Суперфрау из ГРУ

А связи с Центром все не было. Урсула была человеком дисциплинированным, понимала, что тому есть какие-то причины, но все равно было тяжело. Она чувствовала себя подавленной, дни казались пустыми. Обидно было за Джеймса и Тома — как им сказать, что их работа закончена? Джеймс мог бы уже демобилизоваться, но по ее просьбе оставался в авиации, по-прежнему снабжая ее информацией. Материалов накопилось уже довольно много, однако их некуда было передавать. Том прошел курс обучения на радиста и мог бы приступить к работе, но не с кем было держать связь. Вскоре Джеймс умер от лейкемии. Они пытались сохранить отношения с Томом — уже только дружеские — но вскоре оказалось, что даже эта дружба могла поставить его под удар. Пришлось прервать и эти отношения — еще одна потеря. Сколько их уже было?

Поскольку с разведкой, по-видимому, все было кончено, Урсула и Лен решили вступить в английскую коммунистическую партию и заниматься партийной работой. Так они и сделали, однако удовлетворения им это не принесло. Они принадлежали к первичной организации в захолустном Банбери, где ни о какой серьезной работе не было и речи. На заводе, где работал Лен, было всего восемь членов партии, да и те выходили на работу в разные смены.

В то время Урсула писала Юргену: «Обо мне самой просто нечего рассказывать. Если не считать того, что я создаю семейный очаг детям и мужу, мое существование сейчас следует расценить как совершенно бесполезное. Не такая уж я важная персона, но для подобного прозябания каждый человек слишком хорош и слишком важен».

Особенно тяжело приходилось Лену. Он ненавидел свою работу на заводе, физически тяжелую и убийственно монотонную. Конечно, он не бросил бы Урсулу с детьми, но необходимость вести такую жизнь тяжело сказывалась на нем. Он тосковал по прошлому — по Швейцарии, а особенно по Испании. Кроме того, пребывание в танковых войсках сказалось на его здоровье — у Лена был травмирован шумом моторов ушной нерв, и время от времени он чувствовал шум в ушах и головные боли. Работа выматывала его, а поскольку работать приходилось посменно, это было еще тяжелее. У Лена началась бессонница, все чаще возникала депрессия, он целыми днями молчал. Привыкание к мирной жизни давалось ему куда тяжелей, чем Урсуле, хотя и ей было нелегко. Все же дом, сад, домашняя работа, дети оставляли мало времени для уныния, да и по характеру она была не склонна к печали. Урсула читала классиков марксизма-ленинизма, посещала Общество рабочего просвещения в городке Чиппинг Нортон, по взглядам близкое к лейбористам. Она пыталась заполнить какими-то делами жизнь свою и Лена, но, когда она убедилась окончательно, что связи с Центром больше не будет, в ее жизни появилась ничем не заполняемая пустота.

Тем же летом 1947 года к ним пришли два джентльмена. Один из них, едва переступив порог, тут же выпалил: «Вы несколько лет были русской агенткой, пока финская война не заставила вас разочароваться в коммунизме. Как нам известно, в Англии вы уже не работали, и мы пришли не с целью арестовать вас, а чтобы просить вашего сотрудничества». Эта «атака» надо понимать, была тонким «психологическим приемом» английских контрразведчиков. Поразительная осведомленность «джентльменов» (это в Англии-то она не работала!) развеселила Урсулу. Ответом на «психологическую атаку» было любезное: «Как насчет чашечки чая?»

За чаем состоялся основной разговор. Гости перечислили несколько фактов из швейцарского периода жизни Урсулы. Они снова и снова подчеркивали, что им известно о том, что Урсула разочаровалась в коммунизме, что она все время проживания в Англии была лояльной английской гражданкой, что у них нет к ней никаких претензий. Так почему бы ей не рассказать о своей работе в Швейцарии? Урсула согласилась, с тем, что она была лояльной гражданкой Великобритании, но стояла на своем: она не обязана рассказывать английским контрразведчикам о том периоде своей жизни, когда она еще не была английской гражданкой. О времени пребывании в Англии — пожалуйста, любые вопросы! Но этот период их не интересовал. Их не интересовали даже политические взгляды Урсулы — гости упорно считали ее антикоммунисткой. Это было несколько странно: они в Леном открыто состояли в коммунистической партии, выписывали партийную газету. Ее отец и брат тоже симпатизировали левым. Пришлось расставить все по своим местам, объяснив визитерам, что она отнюдь не считает себя антикоммунисткой, и что, с ее точки зрения, левые взгляды и лояльность друг другу не противоречат. «Что же произошло? — напряженно думала она. — Откуда им все это известно? Неужели, все-таки, Фут?» До нее доходили слухи о предательстве Аллана, но в это трудно было поверить.

Однако вскоре эта догадка подтвердилась самым непосредственным образом. Гости выразили желание побеседовать с Леном, который все это время работал в саду. Урсула позвала его. Первое, о чем спросили ее мужа — правда ли, что он был хорошим знакомым Аллана Фута? «Фути? — переспросил Лен. — Да. А что он сейчас поделывает?»

Урсула налила раздраженным гостям еще чаю. Действительно, им было от чего прийти в расстройство. Супруги ни о чем не сговаривались, но Лен отвечал точно то же, что и его жена. Он тоже отказался говорить о швейцарском периоде своей жизни. Тоже заявил, что он вовсе не антикоммунист, несмотря на некоторые разочарования. В общем, эта парочка оказались крепким орешком для английских контрразведчиков. Если бы огорченные гости знали, с кем они разговаривают, кого пытаются так просто и примитивно «расколоть»! Что перед ними не люди, два-три года бывшие советскими агентами, а профессиональные разведчики, и что эта милая вежливая женщина еще совсем недавно была советским резидентом в их собственной стране. Но об этом Фут знать не мог, а значит, не знала и английская контрразведка…

Уходя, один из джентльменов сказал: «А у вас здесь очень мило. Я сам не прочь был бы пожить так». На что Урсула ответила: «За чем же дело стало? У меня как раз сдается комната». По почему-то на это любезное приглашение он не откликнулся.

Похоже, что МИ5 (пятый отвел военной секретной службы — контрразведка) поверила Футу, что Урсула и Лен «разочаровались» в коммунизме — так же, как в нем разочаровался и сам Фут. По крайней мере, слежки за ними не было ни до, ни после визита — Урсула и Лен были слишком опытными разведчиками, чтобы не заметить «хвоста». Но, одно этот визит означал однозначно: в Англии им на советскую разведку больше не работать. Они до сих пор не знали, по какой причине Москва прервала с ними связь, но, согласно строгим правилам конспирации, с момента визита контрразведчиков все и всяческие связи должны быть немедленно прекращены.

В ноябре Урсулу постиг еще один тяжелый удар: умер отец. Как оно обычно и бывает, по настоящему работу профессора Кучински оценили тогда, когда он уже не мог этого услышать. В письме от социалистической Единой партии Германии говорилось: «Его кончина — тяжелая утрата для немецкого народа, ибо профессор Кучински не только воплощал современную прогрессивную науку и исследовательскую работу, которые он сознательно поставил на службу рабочему классу, но и, даже находясь в эмиграции в Англии, чувствовал себя крепко связанным со своей немецкой родиной, страдал вместе с нею и боролся за нее. Всей силой своей личности он ратовал за единство немецких антигитлеровских сил. Его безупречная объективность, неизменная терпимость по отношению к инакомыслящим сделали его центром притяжения для передовых, демократически настроенных немцев в Британии…» В связи с кончиной отца Юрген получил множество писем. Урсула писала ему несколько позже: «Как хотелось бы, чтобы папа и мамочка могли при жизни ощутить хоть какую-то долю такого уважения и симпатии». Они чуть-чуть не дожили до свидания с родиной: Юрген как раз в это время пытался организовать возвращение родителей в освобожденную от нацистов Германию. После того, как стало ясно, что работа на советскую разведку прекращена, Урсула тоже решила вернуться.

Прежде всего об этом следовало посоветоваться с Юргеном, который был уже в Германии. В январе 1948 года она попыталась съездить туда, чтобы увидеться с братом, но получила отказ от американского военного управления, которое разъясняло, что поездки в Германию и Австрию разрешаются только в крайних случаях. Секретарша предложила ей наведаться «как-нибудь летом», не сказав, правда, летом какого года. Пришлось ограничиться перепиской. Брат посылал ей письма, газеты, свои статьи. Урсула читала их с радостью. Проблемы новой Германии интересовали ее с первого дня.