Неотмазанные. Они умирали первыми

— Здравствуйте! Афонины здесь проживают? — обратился к ней старший лейтенант. Побледневшая женщина, молча, кивнула.

— Да, вы не пугайтесь, мамаша! Мы вам письмо и фотографии от сына привезли! По пути вот заскочили! В Орск едем, раненого товарища везем.

Из-за женщины показался встревоженный муж. Грузный лысеющий мужчина с румяными щеками в клетчатой фланелевой рубашке.

— А я-то перепугалась! Как услышала, у калитки машина резко остановилась, так у меня сердце и кольнуло. Думала, с Федечкой, что-то случилось. А когда вас увидела, — хозяйка посмотрела на Ису. — Простите, со мной вообще плохо стало.

— Мариванна! Да успокойтесь, вы, наконец! Жив, здоров, ваш Федор!

— Еще здоровее стал! — добавил Иван Капало, уплетая пирожки с капустой и грибами за обе щеки. — Вот такой стал!

— Федя, сыночек, — тихо всхлипывая, причитала женщина, вглядываясь в маленькие цветные фотографии. — Похудел родной, изменился.

— Возмужал! Там все меняются! — морщась, майор вытянул больную ногу.

— Совсем взрослый! А уезжал-то совсем мальчишечкой!

— На войне быстро взрослеют! — вновь отозвался раскрасневшийся Святов.

— Паша, принеси пуфик и подушку.

У натопленной "голландки" на цветастом коврике возлежал, нахохлившись и распушив усы, жирнющий рыжий кот. Он, закрыв глаза, вслушивался в радостное щебетание и вздохи хозяйки, изредка поглядывая через узкие щелки глаз на незваных шумных гостей.

— Ну, и котяра у вас! Невозмутимый как бонза! Как кличут, сего господина?

— Марсик! Лентяй первостатейный! Каких свет не видывал! Это его Федечка еще в детстве на улице совсем крохотным подобрал.

— Марсик! Марсик! Ну, Марс же! — безуспешно попытался Иван привлечь внимание кота. — Во гад, нажрался сметаны и ноль внимания! Эх, жаль не я твой хозяин! Ты бы у меня всех мышей в округе и близлежащих окрестностях бы переловил!

— Вот так вам удобнее будет, кладите ногу на пуфик, — сказал появившийся хозяин, устанавливая перед майором пуфик и пристраивая пуховую подушку за спину майора.

— Да, вы, не стесняйтесь, милые, ешьте! Паша подрежь еще соленых огурчиков.

— Ну, мужики, еще по одной! — сказал муж Мариванны, разливая по рюмкам водку. — За вас, служивых!

— У меня дед еще в Первой конной у Буденного служил, — похвастался майор Святов.

— Хватит заливать, Андреич! — прыснул в кулак Колосков.

— Почему заливать?

— Фантазер, ты наш.

— Не сходится, дорогой, по годкам не тянет! — добавил с усмешкой Иса, поблескивая черными глазами, пощипывая усы.

— Все тянет, братцы. У меня отец поздним ребенком был, да и со мной тоже припозднился, потому что семьей обзавелся уже довольно зрелым мужиком. У моего деда рано умерла жена, оставив двух маленьких мальчишек. И он женился на женщине с ребенком, на вдове своего комиссара. Тут-то и появился спустя десяток лет по неосторожности на божий свет мой родитель. Разница у него между старшими братьями была 14–17 лет. Батя рассказывал, старший, Николай, был большой умница, с отличием окончил Казанский университет и, вернувшись в родной город, стал у них в школе директором. Представляете, родной брат-директор школы. Ну, отец у меня шибутной был пацан, последний ребенок как никак, естественно засюсюканный, всеми заласканный. Как-то батя вернулся усталый с рыбалки и завалился спать. А мать стала его одежду приводить в порядок и в кармане обнаружила махорку. Пожаловалась старшему. Когда папашка проснулся, брат вывел его во двор и давай читать ему нотацию о вреде курения в его юном возрасте. Мой, не долго думая, перемахнул через забор и запулил в воспитателя булыжником. Николай в войну командовал батареей, погиб за несколько месяцев до окончания войны. Наверное, из-за того, что у него рано умерла мать, он был самым серьезным из братьев. Дед его очень любил и тяжело переживал гибель первенца. Второй, Костя, подался в летное училище, воевал с немцами, потом в Корее, ушел в отставку полковником. Третий, Александр, тот что приемный, тоже выбрал военную стезю. Окончил военную академию. Был репрессирован, к счастью отделался двумя годами лагерей, тоже полковник. И батя, ведь мой покойный, тоже до полковника дослужился.

— Только ты, наш дорогой, Андреич, так и будешь прозябать в майорах, пока не сдохнешь, — отозвался старший лейтенант. — Помяни мое слово!

— Это точно! Академия мне уж ну никак не светит! — согласился Святов, прикуривая от зажигалки.

— Не видать тебе ее как своих ушей! Староват ты для нее. Раньше надо было всех впереди локтями-то распихивать. Не перспективный ты у нас теперь. Сейчас нужны молодые, энергичные, яйцеголовые. А мы с тобой уже отработанный материал, "пушечный фарш" , нас учить, только время в пустую гробить, хотя боевого опыта у нас ого-го. Форы любому "академику" сто очков вперед можем дать…

Через пару часов стали прощаться. Мария Ивановна приготовила им в дорогу большой пакет со всякой домашней снедью. Пока Иса провожал майора в уборную, расположенную в глубине двора, Колосков поведал ей о жизненных перипетиях капитана. Узнав об Исе всю подноготную, она стала с теплотой выспрашивать у вернувшегося чеченца о его семье. Появился, куда-то запропастившийся, Павел Семенович с огромной картонной коробкой в руках, от которой исходил специфический аромат.

— Ребята, вот тут в коробке вяленная рыбка, сам ловил!

— Они с Федюшкой у меня заядлые рыбаки! — улыбнулась Мария Ивановна, кутаясь в платок. Хлебом их не корми, только дай с удочкой зорьку встретить.

— Спасибо, Пал Семеныч, к пиву в самый раз будет! До свидания, Мариванна! Не печальтесь, все будет хорошо!

— С богом сынки! Приезжайте к нам летом! Рыбалка у нас на Урале отменная! Мы с Федором такие места вам покажем!

— Спасибо за хлеб-соль!

— До свидания!

— И вам спасибо, родные! Молиться за вас буду! — плакала у калитки мать сержанта. — Всего доброго вам и вашим семьям! Счастливого пути!

Глава пятая

В Орске распрощались с раненым майором и чеченцем Исой и покатили дальше. В родной город въехали на следующий день под вечер. Уже горели на улицах фонари.

— Иван, давай сразу заедем к Пашутиным, фотку передадим! А потом уж с чистой совестью отдыхать!

Колосков достал из нагрудного кармана фотографии и стал на коленях их перебирать, остановился на последней, пашутинской.

— Смешной! Лопоухий какой-то! — отозвался Иван Капало, мельком взглянув на фотокарточку.

— Это для тебя он лопоухий! А для матери краше нет!

Поколесили изрядно по микрорайону, пока нашли нужный дом, который притулился в глубине квартала. Колосков поднялся на третий этаж, позвонил несколько раз. Никто не открыл. На лестничную площадку выглянула любопытная соседка, маленькая сухонькая старушонка. Тихо прошамкала беззубым ртом, что Пашутины уехали к родственникам в деревню и будут только завтра, с любопытством изучая военного через толстые мутные линзы очков с перевязанными марлей дужками.

Колосков остановился у сестры, на радость племянникам. Домой после разрыва с бывшей женой не тянуло. Ему постелили в комнате у мальчишек. После ванны и возни с маленькими сорванцами он тут же отключился, провалившись в глубокий сон. На следующий день утром с докладом явился к Протасову, подробно во всех деталях доложил об обстановке в "горячей точке" . А вечером они с Михалычем посидели, выпили, поговорили за жизнь. Подполковник дал ему на отдых неделю, а потом с письмами родных и машиной продуктов обратно в Чечню.

Проведал лежащего в госпитале Балашова Славика. Осколки извлекли. Дела его пошли на поправку, хотя главврач сказал однозначно, что на дальнейшей службе тому можно поставить крест.

— Братан, как же тебя угораздило, а? — сокрушался Игорь, осторожно держа в своих сильных руках его искалеченную руку.

— Да, я и сам не знаю. В пылу боя, разве думаешь об этом. Какая там к черту осторожность, Квазик! Случайно на них нарвались. Их было четверо. По всему видать, наемники со стажем. Мы сходу атаковали, завалили одного. Если б не Вадик, то я бы точно поднял тот проклятый рюкзак, под которым "эмэска" лежала, без всяких там раздумий. Пацана, вот жалко, ему еще девятнадцати не было! Меня собой прикрыл! А то бы точно труба!