Чёрный иней

Внимательно оглядев все доступные зрению уголки, Байда пришёл к заключению, что немцами здесь и не пахнет. Решили возвращаться.

7

«Нас здесь шестьдесят девять бойцов, полярных солдат рейха».

Майор Гревер пошевелил пальцами ног, одетых в грубые шерстяные носки ручной вязки, подумал и, аккуратно зачеркнув слово «рейха», надписал «Великой Германии».

«Есть весьма интересные личности. Вот, к примеру, обер-фельдфебель Ран. Он из Гамбурга, и его солёный язык со специфическими речевыми оборотами весьма своеобразен. Недавно я был свидетелем, как он чихвостил одного ефрейтора, но не из своих подчинённых, а из спецсостава:

— Вы ефрейтор великогерманского вермахта или паршивый клоподав?! Какой идиот произвёл вас в ефрейторы?! Отпустил патлы, точно Бетховен! Какое может быть качество связи, если вы не подстрижены!!!

А в другой раз я услышал от него фразу, заставившую меня предположить, что он, видимо, не так прост, как кажется: «Вы не солдаты рейха, а умирающие лебеди!» Он знает Сен-Санса? Или это простое совпадение? Так или иначе, хотя он несколько прямолинеен и грубоват, дело знает превосходно. И не без чувства юмора, что никоим образом не лишне в наших условиях. С таким «шписом» [3]можно не переживать за боеспособность личного состава.

— Ходячий сортир, а не солдат! Утрите сопли, Нанизан! Вы что, беременный?!

Кроме того, он мой тёзка.

Сегодня по эфиру получили циркуляр: «Готовность номер один. До операции «Вундерланд» семьдесят два часа». На этот период оперативная задача — прикрывать и сопровождать рейдер. Есть возможность увешать крестами грудь всех офицеров. Да и солдат. Приказал лейтенанту Туми закончить подготовку и составление синоптических карт. У Эрслебена всё работает безукоризненно. У Фогля тоже всё наготове.

После возвращения буду отстаивать перед командованием необходимость зондирования верхних слоёв атмосферы и широкомасштабной локации ледяных полей. Своими силами мы не в состоянии обеспечить гарантированную безопасность плавания, хотя и учитываем все тонкости и особенности местного климата, берегового рельефа, островов, течений, глубин, ледовой статистики. Очевидно, что ледовая обстановка для капитанов наших судов должна освещаться дифференциально: чистая вода и слабый лёд — приблизительно раз в сутки, при льде с полыньями — с интервалом в шесть-восемь часов, при сплошным же — непрерывно, потому что переходы от сжатия к разрежению в этих условиях измеряются часами, даже минутами».

Они ступили на лёд фиорда возле самого его устья. Воздух был студёным, терпким. Ветер не утихал. Сдавалось, он день-деньской дует во всех направлениях. С полярной стихией придётся считаться. Она такой же враг, как и фашисты, — могучий, жестокий, упрямый.

Ландшафт был пятнистый, весь испещрённый тенями и отблесками хаотичных ледяных фигур. Казалось, тучи надвигались со всех сторон. Рваные, кучевые, они щедро подсвечивались солнцем и подчёркивали игру света. Геометрически идеальные поверхности ледяных кристаллов то искрились сотнями бликов, то покрывались изысканно тонкой рябью разных оттенков, отливавших муаром.

Не удержавшись, Щербо остановился и смотрел, как над входом в фиорд солнечные лучи, продравшись сквозь тучи, прозрачными невесомыми колоннами упираются в тонкие силуэты причудливых льдин, будто отлитых из стекла и света.

«Красотища, чёрт подери... Словами не описать!.. А на самом деле — голубой ад — вот как можно назвать эту мёртвую красоту. И пусть кто-то попробует доказать мне обратное. Ледяными красотами нас не обдуришь».

Он до боли сжал челюсти. На льду необходимы осторожность и смелость. Осторожность — это неукоснительная самодисциплина и ответственность, а смелость — взвешенный, рассчитанный риск и скорость. Скорость потому, что лёд под тобой «дышит» и прогибается, ты как будто идёшь по натянутому брезенту и, когда чувствуешь, что можно пройти, не «нырнув», — надо идти. Тонкий лёд трещит, тебе хочется бежать во весь дух, но ты знаешь, что делать этого никак нельзя: за тобой следуют другие, а если ты повредишь лёд, мгновенно пойдут трещины, и кто-то непременно «нырнёт». Тем, кто идёт по льду впервые, усвоить это не так просто. Однако ребята, думаю, прочувствовали ситуацию и усвоили мои наставления. Ох, как нам сейчас нужна удача!..

Рюкзак хорошо лежит, плотно... В походе плохо уложенная ноша портит настроение, жмёт, выматывает нервы.

Солнце осталось слева и позади, оно медленно садилось. Прямо на глазах в горизонт вклинивался чёрный силуэт отдалённой скалы. А слева холодно мигнул бледный и страшный месяц. Он принёс лютую стужу, и они ощущали это с каждой минутой всё больше и больше. Час назад термометр показывал минус пять. Сколько же сейчас?..

Хаос ледяных торосов вблизи был теперь не столь красивым и казался скорее композицией, порождённой дьяволом. На некоторых участках переходы были изнурительны, ноги увязали по колено в насыщенной водой снежной каше, отчего ботинки промокли насквозь. Время от времени на их пути возникали отвесные уступы, узенькие разводья и разломы. Байда, который шёл первым, всё время прощупывал снег. Часто раздавались окрики: «Осторожно, вымоина!», «Разлом!», «Тяжёлый участок!» Трещины разинули свои зловещие пасти, подстерегая их на каждом шагу. И хотя в душах билось подсознательное желание поскорее миновать этот безжалостный район, идти приходилось медленно — не больше километра в час. Лыжи ежеминутно тонули или увязали в мокром снеге и глубоких лужах, укрывавших поверхность льда. «Шаг вправо... два влево» — этим ограничивалось их общение.

Щербо держался в середине цепи и переваривал пугающую, неожиданную мысль. Мысль, которая грозила разбить его миропонимание разведчика, его оптимистичную убеждённость в том, что успех и безопасность прежде всего зависят от мастерства: ума, опыта, смелой тактики, мужества... И вот теперь, когда у него позади такой долгий воинский путь, — путь солдата, разведчика, диверсанта, альпиниста, судьба вынуждает усомниться в самом себе и больше довериться удаче.

Остров пуст. Рядом ещё один, очень большой. Но до него ещё надо добраться. Район встречи с подлодкой забит торосами. Обратный путь отрезан. Путь по льду фиорда — единственная возможность добраться до Грунланна. Но впереди ещё незамёрзший пролив. Весёленькие перспективы! Тому, что сделали старшина со Смагой, просто цены нет, хороши б мы были без плавсредств! Плавника здесь даже на плохенький плот не наберётся, а нам надо аж три. А дальше? Ну, переправимся на соседний остров, а фрицев и там не окажется, что тогда? Грунланн в десятки раз больше, там с одной вершины весь остров не рассмотришь. Ещё двое суток заберёт. Вот это заданьице... В который раз он ощутил, как время яростно сжимает сердце, угрожая раздавить весь его запас оптимизма. «Стратеги хреновы! Водят пальцем по карте, а тут расхлёбывай — он не удержался от резкости по адресу штабистов. — Пасынки удачи — это мы. А ну, погоди сопли распускать, — прикрикнул он на себя. — Посмотри, Байда шагает — без малейшего сомнения. И старшина... Но им легче — у них есть командир, который и должен ломать голову».

Каждый следующий шаг давался с огромным трудом. Всё чаще встречались раскисшие участки, где «кисель» не держал. Ледовые поля темнели, а это означало, что толщина их предельно мала. Такой путь для группы с полной выкладкой по всем канонам невозможен. Но у них не было выбора, поскольку они не могли позволить себе роскошь отступления.

Щербо перебрался в голову цепи и замер перед тем, как сделать очередной шаг. Под лыжами месиво. Метров в двадцати впереди виднелся Пётр Чёрный. Рядом возился Валеев. Внезапно в поле зрения Щербы что-то неуловимо изменилось. Через миг он понял: исчез Чёрный, и тут же чёрным пятном над поверхностью вынырнула его голова.

— Чёрный провалился! — крикнул он Валееву, сбрасывая рюкзак, а затем рукавицы. Барахтаясь в ледяной каше, Чёрный с огромными усилиями освободился от рюкзака. Потом попробовал плыть, хотя работать руками в этой каше было очень тяжело.