Высота

— Молодец, Усман!.. — подбодрил Серезидинова Егор Богров. — Врезал Одессе под самые микитки. Тоже мне Иван Андреевич Крылов с Молдаванки!..

И все-таки все во взводе, зная незлопамятность Серезидинова, были уверены: если вдруг Витарского ранят и он сам не сможет выползти с поля боя, Серезидинов, рискуя жизнью, вынесет его.

Случай с частушкой произошел неделю назад. И вот теперь вопрос Казаринова, обращенный к Серезидинову, словно ворохнул потухающий костерок обиды в душе Усмана. Ворохнул, но не дал ему разгореться.

— Спасибо, Усман. Я верю, в случае беды ты вытащишь из огня и меня, и Витарского, и любого другого. — Казаринов аккуратно свернул листы письма, положил их в конверт и подошел к ящику из-под патронов, на котором его одиноко ждал алюминиевый котелок с холодной кашей. — Братцы, я потерял ложку, — Казаринов, стуча по карманам, обвел разведчиков взглядом. И тут же расхохотался, увидев, как, словно по команде, к нему протянулось сразу несколько ложек.

Казаринов взял ложку у Серезидинова, присел на чурбак и принялся за еду.

Разведчики молча свертывали самокрутки, смотрели на своего командира. Каждый из них сердцем чувствовал, что письмо, полученное им из Москвы, было нерадостным.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Третья, и самая отчаянная, попытка немцев взять Москву в первых числах декабря позорно провалилась. Кроме того, она предвещала тяжелые стратегические прогнозы крушения гитлеровских планов вторжения на советскую землю. За пять дней ожесточенных боев, в ходе которых каждая атака с той и другой стороны встречала бешеную контратаку, соединения 4-й немецкой полевой армии, в состав которой только на можайском направлении входило четыре артиллерийских корпуса и 57-й танковый корпус, отступили на двадцать и более километров. Попытка немецкого командования прорваться к Голицыно и оседлать при этом Минское шоссе и линию железной дороги также кончилась поражением контратакующих соединений 9-го артиллерийского корпуса немцев. 5-я армия генерала Говорова, находясь в центре оперативного построения войск Западного фронта, с первого по пятое декабря освободила шестнадцать населенных пунктов, в боях за которые противник потерял только убитыми более полутора тысяч солдат и офицеров. Особенно жаркие бои, не прекращавшиеся ни днем, ни ночью, разгорелись при разгроме вражеской группировки, прочно укрепившейся в деревне Акулово, по которой в течение тридцати минут после залпа гвардейских минометов била вся артиллерия дивизии Полосухина. Деревню Акулово стремительным натиском брали с двух сторон: с запада и с севера. С запада, со стороны Нарских прудов, как только артиллерия перенесла огонь в глубь обороны, в Акулово ворвалась автоматная рота 17-го стрелкового полка. С севера в это же время на Акуловскую поляну из рощи поднялись в атаку бойцы батальона капитана Ивановского.

Акуловская поляна превратилась в изрытое черными воронками кладбище, усеянное обгоревшими и подбитыми танками, а также трупами немецких солдат и офицеров.

Последнюю неделю, когда с обеих сторон на карту были поставлены все имеющиеся силы, когда в ход пошли резервы командарма-пять, когда по нескольку раз в сутки Ставка Верховного Главнокомандования требовала доклада о ходе боевых действий на можайском направлении, генерал Говоров спал урывками, не разуваясь. В изголовье у него стоял аппарат ВЧ. Голос начальника Генерального штаба маршала Шапошникова Говоров узнавал по первым же словам, и всякий раз теплее становилось на душе командарма, когда с уст маршала слетало его привычное ласкательно-дружеское «голубчик».

Уже совсем стемнело, когда адъютант Говорова доложил, что в штаб армии прибыл корреспондент «Правды». Говоров, собиравшийся на часок прилечь, выругался:

— Ох уж эти мне корреспонденты!.. Умереть спокойно не дадут. Три дня назад, когда земля смешалась с небом, их не было. Ну что ж, давай его сюда. Только предупреди: на интервью у меня больше тридцати минут не найдется.

В блиндаж корреспондент вошел нерешительно, даже как-то пригибаясь в коленях. Откуда было знать командарму, что корреспондент, прежде чем ехать за материалом в 5-ю армию, специально справлялся: что за человек генерал Говоров? не строг ли? как относится к журналистам?.. И получил от своего коллеги, уже встречавшегося в ноябре месяце с командармом-пять, исчерпывающую характеристику: немногословен, по натуре человек черствый, не любит громких слов и лирических излияний. С подчиненными строг и пунктуален.

— Товарищ генерал, разрешите представиться!.. — одним духом выпалил корреспондент.

Говоров нахмурился, кивнул.

— Военный корреспондент газеты «Правда» майор Пыриков.

За полтора месяца командования армией это был третий корреспондент, посетивший Говорова.

— Садитесь! — Говоров кивком показал на табуретку, стоявшую у длинного стола, на котором лежала оперативная карта можайского рубежа обороны. Хорошо знающий свою службу, адъютант поспешно прикрыл карту газетами.

— Вам адъютант сказал, что в нашем распоряжении не более тридцати минут? — Разглядывая в молча протянутом удостоверении фотографию корреспондента, командарм улыбнулся.

— Как прикажете. К счастью, я владею стенографией. — Корреспондент ослабил на шинели ремень и что-то хотел спросить, но его опередил генерал:

— Можете раздеться. Гвозди в стене вбиты надежные, выдерживают по три полушубка.

Корреспондент разделся, снял шапку и повесил ее вместе с шинелью на большой загнутый кверху гвоздь. Достал из планшета блокнот, три остро заточенных карандаша и аккуратно положил их на краешек стола.

Только теперь он окинул взглядом блиндаж, тускло освещенный двумя электрическими лампочками, висевшими над столом. Непонятно ему было лишь одно: зачем при горевших лампочках в углу блиндажа на высоком чурбаке стояли две сплющенные артиллерийские гильзы, над которыми тускло светились языки пламени. Генерал понял вопросительный взгляд корреспондента, но счел, что не стоит тратить время на объяснение, почему в углу коптят две блиндажные «люстры».

— Я готов! — Большие глаза корреспондента, в которых можно было прочесть выражение готовности к любому приему командарма, встретились с улыбчивым взглядом генерала.

— А вы как заправский солдат перед атакой, — пошутил командарм.

— Не понял вас, товарищ генерал.

— Сразу три заточенных карандаша — это вроде трех боевых гранат. Можно наступать и отбиваться.

На душе у корреспондента потеплело.

— Спасибо, товарищ генерал. Служба у нас такая. А ваше генеральское время — не для заточки наших карандашей.

— Это хорошо, что так высоко цените нашу солдатскую минуту. Зовут-то вас как, майор?

— Виктор Петрович.

— Так вот, Виктор Петрович, я полагаю, что вас прежде всего интересует, как воюет пятая армия? Так?

— Так точно, товарищ генерал!.. И если можно, то бои в конкретных хронологических рамках. О том, как героически сражались бойцы и командиры вашей армии во второй половине октября и в первых числах ноября, «Правда» и «Красная звезда» уже писали. Хотелось бы отразить общую динамику сражений на рубежах можайской линии обороны в конце ноября и в первых числах декабря. Это конкретное задание редакции. Последние сводки Совинформбюро, в которых было сообщено, что войсковые соединения генерала Говорова за четыре дня боев освободили 16 населенных пунктов Подмосковья и вынудили врага отступить более чем на двадцать километров на запад, говорят о том, что наступил переломный момент битвы под стенами Москвы, что последняя попытка немцев прорвать нашу оборону потерпела сокрушительное поражение. Оставляя на поле боя технику и бросая незахороненные трупы своих солдат и офицеров, немцы панически отступают, что…

Генерал оборвал словоохотливого корреспондента:

— Не горячитесь, молодой человек. До панического отступления еще очень далеко. Я часто встречал в статьях журналистов и газетчиков выражение, ставшее штампом: «дерутся, как львы». Вам известно это выражение? — Говоров встал с железной койки, застланной серым суконным одеялом, и, сцепив за спиной руки, прошелся по блиндажу, чуть не задевая головой смолистые бревна наката.