни слова. Около койки Карела он остановился.

— Покойной ночи, — сказал он, смущенно теребя фуражку. — Не сердитесь на меня… — Он еще больше смял фуражку и судорожно стиснул ее в руках. — Ведь и я ношу немецкую форму.

Они молча смотрели, как он, ссутулившийся, подавленный, надел фуражку и тихо закрыл за собой дверь.

Ребята еще не успели потушить свет, как появился Олин, он был в гостях у капитана. Ребята соскочили с коек и обступили его. Олин выжидательно остановился.

— Не бойся, мы тебя не тронем, — сказал Карел. — Хоть нам и очень хочется проучить тебя как следует. Собирай-ка свои пожитки и уходи. Здесь тебе нет места.

Олин не сразу понял, в чем дело, и с удивлением глядел на своих подчиненных.

— Уйду, когда захочу, — злобно буркнул он. — Не вам мною командовать.

— Командовать тобой мы не собираемся, — спокойно возразил Гонзик, — и надеемся, что ты уйдешь сам, по-хорошему. Мы не хотим, чтобы ты жил с нами. Терпеть тебя не можем.

Олин не трогался с места. Тогда Густа и Ирка подошли к его койке и раскрыли его чемодан. Фрицек побросал туда одежду и постель Олина, Фера — прибор и стаканы с полочки. Чемодан поставили у двери.

— А теперь иди, — сказал Мирек. — Или все-таки дать тебе раза?

Мрачные и безмолвные, стояли они вокруг Олина. И Олину без слов стало ясно, как они ненавидят и презирают его. Он понял, что, останься он здесь, ему не будет ни минуты покоя, ни минуты, свободной от страха за жизнь.

Он утер лоб рукой и усмехнулся.

— Ладно, — сказал он. — Я уйду. Только смотрите, не стали бы вы звать меня обратно! Еще попросите, чтобы я вернулся!

Мощный, бронзовый от загара Кованда преградил ему дорогу.

— Минуточку, — сказал он. — Вот только отдам тебе долг.

Оплеуха прозвучала, как выстрел. У Олина подломились колени, но старый Кованда поставил его на ноги и ударил по другой щеке, потом, молча распахнул дверь.

Олин стоял в коридоре, в изнеможении опираясь о стену. Сзади раздались шаги. Он торопливо обернулся.

— Куда вы, куда вы, Коварик? — капитан удивленно приподнял брови. — Уж не собираетесь ли вы бежать?

Олин кисло усмехнулся.

— Уже сбежал, — ответил он. — Вот отсюда, — и показал на дверь.

Кизер пристально посмотрел на него, заметил красные пятна на щеках и понял все.

— Куда же вы собираетесь?

Олин опустил руки.

— Не все ли равно? Куда угодно, хотя бы в соседнюю комнату.

Капитан подумал с минуту, потом решился.

— Пойдемте со мной, — сказал он.

Олин поднял чемодан и последовал за ним. Капитан остановился около своей двери и открыл ее.

— Прошу.

Олин удивленно замигал.

— Сюда?

Кизер улыбнулся.

— Вам не нравится?

— Наоборот, — обрадовался Олин. — Благодарю за доверие.

3

Евреи из лагеря возили цемент через всю заводскую территорию — из главного склада к стройке подземного бомбоубежища. Двое заключенных катили по рельсам вагонетку, верхом нагруженную мешками, за ними шел конвойный эсэсовец с ружьем. Рельсы узкоколейки были проложены по насыпи, которая от склада слегка поднималась в гору до того места, где высились штабеля гофрированного железа. Оттуда полотно шло под уклон. Мимо чехов, красивших железные листы, вагонетка обычно тащилась очень медленно, заключенные с трудом катили ее, изо всех сил упираясь деревянными башмаками в шпалы. Под палящими лучами солнца их полуобнаженные тела блестели от пота, мышцы напрягались от отчаянных усилий.

— Вы только гляньте! — прошептал Кованда, осторожно наблюдая из-за штабеля за приближающейся вагонеткой. — Этот подлюга солдат идет себе, как на прогулке. И не подумает помочь беднягам. Да еще пихает их ружьем.

За вагонеткой шел молодой эсэсовец ефрейтор. Ружье он повесил через плечо, дулом вперед, руки сложил за спиной и временами, подергивая за приклад, тыкал дулом в обнаженную спину заключенного. Тот из последних сил толкал тяжелую вагонетку. Это был старый еврей с седой бородой, кожа на его изможденном теле, без мускулов, висела мелкими складками; он крепко стиснул губы, слезы стекали по его щекам на щетинистую бороду, по спине бежала извилистая струйка крови. Эсэсовец безмятежно курил сигарету, отшвыривая ногой камешки на дороге и для развлечения царапал мушкой своей винтовки окровавленную спину еврея.

Кованда уронил кисть и закрыл лицо измазанными краской руками.

— Ребята, — сказал он, — я не могу этого видеть! Я этому солдату разобью башку. Сил нет глядеть!

Вагонетка медленно приближалась, эсэсовец продолжал свою забаву. По спине заключенного струилась кровь, она стекала за пояс, капала на брюки. Вдруг еврей обернулся, кинулся к конвойному и ударил его кулаками в лицо, потом вцепился в воротник и почти оторвал его вместе с петлицами. Пораженный эсэсовец зашатался, отскочил на четыре шага, сорвал с плеча винтовку и прицелился. Первую пулю он выпустил заключенному в живот, вторую в шею, третью в грудь, четвертую — стреляя уже по лежачему — в голову.

Все это произошло за какие-нибудь пять секунд: эсэсовец хладнокровно щелкал затвором и стрелял. Второй заключенный упал на колени около вагонетки, судорожно прижавшись лицом к мешкам, и дрожал всем телом, тоже ожидая пули.

Конвойный спокойно закинул винтовку за плечо, выплюнул окурок сигареты и свистнул в пальцы. Через минуту из склада выбежала группа заключенных. Они прикрыли труп бумажными мешками из-под цемента, один из заключенных молча стал на место убитого, и вагонетка покатилась по рельсам, словно ничего не произошло. Остальные заключенные гуськом побежали обратно к складу, конвойный закурил новую сигарету и, сложив руки за спиной, зашагал по дорожке вдоль рельс, носком сапога отбрасывая камешки с дороги.

Старый Кованда быстро нагнулся и поднял с земли кирпич. Ребята и оглянуться не успели, как он исчез между штабелями. Уже бесцельно было окликать и увещевать его. Молодые чехи, затаив дыхание, глядели на приближающуюся вагонетку, ожидая, что произойдет.

Вагонетка тащилась по рельсам и уже миновала штабель, находившийся метрах в сорока от ребят. Конвойный лениво шел, сложив руки за спиной, наклонив голову и не глядя по сторонам. И в тот момент за его спиной вдруг появился Кованда. Он поднял над головой кирпич и нанес им сильный удар.

Конвойный упал на колени, раскинул руки и повалился ничком. Винтовка перелетела через его голову и звякнула о рельсы. Евреи у вагонетки обернулись, но Кованда уже скрылся за штабелем. Заключенные с минуту испуганно смотрели на лежащего эсэсовца, потом переглянулись, видимо, решая, что делать. Может быть, попытаться бежать? Бежать в этом мешковатом арестантском тряпье? И куда?