Последний парад адмирала. Судьба вице-адмирала З.П. Рожественского

В это время Чернов доложил командиру о невозможности дальнейшего использования аппарата Давыдова «Я согласился на просьбу подполковника Чернова, — указывал в своем рапорте Баранов, — и поручил ему вместе с лейтенантом Рожественским попробовать сделать еще сосредоточенный залп». Но едва Чернов успел вернуться на ют, как был смертельно ранен разрывом тяжелого снаряда. Склонившемуся над ним Рожественскому он успел сказать: «Стреляйте из левой кормовой. Она наведена». Вместе с Черновым на юте пал и прапорщик Яковлев, а лейтенант Кротков был ранен сначала в спину, а потом в лицо. Проводники к аппарату Давыдову оказались перебитыми осколками, которые также повредили отдельные элементы приборов.

И здесь лейтенант Рожественский не растерялся и принял на себя командование кормовой артиллерией, громко распоряжаясь с возвышенного банкета под градом осколков и шрапнели. Зиновий Петрович, действуя скорее интуитивно, чем сознательно, попытался вернуть к жизни аппарат Давыдова и скомандовал к залпу. Один из снарядов этого залпа поразил боевую рубку броненосца^[18]. «Фетхи–Буленд» заволокло дымом, и вскоре после этого Шукри–бей вышел из боя, повернув на юго–запад. Бой неожиданно прекратился.

Моряки «Весты», уже приготовившиеся к абордажу, в полном молчании стояли на окровавленной палубе, провожая глазами удалявшегося противника. Снизу карабкались наверх машинисты и кочегары, ложившиеся на палубные доски в полном изнеможении после 5–часовой напряженной работы. Кто‑то крикнул «ура», победный клич тут же подхватили десятки голосов. Уцелевшие офицеры спустились в кают–кампанию, где на диванах стонали раненые. Неравный бой стоил «Весте» 12 убитых (3 офицера) и 24 раненых (4 офицера). Из строя выбыл каждый четвертый член экипажа. Сам Баранов был дважды контужен.

Во втором часу ночи 12 июля 1977 г. «Веста» благополучно прибыла в Севастополь, но до утра оставалась на внешнем рейде, так как береговые батареи затруднились в опознавании и открыли огонь. Зато с рассветом встречать героический корабль на берег бухты вышло едва ли не все население города Современники не без оснований сравнивали бой «Весты» с подвигом легендарного брига «Меркурий» (1829). «Честь русского имени и нашего флага поддержана вполне», — докладывал в Санкт–Петербург адмирал Аркас^[19]. Командир «Весты» Баранов в своем рапорте о бое указал: «Доносить о подвигах особенно отличившихся г. г. офицеров я по совести не могу. Кроме меня, исполнявшего свой долг, остальные заслуживают удивления геройству их и тому достоинству, с которым они показывали пример мужества и необычайной храбрости… Из нижних чинов мне также очень трудно указать на наиболее отличившихся, отличны были все…»

Подвиг экипажа «Весты» был вознагражден по достоинству. Баранов стал капитаном 2–го ранга, флигель–адъютантом императора и получил орден Св. Георгия 4–й степени. Все оставшиеся в живых офицеры были произведены в следующие чины «за отличие», удостоены орденов Св. Владимира 4–й степени с мечами и бантом (признак боевой награды) и пожизненных пенсий в размере двухгодового оклада жалованья.

15 июля, сразу после подписания высочайшего приказа о награждении, адмирал Аркас по докладу Баранова телеграфировал в столицу: «… я считаю своим долгом ходатайствовать о награждении старшего офицера лейтенанта Владимира Перелешина и лейтенанта Зиновия Рожественского орденом Св. Георгия 4–й степени, как лиц, которым подлежит честь спасения парохода и решения боя удачно произведенным выстрелом».

Первоначальный приказ в Петербурге великодушно менять не стали, а на следующий день издали другой, которым В. П. Перелешин и З. П. Рожественский были удостоены еще и орденов Св. Георгия в «награду оказанных ими подвигов храбрости». Так Зиновий Петрович получил высшие боевые отличия и вне очереди стал штаб–офицером, украсив эполеты бахромой и двумя звездами. Ему же выпала честь доставить в столицу подробные рапорты Аркаса и Баранова, а также доложить генерал–адмиралу свои «личные объяснения об этом сражении, покрывшем славою наш флаг».

Несмотря на желание адмирала Аркаса, капитан–лейтенант Рожественский в Николаев уже не вернулся. Из Санкт–Петербурга он был откомандирован в Нижнедунайский отряд капитана 2–го ранга И. М. Дикова. В отряде Зиновий Петрович некоторое время плавал на шхуне «Бомборы», но в боевых действиях уже не участвовал: война шла к победоносному завершению. С окончанием кампании на реке он был назначен одним из представителей флота в Главную квартиру действующей армии на Балканах, где и числился до января 1879 г.

Пока судьба победы российского оружия в борьбе за свободу балканских славян решалась за столом переговоров в Адрианополе и в Берлине, Зиновий Петрович успел еще раз побывать в столице. Тем временем, подвиг «Весты» не только оброс «новыми подробностями» в печати, но и неожиданно стал поводом для скандала.

Дело в том, что флигель–адъютант Баранов, совершивший во время войны еще несколько славных подвигов, выступил в печати не только с пропагандой излюбленных им крейсерских операций, но и с критикой высшего руководства флотом. Бывший командир «Весты» и раньше был в числе противников круглых броненосцев прибрежного действия. Теперь же, опираясь на оценку блестящих достижений крейсеров «активной обороны» и будучи незаурядным публицистом, Николай

Михайлович прямо указал на то, что выстроенные Морским министерством «поповки» на деле показали свое боевое ничтожество и явились только «оправдательными документами к бесполезной трате народных денег»^[20].

Эта критика задевала не только талантливого вицеадмирала А. А. Попова, признанного «всесильного временщика» в Морском ведомстве эпохи Александра II, но и августейшего брата императора — генерал–адмирала Константина Николаевича, Тем не менее министерство ответило Баранову довольно гуманно: просто оставило героя войны без очередного назначения. И вот здесь в газетную полемику вмешался капитан–лейтенант Рожественский со своими разоблачениями недавних подвигов.

Подлинные причины его выступления в открытой печати, очевидно, были вызваны двумя мотивами: развитым стремлением к справедливости и желанием показать свою принципиальность высшему начальству, «обиженному» критикой Баранова. Конечно, Зиновию Петровичу было приятно читать о подвиге «Весты» в массовых газетах, где уже на все лады комментировалось, как «в то время, когда был убит Чернов, место его у орудия занял лейтенант Рожественский», как Рожественский «навел орудие на неприятеля и дал выстрел», который «оказался в высшей степени удачным».

Однако сам Рожественский понимал, что подвиг «Весты» не совсем подходит под статус ордена Св. Георгия (поражение сильнейшего неприятеля, взятие орудий и т. п.). Бросалось в глаза и некоторое приукрашивание событий самим Барановым, который якобы хотел преследовать поврежденный турецкий броненосец и отказался от этой мысли только из‑за перебитых штуртросов рулевого управления «Весты».

Начальник же штаба турецкой Черноморской эскадры англичанин Монторн–бей в газете «Таймс» от 3 сентября 1877 г. напечатал опровержение русского официального сообщения о бое. Отказ «Фетхи–Буленда» от продолжения погони этот «серый гусь» объяснял превосходством «Весты» в скорости, хотя и признавал «некоторые повреждения» броненосца. По другим сведениям, турки провели расследование действий капитана Шукри–бея, обвиненного в том, что он дал слабому пароходу уйти. Шукри–бей, тем не менее, был оправдан, так как действовал в соответствии с обстоятельствами боя, которые, как видно, сложились для турок неудачно^[21].

Что касается З. П. Рожественского, то он, вернувшись в Санкт–Петербург 9 января 1879 г., опять «вступил в отправление обязанностей члена комиссии Морских артиллерийских опытов», где работал без всякого повышения по службе почти пять лет. Не предлагались ему и корабельные должности, открывавшие дорогу к самостоятельному командованию кораблем и позволявшие (в заграничном плавании) поправить не очень‑то прочное для семейного офицера финансовое положение. Последнее, правда, несколько скрашивалось пожизненной пенсией в размере двухгодового оклада лейтенантского жалованья, полученного Зиновием Петровичем все за тот же бой «Весты»…