Последние километры<br />(Роман)

И в стереотрубу, и в цейсовский бинокль хорошо видна извилистая, закованная в гранит, немецкая река, забаррикадированный мост Мольтке, возле которого идет ожесточенный бой. Далее видны срубленные фашистами аллеи Тиргартена, серая, облупленная громада рейхстага, черный и мрачный на фоне багрового неба контур Бранденбургских ворот.

Сколько охватывает глаз — взрывы, вспышки, тучи дыма, бой, бой, бой…

— Когда же все это закончится? — скорее к себе, чем к Терпугову, обращается Иван Гаврилович. — Завтра или послезавтра?

— В начале войны мы считали время годами. Потом месяцами. Теперь считаем днями, а возможно и часами…

— Да. Однако тем временем погибают такие, как Голубец, Барамия, Тищенко, Горошко, Бакулин…

— Жестокость была и есть оружием фашизма. Однако победило наше оружие.

Берлин содрогался от взрывов, глухо стонал, корчился и хрипел, схваченный за горло рукой справедливого возмездия.

— Всей бригадой, — сказал Терпугов, — нужно усыновить ребенка Бакулина и Мартыновой. Собрать средства и назначить опекунский комитет.

— Сделаем это в первый день мира.

Заканчивался тысяча четыреста двенадцатый день Великой Отечественной войны…

Послесловие

Когда я возвращался по Унтер-ден-Линден, над городом залегла ночь. На гостинице «Беролина», зданиях Александерплац вспыхивали неоновые лозунги «Фройндшафт унд Фриден!» — «Дружба и мир!». За черным массивом Тиргартена устремлялись в небо огненные вулканы торговых реклам.

У стен университета уже почти стихло. Западноберлинские студенты торопились на пограничную станцию метро «Фридрихштрассе». Они везли с собой незаконченные разговоры, неисчерпанные темы, прочные убеждения, болезненные сомнения, симпатии и антипатии. Фройндшафт унд Фриден — дружба и мир!..

В глубокой задумчивости шел я от распроклятого бункера в советское посольство. В ночном воздухе были покой и тишина.

Со двора посольства на большой скорости промчалась знакомая «Чайка». И вдруг мне показалось, что за ветровым стеклом тускло сверкнул генеральский погон. Но я не успел как следует рассмотреть: шофер, не убавляя скорости, резко срезал угол поворота. Через мгновение сигнальные огоньки машины исчезли в районе Бранденбургских ворот.

— Что случилось? — спросил я у дежурного по посольству.

Он взволнованно ответил:

— Неофашисты напали на гарнизон в Тиргартене. Тяжело ранен наш боец.

— Кто? — вырвалось у меня с тревогой, потому что перед глазами возникла фигура юного Бакулина.

— Фамилии еще не знаю.

В конце концов не имеет значения — кто именно. Петр Бакулин-младший или кто-нибудь из его боевых побратимов только что упал, сраженный вражеской пулей…

Нервно пульсировали часы. Сотрудник посольства то и дело посматривал на телефон, ожидая новых сообщений.

— Провокация… Наглая провокация…

«Выстрел из прошлого», — подумал я.

Перед моими глазами ярко мерцал праздничный Александерплац с гигантскими лозунгами, призывающими к миру и дружбе. Они — из сегодняшнего — светили в будущее.

Район боев — Берлин — Киев

1945–1970