Пограничная застава

Я смотрел сбоку на Вячеслава, на худощавое его лицо со впалыми щеками, заостренным подбородком, на темные в обводинках усталости глаза, сохраняющие неукротимый юношеский блеск, и все никак не мог припомнить, на кого, уже виденного мной однажды, он похож.

— Помните? «Есть такая профессия — защищать Родину»…

Вячеслав не договорил. Пронзительно-прерывистый, квакающий звук оборвал разговор, заставил нас подняться со скамейки.

— Сработка! — выдохнул Вячеслав и, не выпуская из рук девочку, кинулся к дому.

Когда он успел переодеться? Через какую-то минуту я увидел его вспрыгивающим на подножку «газика» в тужурке, в фуражке и до блеска начищенных сапогах.

— Плащ! — крикнул кто-то из солдат уже вслед ринувшейся в ворота машине. — Товарищ лейтенант, плащ!

Дождь ливанул как из ведра. Прикрывая ладонью трубку, тихо, по очень внятно старший лейтенант Косовец докладывал в отряд:

— Сработал десятый правый… Застава поднята в ружье. К месту сработки выдвигается тревожная группа во главе с лейтенантом Истягиным. Резервом в составе трех заслонов закрыт участок по рубежу прикрытия государственной границы…

Я выехал на границу вместе с тревожной группой.

«Сработка» системы сигнализации, мгновенно зарегистрировавшей нарушение, произошла в 13 часов 03 минуты под ливнем, который, казалось, специально приурочил к этому свой самый сильный, потопный шквал, и теперь с горы из-под набрякшего мгновенно капюшона, держась за колючую ветку незнакомого деревца, я мог во всей дневной красе рассматривать «ступеньки», которые кто-то так легкомысленно сравнил с эскалаторными.

По дощатым, прилаженным к земле, к камням и кое-где уже вывихнутым ливнем уступам потоки клокотали, как по маленьким плотинам Днепрогэса. Где-то внизу «ступеньки» бесследно растворялись в серой водянистой мгле, самых верхних тоже не было видно, они терялись высоко в горах, там поглощала их туча, и навстречу этому грязному, все сметающему каскаду вынырнула вся тревожная группа, как будто ее вытягивала поводом черная в подпалинах овчарка. Прижав уши и тычась в тропу носом, она перепрыгивала через ступеньки, словно понимала, как дорога ее хозяевам каждая минута. Что она могла учуять в этой ликующей, бесшабашной пляске ливня?

Примерно на расстоянии двадцати — тридцати «ступенек» стало различимым лицо Истягина. Лейтенант был неузнаваем. Его глаза, настороженно и сердито скошенные влево, вниз, прощупывали каждую складку на измочаленной дождем полосе, каждый камешек, могущий внушить подозрение. Истягин до нитки промок, погоны топорщились на плечах, которые сейчас вроде бы раздались, а из-под раскисших, всего десять минут назад лаково сиявших сапог ошметками летела грязь. Правой рукой он придерживал кобуру в готовности вот-вот достать пистолет. На кого он все-таки был похож?..

Наверное, не сразу у них все заладилось. Когда с тяжелым — видно, уже на пределе, — натуженным дыханием солдаты, обдав жаром, проскочили вверх, мне показалось, что собака вроде бы на одной ступеньке споткнулась, помедлила, и вожатый, потянув за поводок, как бы обогнал ее, но тут же вернулся. Собака ткнулась в мокрую траву раз-другой и подобралась, вытянулась, напружинилась — след был взят. Еще с минуту наверху помаячили, уменьшаясь, солдаты и исчезли — близость нарушителей как будто прибавила им сил.

Вспомнил, вспомнил, на кого был похож Истягин, прыгающий со ступеньки на ступеньку и придерживающий кобуру! На лейтенанта Кижеватова — такого же сильного, гибкого, молодого, с пистолетом в руке, вскочившего на груду кирпичей Брестской крепости и зовущего пограничников на последний, смертный бой. Много лет спустя эту минуту воскресил художник. Но Кижеватов все еще там, на 9-й пограничной заставе, неподалеку от Тереспольских ворот, на заставе, от которой остался всего лишь сплавленный огненным смерчем фундамент, — он там, в памяти молодых солдат, что приходят постоять у гранитной глыбы. Они не снимают зеленых фуражек — только прикладывают к козырькам ладони…

«Нарушителей» поймали и пленили «тик в тик», но была заминка — минутная, а была. Подполковник Михаил Александрович Барыбин, проводивший тренировку и, собственно, задавший заставе задачку, эту заминку сразу же взял на карандаш.

— Только не снижайте оценку собаке! Она ни при чем, она у меня круглая отличница! — совсем не по уставу взмолился сержант Юрий Тымчевский и с надеждой повернулся к лейтенанту Истягину, который сидел тут же, взъерошенный и распаленный.

Подполковник перехватил этот просящий взгляд, опустил глаза в блокнот и, подавляя улыбку, как можно суше сказал:

— Между прочим, у лейтенанта сегодня выходной… Отдыхайте, Истягин…

Вячеслав нехотя поднялся с табурета и теперь, наверное, уже стесняясь помятого своего вида, пошел к дверям. Но как только шагнул за порог, его остановил голос дежурного сержанта:

— Товарищ лейтенант, а к вам едет гость!

— Кто? — оторопело обернулся Вячеслав.

— Жена. Из Оренбурга. На майские праздники.

— Значит, в июне приедет совсем, — весело сказал подполковник.

— Вот вам и выходной! — улыбнулся Вячеслав, не скрывая радости. — Генеральную уборку надо делать… А вы — выходной!..

И он почти побежал к офицерскому домику.

Бежит-бежит по горам, по долинам, вдоль быстрых речушек следовая полоса и вдруг обрывается, земли больше нет, дальше — море, могучие перекаты гривастых волн, снежные взрывы прибоя о скалы — на все двенадцать законных советских миль уходит дальше граница без пограничных столбов.

Здесь, на берегу, как говорят пограничники — «на урезе», тоже стоит вышка. С нее чаще всего смотрят вправо — в сизую даль, а там, куда не хватает уже и бинокля, владычествует всевидящий ПТН — пост технического наблюдения. Первый раз я был на нем ночью, внизу клокотало, перемалывало гальку море, и, словно перемешиваясь с ним, темнота уже не давала видеть ничего дальше тридцати шагов, но стоявший на площадке «петээна» прожектор так полоснул по берегу, по волнам, до самого горизонта, что на ширину этой слепящей полосы тьма мгновенно расступилась и боязливо обнажила все, что надлежало рассмотреть наблюдателям. Прожектор как бы рассек ночь пополам, и его широкий и словно обоюдоострый луч был очень похож на меч, на голубой звонкий меч, который, упреждая незваных гостей, вынимал из ножен рядовой Виктор Черноволов — витязь морских рубежей, а в обиходе — просто прожекторист.

Возвышенную романтичность этого сравнения немного остудил сержант Александр Анохин, когда начал знакомить со своим хозяйством — радиолокационной станцией. Луч прожектора, конечно, похож на меч, ну а с чем сравнить, к примеру, вот эту мерно гудящую, пощелкивающую, мерцающую разноцветными лампочками аппаратуру, напичканную электроникой? Тонкий, тоньше велосипедной спицы луч бежал по круглому экрану локатора, высвечивая, выхватывая из кромешной темени такие дали и такие подробности, какие никогда не достал бы и не рассмотрел прожектор. Вся береговая линия, уменьшенная словно на карте и как бы припорошенная снежком, уместилась в голубоватом оконце: вот это бесцветье — море, а вот эти вспыхивающие, едва их касался луч, белые точки — «цели».

— Что за «цели»?

— А наши, — добродушно сказал Александр. — Рыболовецкие суда, танкеры, шлюпки. А вот недавно…

И теперь, уже перейдя к карте, Александр показал точку, на которой локаторщики засекли в полном смысле «цель» — судно-нарушитель. Время измерялось секундами. Оператор Александр Зотов тут же выдал необходимые данные, рассчитали курс, нанесли на специальные планшеты и до тех пор держали «цель» в узде, пока не навели на нее сторожевик.

— Сторожевой корабль?

— Ну… — сказал Александр и, снова заглянув в экран, чиркнул лучом по едва заметной точке. — Видите наш ПСКР на дозорной линии?.. Полное взаимодействие…

Вот оно что… Значит, незримые точки, что тянутся от сердца к сердцу, от заставы к заставе, от дозорной тропы к тропе, не прерываются вместе с последним красно-зеленым столбом, а пульсируют над размашистыми переливами волн, трепещут в прожекторе, в кружении пронзительного лучика локатора — до корабля и дальше, чтоб не оставить беззащитными ни пяди земли, ни пяди воды. Рукопожатие сухопутной и морской границ.