Высота

— Да все это так, — ответила Емельяниха, кутая в шаль худенькие плечи. — Умом-то понимаю, а сердцу не прикажешь, болит. Да и куда ему на старости лет на деревяшке скакать с вами наравне. Он свое отскакал на империалистической.

— Войны мы не ждали, а вот пришла и смешала землю и небо. Весь народ всколыхнула.

С приходом писаря разведчики оживились. Не успел Казаринов разложить на столе карту, как разведчики склонились над ней, выискивая Выглядовку.

— Вот она, разлюбезная! — воскликнул Иванников и ткнул пальцем в маленький кружочек на карте. — Наконец-то выглянула.

— Все так, как говорил Емельян, — вмешался в разговор сержант Вакуленко. — После резкого поворота речки у часовенки до этой Выглядовки, судя по масштабу, не больше трех — трех с половиной километров.

— И длинная же эта деревня, треклятая!.. — не унимался Иванников. — Точно баранья кишка растянулась. Найти дом, где располагается штаб и офицерье, будет не так-то легко.

— Найдем, — глухо произнес Казаринов. — Будем руководствоваться пословицей «по Сеньке и шапка».

— А как это понимать? — подал голос до сих пор молчавший краснощекий, стройный как кедр, высокий боец Муранов.

— Да очень просто, — продолжая внимательно изучать карту, ответил Казаринов. — Чем лучше изба, тем выше чин в ней поселился.

— Как и у нас, — с хитрецой в голосе проговорил Иванников. — И как в Польше: у кого живот толще, тот и есть церковный староста.

— Иванников!.. — Казаринов сердито посмотрел на бойца. — Пускаешь в ход крапленую карту.

— А я весь в вас, товарищ лейтенант: вы ходите под меня пословицей, а я крою козырной, вот моя и пляшет.

Изучив местность, Казаринов сложил карту и протянул ее писарю, который с первой минуты прихода не произнес ни одного слова и как совершенно посторонний человек сидел на корточках, прислонившись спиной к лежанке горячей печки.

— Все ясно, Выглядовку засекли, — заключил Казаринов, сворачивая самокрутку. — А теперь всем надо хорошенько проверить исправность автоматов, готовность гранат, наточить финки. Валенки, надеюсь, просушили?!

— Просушили, — хором ответили бойцы.

— И чтобы на этот раз не грохали ими об пол, как булыжниками! Пусть наукой вам послужит последний поиск. — Казаринов остановил взгляд на Иванникове, который виновато опустил глаза. — Если бы не твои ледниково-каменные бахилы, грохот которых фрицы услышали еще в сенях, не пришлось бы нам пускать в ход гранаты. Хорошо еще, что ушли подобру-поздорову.

— Зато человек восемь уложили, — огрызнулся Иванников.

— И вернулись почти с покойничком. Даже двух слов от него не добились. А ведь за «языком» ходили.

— Я не виноват, что такой хилый попался. А насчет валенок, товарищ лейтенант, будьте спокойны, просушил так, что на ногах не чую — легонькие, мягонькие, как бабушкины чулочки.

Только теперь Казаринов заметил, что писарь, глядя в бумажку, которую он поднес почти к самому носу, что-то нашептывал, плохо разбирая размашистый почерк Казаринова.

— Что, сержант, штудируешь французско-русский разговорник?

— Русско-французский, товарищ лейтенант, — поправил Казаринова писарь и, придерживая очки, встал. Высокий, нескладный — на всю жизнь штатский.

— Посмотрим, что там у тебя. — Казаринов взял у писаря листок и быстро пробежал его взглядом.

— Итак, братва, начинаем урок французского языка! — торжественно начал Иванников. — Для начала у меня простой вопросик. Можно, сержант?

— Пожалуйста.

— Как по-французски сказать: я родился в Париже.

— Жё сюи нэ а Пари, — перевел писарь, грассируя букву «р».

— Чего? — удивился Иванников. — Какой там пагы?! Париж, а не пагы.

— Пагы! — настойчиво, еще больше искажая русскую букву «р», повторил писарь.

— Да ты что, парень, ни «р» ни «ж» не выговариваешь? — возмутился Вакуленко.

— Не баламутить! — одернул сержанта Казаринов. И, обращаясь к писарю, предложил: — Ну что, начнем? Как прозвучит по-французски: «Стой, кто идет?»

Писарь перевел оклик постового на французский.

— Повтори еще раз, сержант, громче и отчетливее! — приказал Казаринов.

Писарь почти выкрикнул фразу, которую разведчики тут же вразнобой, разноголосо, не сдерживая смеха, начали повторять — кто нараспев, кто очень быстро.

— Прекратить гвалт! — окриком оборвал галдеж Казаринов и повернулся к писарю: — А как по-французски ответить: «Смена караула»?

Писарь, не глядя в шпаргалку, громко произнес ответ.

И снова под низким потолком избы разноголосо заметалась исковерканная на русский лад французская фраза, в которой, как и в слове «Париж», звук «р» произносился разведчиками крайне исковерканно.

Почти все последующие фразы разговорника, включавшие вопросы воображаемого часового боевого охранения и ответы на них, заключали в себе звук «р», а также звуки «м» и «н», которые в устах писаря слышались с гнусавинкой.

Первым не выдержал Иванников. Не в силах больше сдерживать смех, буквально душивший его, он взмолился, стараясь всех перекричать:

— Товарищ лейтенант!.. Это же издевательство!.. Никакой это не французский язык!.. Пагы… Тьфу!.. Да я лучше сто раз скажу: «Руки вверх, гад!..», чем один раз на этом чудном французском: «Стой, кто идет?..»

Слова Иванникова потонули в зычном хохоте разведчиков, переполошившем Емельяниху, которая, слегка приоткрыв дверь горенки, испуганным взглядом скользила по раскрасневшимся лицам разведчиков. Но, убедившись, что вроде бы ничего дурного не случилось, тихонько прикрыла дверь.

Сконфуженный писарь стоял у печки и, переминаясь с ноги на ногу, не знал, что делать дальше. Щеки его пылали.

— Послушай, сержант, где тебя учили этому французскому языку? — с издевкой, сдерживая смех, спросил Иванников.

Этот вопрос окончательно смутил писаря.

— В Московском университете. По французскому у меня были одни пятерки, — чистосердечно признался сержант и, свернув шпаргалку, сунул ее в карман гимнастерки. — Я в подлиннике читал Вольтера, Бальзака и других классиков.

Казаринову стало жалко писаря. Команда его прозвучала строго и властно:

— НЕучи!.. У сержанта блестящее французское произношение. А ржете вы потому, что в своих деревенских «сорбоннах» дальше «дер тиша» и «дас фэнстера» вы не пошли.

— Это еще как сказать, товарищ лейтенант! — с обидой произнес Иванников. — На разные там танцы-банцы да писарями в армейские штабы нас, деревенских, никогда не приглашают, а вот когда нужно идти в атаку или брать «языка», нас не забывают. А вы нам — Сорбонна!.. — В голосе Иванникова звучала откровенная обида.

Иванникова поддержал его закадычный друг сержант Вакуленко:

— Сорбонна!.. Ха-ха-ха… Сорбонна!.. Плевали мы на их Сорбонну! Сегодня ночью, если дело не сорвется, мы их так засорбоним, что они внукам своим и правнукам закажут, чтобы они забыли, где находится это самое Бородинское поле.

Последние слова Вакуленко дошли аж до самого сердца Казаринова. И ему даже показалось, что, назвав своих верных и отважных бойцов деревенскими неучами, он, сам того не желая, обидел их. И поэтому решил все как-то смягчить. Не хотелось ему обидеть и писаря, который с таким усердием пытался научить разведчиков произносить французские слова.

— Сержант, за урок французского языка тебе спасибо. Только передай начальнику штаба, что с французами мы будем говорить на русском языке! Понятно?

— Понятно, товарищ лейтенант.

— Вы свободны. Курево есть?

— Есть немного, но слабое.

— Иванников, угости сержанта.

— А мы можем не только табачком поделиться, мы на сутки вперед получили и нечто статусом повыше. — Вакуленко уже потянулся было к вещмешку, где лежали две фляжки, но Казаринов остановил его:

— Отставить! Сержант на выполнении задания начальника штаба!

Не успела за писарем захлопнуться дверь сенок, как в горенке поднялся гвалт.

— За кого вы нас принимаете, товарищ лейтенант?!

— Пагы… — Иванников умышленно коверкал французские слова, в которых была буква «р».