Герои без вести не пропадают (Роман. Книга 1)

Но слова его не произвели того впечатления, на которое он рассчитывал. Вместо того чтобы смягчить людей, они еще больше разгневали их.

Ишь какой умный нашелся: мало ему одной роты, хочет еще взвод загубить. А по зубам не хочешь? — крикнул кто-то.

Тихо, товарищи! — поднял руку Комиссаров. — Сначала выслушаем его, а потом может выступить каждый. Айгашев, отвечайте: два с половиною месяца назад командование вам доверило роту, в которой насчитывалось сто двадцать человек. Скажите, где эта рота?

Не знаю, — пробормотал подсудимый.

Вы не знаете? Тогда послушайте! — И председательствующий громко зачитал письмо Колпакова, обнаруженное во фляге. — Слышали?

Это ложь! — закричал Айгашев. — Вы его сочинили сами, чтобы восстановить людей против меня! Колпаков не мог написать это, а если и написал, не смог передать его вам!

— Боец Васильев, расскажите, где вы нашли это письмо! — предложил Комиссаров одному из партизан, прибывших в отряд вместе с Яничеком.

Тот подробно рассказал обо всем, что они обнаружили вокруг лесистой высотки на излучине реки.

Письмо Колпакова и рассказ этого бойца произвели на партизан огромное впечатление. Они готовы были разорвать негодяя.

Товарищ замполит! — обратился к председательствующему один из пожилых партизан. — Не тратьте на него дорогого времени. Он не заслуживает суда. Таких мерзавцев надо давить как мух!

Дайте его нам! — крикнул кто-то из молодых. — Уж мы с ним расправимся!

Потерпите еще немного, — успокоил их Комиссаров. — Свое он получит сполна! А пока выслушаем показания лейтенанта Соколова.

К столу подошел стройный, подтянутый Соколов.

— Товарищи! — начал он своим звонким голосом. — Не хочу скрывать от вас: этот тип мне никогда не нравился. Я сомневаюсь, что он звание майора получил законным путем. Но не об этом будет мой рассказ. О преступлениях Айгашева я узнал вчера. И с тех пор один вопрос ни на минуту не дает мне покоя: как могла вырасти эта поганка на нашей советской земле? Думал-думал и вот к какому выводу пришел.

Все притихли. Очевидно, подобный вопрос возник не у одного Соколова.

Говори, лейтенант, — подбодрил его Турханов.

Вчера он мне всю дорогу рассказывал о своей прежней жизни. Многое он выдумывал, много заслуг приписал себе, не имея на то никаких оснований, но одно мне стало ясно. Не знаю, кто именно — то ли родители, то ли кто другой — с раннего детства вбил ему в голову, что он лучше других, а следовательно, и жить должен легче и лучше. Этот урок он усвоил прекрасно и всю жизнь руководствовался им. Причем он никогда не спрашивал себя, чем же он отличается от других, за какие заслуги люди должны не только уважать его, но и работать за него. Постепенно он привык считать себя единицей, а всех остальных — нулями. С таким самомнением он пришел и в армию. По его понятиям, другие должны переносить все тяготы, связанные с военной службой, а он будет только получать звания и награды. Он убежден, что и погибнуть должны другие. Поэтому, когда надо было стоять насмерть, он бросил оружие и сдался в плен. Будучи в лагере, Айгашев видел, как другие пленные продолжают борьбу против фашизма, но он не вмешивался в эту борьбу, не помогал антифашистам. Из плена его освободили партизаны. Ему, как офицеру, доверили роту. Но он по-прежнему смотрел на людей только как на средство для достижения своих корыстных целей — и загубил роту. Он и сейчас уверен, что выйдет сухим из воды!

— Не выйдет!

— Теперь-то он за все ответит!

— Никакой пощады негодяю! — раздались возгласы.

— У него есть свои определенные принципы, так скатать, своя философия, — продолжил Соколов. — В солдатской песне поется: «Смелого пуля боится, смелого штык ре берет». Айгашев убежден в обратном. Он считает, что пуля в первую очередь поражает смелых, а трусы остаются в живых. Я думаю, пора доказать ему обратное. Пусть все знают, что трусов и предателей настигает заслуженная пуля. Пусть этот пример послужит хорошим уроком для тех, кто разделяет мнение Айгашева, если среди нас есть подобные люди.

— Правильно! — закричали партизаны.

Теперь Айгашев надеялся лишь на чудо. «Эх, хоть бы нагрянули каратели, — подумал он, с тоской обращая свой взор на запад. — У них бы я сумел вымолить пощаду». Но каратели и не думали о спасении Айгашева. Пришлось до конца держать ответ перед партизанами.

Подсудимый, вы приняли присягу. Скажите, помните ли, в чем поклялись? — спросил Комиссаров.

Помню в общих чертах.

Вы поклялись быть честным, храбрым и дисциплинированным бойцом и беспрекословно выполнять все приказания командиров. Так?

Так, — подтвердил Айгашев.

Вы поклялись беспощадно мстить врагу, мстить до полной победы. Так?

Так.

Вы поклялись, что никакие трудности и опасности не остановят вас на пути борьбы с врагом человечества — германским империализмом и нацизмом. Помните?

Да.

— Вы поклялись справедливо относиться к польскому народу и помогать ему в освободительной борьбе. Так?

Да, так.

И наконец, вы говорили: «...если я по злому умыслу, или по своей трусости, или по другим низменным побуждениям отступлю от моей торжественной клятвы, то пусть меня постигнет суровая кара и всеобщее презрение». Помните эти слова?

Помню.

Почему же вы нарушили присягу?.

Виноват, товарищ замполит! — пробормотал Айгашев. — Простите, товарищи!..

Я вам не товарищ! — прервал его председательствующий.

Простите, гражданин старший политрук!

У кого есть вопросы к подсудимому? — спросил Комиссаров. — Вопросов нет. Подсудимый, вам предоставляется последнее слово. Что вы скажете?

Товарищи! Я понял свою вину. Но прошу учесть, я не такой уж пропащий... Я готов сражаться с врагами в качестве рядового... Не лишайте меня жизни! Я вам еще пригожусь...

Слова эти прозвучали фальшиво. Это почувствовали все. Айгашев сам понял, что своим поздним раскаянием никого не убедил. Поэтому, не закончив, махнул рукой и тяжело опустился на скамью.

Суд удалился на совещание. В напряженном ожидании прошел час. Наконец судьи вышли из штабной землянки. Все встали, когда они приблизились к партизанам. Комиссаров огласил приговор. Трибунал народных мстителей лишил Айгашева воинского звания «майор» И, признав виновным по всем пунктам обвинения, приговорил к смертной казни через повешание. Партизаны встретили этот приговор всеобщим одобрением.

Айгашева била лихорадка. Он бросился на колени перед Турхановым:

— Товарищ полковник!

— Я не бог, нечего на меня молиться. Вставайте, Айгашев! — строго сказал Турханов. Но тот растянулся на земле и пытался обнять его ноги. — Поднимите его! — крикнул полковник. Айгашева схватили, поставили на ноги. — Говорите, чего вы хотели!

У меня две просьбы. Первая: семья меня считает пропавшим без вести. Пожалуйста, не сообщайте им о приговоре. Пускай для них я навсегда буду без вести пропавшим...

Приговор суда обязателен для всех. Я обязан сообщить о нем в райвоенкомат по месту вашего призыва, чем заключается вторая просьба?

— Прошу избавить меня от позорной смерти на виселице... Если нельзя сохранить мне жизнь, то лучше уж расстреляйте...

Турханов некоторое время постоял в раздумье, потом посоветовался с Комиссаровым.

— Хорошо! Товарищ дежурный, расстреляйте приговоренного Айгашева перед строем всего отряда! — приказал он.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Теперь одним из первоочередных дел было освобождение Евы из немецкого плена. Отряду позарез нужна была радистка, способная в любых условиях обеспечивать надежную связь со штабом партизанского движения. Да и трудно было примириться с тем, что Ева, надежный, преданный человек, прекрасный товарищ, погибнет в застенках гестапо...

Чтобы приступить к решению этой задачи, предварительно надо было собрать как можно более полные данные об абвергруппе 505. Это дело поручили Кальтенбергу и Яничеку. Кальтенберг сразу перевел свою группу поближе к имению помещика Бохеньского, где, по словам поручика Дубовского, находилась резиденция полковника Планка, целях конспирации партизаны решили называть эту резиденцию «Осиным гнездом». Яничек выехал в город Сельцы, где, выдавая себя за крупного валютчика, начал завязывать нужные связи.